Почему современный танец не стареет

«Им не надо уже никому ничего доказывать»

«Нам нужны деньги! Что значит «нету»? Видите, человек плачет? Почему, вы думаете, он танцует? Подайте, и он прекратит», – девочка лет десяти ходит по рядам театра HAU 1 и трясет со зрителей мелочь, как уличная попрошайка. Зал складывается пополам от смеха: тенью за девочкой по ногам зрителей, хлопоча руками, как умирающий лебедь, всхлипывая и рыдая, ходит Кристофер Роман – почти 20 лет он танцевал у хореографа-реформатора Уильяма Форсайта, компанией которого два последних года перед ее роспуском еще и руководил.

Теперь Роман – идеолог, звезда и протагонист новой берлинской сенсации, возникшей в 2015 г. компании Dance On. Ее костяк составляют шесть звезд современного танца, которым перевалило за сорок. Заработав на «поесть», Роман перестает рыдать и тянуть носок, встает на полную ступню и, цинично пересчитав заработанную мелочь, пару центов отстегивает Иво Димчеву – сидящему за синтезатором автору гомерически смешного проекта Out. Король перформанса Димчев демонстрирует замашки дивы даже в роли тапера. Две звезды на одной сцене уживаются играючи, простебывая «старость» на все лады – как время халтуры, свободы и бесстыдного вымогательства. 

Димчев – одна из знаменитостей, работающих для Dance On. За четыре дня компания показывает на трех площадках Hebbel am Ufer (HAU) дюжину постановок. Не все премьеры, но все сделаны специально для звездных «стариков». На одну из новинок публика стекается как на сенсацию, хотя ее уже показывали в сентябре на открытии «Фольксбюне» в аэропорту «Темпельхоф» – тогда Кристофер Роман и Брит Родемунд прямо на летном поле в окружившей их толпе показывали первую вещь, которую хореограф Уильям Форсайт создал после официального ухода на покой (а точнее, на профессорскую должность в одном из университетов Америки) и большой классической премьеры в Opera de Paris. В отличие от нее Catalogue (First Edition) – «Каталог (Первое издание)» – квинтэссенция contemporary, требующая сумасшедшей координации и той самой свободы от техники, которую танцовщики аккумулируют в теле годами. И которая для Раби Мруэ, другого постановщика Dance On, автора показанных на фестивале дуэта «Слон» и междисциплинарной композиции Water Beetween the Hands, стала откровением: «Им не надо никому ничего уже доказывать – они самодостаточны. И они, как я, ищут не новое, а другое. Им нужен вызов».

Конечная или пересадочная?

Надо понимать, что, когда говорят о старости танцующих людей, подразумевают возраст довольно юный. «Срок годности» балетного артиста – до 35. Дальше, если ты не Михаил Барышников и не Майя Плисецкая, «продать» свое меняющееся тело довольно трудно. Современный танец с возрастными ограничениями боролся так же, как с любой другой формой телесной дискриминации. Право танцевать в любом возрасте легализовали не только танцовщики буто, которые двигались, как рассыпающиеся древние мумии. Не только американские постмодернисты, находившиеся в постоянной конфронтации с диктатурой «идеальной формы». Или немецкий танцтеатр, сделавший ставку на тело как архив коллективного опыта: в праве играть до гробовой доски танцующие актеры уравнивались с драматическими. Возрастная революция просочилась и на территорию современного балета после того, как хореограф Иржи Килиан, осознав, что не может расстаться с несколькими своими танцорами, создал для них особую компанию – сеньоров, или ветеранов NDT (Нидерландского театра танца). И не прогадал  – в очередь к «старикам» Килиана выстроились первые хореографы мира. 

Но точно ли «никому ничего не надо уже доказывать», учитывая, что время «стариков» в contemporary dance, компаниям и лидерам которого перевалило как минимум за сорок, только начинается? Достаточно, открыв рот от изумления, посидеть на перформансе танцовщицы Хоны Сан Мартин, когда она рассказывает и показывает, как и из чего складывается особая «архитектура тела» у хореографа Уильяма Форсайта (с ним она проработала больше 20 лет). Или осознать вдруг, что татуированный мускулистый человечище с лицом печального клоуна Фредерик Тавернини – партнер той самой канадки Луизы Лекавальер, танцевать с которой все равно что со смерчем – не всякому дано, – этого достаточно, чтобы понять, какого уровня и масштаба «старичье» породила целая эпоха. Таких не угомонишь, не отправишь чесать по клубам продавать былую славу. Их много, их прет, им надо не просто что-то делать, а то, что они отлично умеют. 

«Наступит время, когда старость как тему просто закроют», – заявил Кристофер Роман в 2015 г. при создании проекта Dance On. Но и в 2018-м еще есть что обсудить. «Отличные танцовщики, – высказался во время фестиваля один из критиков, – но зачем стигматизировать их как стариков?» Словно возраст в танце все еще нечто табуированное – что-то, что следует скрывать и не выставлять напоказ. Как сексуальную или религиозную ориентацию.

Вещь для папы

Один из проектов Dance On посвящен ровно этому – старости, вызывающей у молодости брезгливость и желание дистанцироваться, старости, маркированной обществом как неполноценность. Спектакль Die letzte Station («Конечная станция») поставил в этом сезоне в «Берлинер ансамбль» один из самых радикальных молодых немецких режиссеров – Эрсан Мондтаг. Танцовщиков Dance On, играющих обитателей дома престарелых где-то на опушке леса, тут не узнать – они скрипят, кряхтят и еле шевелятся, скрывая тренированные тела под ложными стариковскими формами. А потом вдруг взрываются и пускаются в отчаянный и мощный макабрический пляс, демонстрируя то самое растворение физической формы ради трансцендентного содержания, которое и есть смысл и суть более чем полувековой антивозрастной кампании в танце.  

О том, что в преклонном возрасте у тела особый месседж и что мы, возможно, многого себя лишаем, не позволяя ему высказаться, – одна из самых трогательных фестивальных работ. Она называется «Ретранслятор. Танцпьеса с папой», и заняты в ней два перформера – хореограф Мартин Нахбар и его отец. Подобные проекты есть у компании She She Pop – в одном на сцене мамы перформеров, в другом – их папы. Но в танцевальном театре подобного рода «док-ситуация», кажется, впервые. Не выученное ни в какой танцакадемии тело пожилого папы хореографа – не только уникальный архив совместных с сыном ритуалов, жестов и движений, но и удивительно тонко и бережно настроенный на контакт с другим человеком инструмент. Если бы на фестивале вручали премию за лучшую контактную импровизацию, ее точно получил бы 80-летний продавец из Дюссельдорфа Клаус Нахбар.

Берлин