«Просветленная ночь» Анны Терезы де Кеерсмакер – вопросы, которые важнее ответов

В contemporary dance это дело обычное – поставить вещь сначала на 10 человек, а потом ее же, но редуцировав число исполнителей до одного или двоих. Это как перейти с общего плана на крупный или исследовать фрагмент вместо целого.

В случае Verklaerte Nacht («Просветленная ночь»), правда, речь не столько о соотношении величин, сколько о космосе и микрокосмосе. Первый фигурировал в балете Анны Терезы де Кеерсмакер 1995 г. для брюссельского театра La Monnai – на музыку «Просветленной ночи» Арнольда Шенберга танцевали несколько пар. В копродукции Rosas и фестиваля Ruhrtriennale ансамблевый балет превратился в дуэт, что соответствует сюжету вдохновившего композитора стихотворения Рихарда Демеля: мужчина и женщина идут через ночь, и она признается, что ждет ребенка от другого. Прощение, которое она получает в ответ на покаяние, позволяет трактовать сюжет сколь угодно широко, поскольку дело не в мелодраматической разборке любовников, а в самом моменте «просветления», преображения, который дает шанс на новую жизнь всякому, кто искренне покается.

Анну Терезу де Кеерсмакер философско-религиозные коннотации как будто не волнуют, как и высокий (поздний), на грани декаданса, романтизм Демеля и Шенберга тоже не повод для патетики. Хореография строга и минималистична, а черный костюм мужчины и «ориентальное» розовое с крупными цветами платье женщины – не красоты, а той же безупречной механики ради. Почти всегда статичная, спиной к зрителю повернутая фигура мужчины растворилась бы в темноте, если бы яркое платье женщины не оживляло ее, провоцируя выйти из тени. Женщина то подходит к мужчине со спины, трогает за плечи, нерешительно отступает, то вдруг обнимает, карабкается, как ребенок, на руки и на плечи. Она всеми способами выводит его из равновесия: мечется ли рядом, стремительно вращаясь, с воздетыми к небу руками, или – рефреном – приседает, широко развернув колени, чтобы провести тыльной стороной ладони по полу.

И так до тех пор, пока аскетичная хореография не начинает звучать как страстная молитва, а само темное и пустое, без декораций, без ничего вообще, даже без излюбленной Кеерсмакер пыли на полу, пространство не начинает излучать эзотерический свет. С кем говорит женщина, о ком? Почему мужчина в финале снова один? Кто тот третий, что появляется в самом начале и, едва обозначив пространство «на троих», исчезает, но незримо присутствует? Тот самый «бывший», отец ребенка? Тот, с кем женщина будет танцевать в следующей версии (по замыслу хореографа партнеры чередуются и тот, кто ушел со сцены сегодня как «третий лишний», выйдет завтра в главной роли)? Или он тот, чье имя нельзя называть, к кому даже Шенбергу с Демелем уже неловко было обращаться напрямую?

Вопросы эти так прекрасны и глубоки сами по себе, что в ответах и не нуждаются. Анна Тереза де Кеерсмакер, похоже, снова сумела их просто поставить – красиво и естественно.

Берлин