Как берлинские премьеры меняют облик мировой сцены

Анатомия реквиема

Когда два хореографа, два лидера contemporary dance, бельгиец Алан Платель и француз Борис Шармац показали в этом сезоне новые проекты в Берлине, оказалось, что оба они на музыку Реквиема Моцарта и оба – что-то вроде «ландшафта» смерти. Как она приходит? Как мы ее встречаем? Как она выглядит вообще?

У Алана Плателя – как лицо умирающей женщины, некоей L., уход которой, заснятый на видео, полтора часа наблюдают зрители спектакля Requiem pour L., в то время как 14 музыкантов (почти все – африканцы) скачут по могильным плитам, напоминающим монумент жертвам холокоста в Берлине, оплакивая женщину на все лады. Композитор Фабрицио Кассоль, заполнив лакуны в Реквиеме Моцарта (как известно, недописанном) фольклором народов мира – от индийцев до пигмеев, – хотел создать траурную мессу, которая была бы вне африканской или западной традиции.

Проект Бориса Шармаца тоже своего рода памятник, только пластический. C помощью 24 перформеров он представляет 10 000 жестов, не повторяющихся вообще. Ни разу. Тем и уникальных. Шармац: «Все происходит так быстро и одновременно, что думать некогда. Вы ничего не успеете не то что запомнить, даже разглядеть – жест появляется и почти сразу же умирает. Я думал о чем-то вроде «кладбища движений» – поэтому и взял Реквием».

«10 000 жестов» Шармаца, названные The Guardian танцпроектом года, становятся в этом сезоне еще и манифестом заново – с новой командой и программой – стартовавшего театра «Фольксбюне». Программная вещь наряду с «Женщиной в беде» Сюзанне Кеннеди или премьерами звезд арт-кино Апичатпонга Вирасетакула и Альберта Серра. Нет ничего вечного, ничего постоянного, все прошло, и это пройдет – Шармац об этом. Театр – тоже своего рода кладбище, если говорить о попытках увековечить то, что прошло. Например, целую эпоху, зафиксированную в репертуаре. Надо ли? Как? Главная дискуссия в Берлине после ухода из «Фольксбюне» возглавлявшего его 25 лет режиссера Франка Касторфа развернулась вокруг смерти репертуарного театра и его «убийцы», нового интенданта Криса Деркона.

Новая берлинская нетолерантность

Собственно, «смерть «Фольксбюне», колоссально меняющая сегодня театральный ландшафт Берлина, можно сказать – явление позитивное. Запустившее новые процессы, породившее новые дискуссии и дискурсы. От курьезных – вроде дискуссии, чем отличается акционизм от терроризма и до каких пределов искусство может принадлежать народу, развязавшейся после внезапной оккупации пустовавшего в сентябре – октябре здания на Роза-Люксембург-Платц некой перформерской группой. До серьезных, жизненно важных полемик. Как, например, застраховать репертуарный театр и актерский ансамбль от волюнтаризма политиков? Берлинского сенатора по культуре (пригласившего в 2015 г. в «Фольксбюне» Деркона, а в 2016-м в Staatsballett – Сашу Вальц) уже заменили, но обсуждают его кадровую политику как «некомпетентность» до сих пор. Или – не объявить ли немецкий репертуарный театр «памятником, охраняемым государством» – идея, до которой додумались собравшиеся на открытую встречу под эгидой Akademie der Kuenste интенданты ведущих берлинских театров.

Берлин трясет с момента, когда стало известно, что во главе репертуарного театра окажется «галерейщик» (до «Фольксбюне» Крис Деркон руководил лондонской галереей Tate Modern, до этого – Haus der Kunst в Мюнхене). Но и это на пользу городу, который вдруг много чего о себе узнал. Травля, развернувшаяся в социальных сетях, 40 000 подписей под открытым письмом, требующим отозвать Деркона, требования проверить его театральную компетентность и даже – о боже! – оставленная кем-то куча дерьма под дверью бюро нового шефа, – все это рушит уже не имидж Деркона, из варяга и захватчика превращающегося в жертву «новой берлинской нетолерантности», а имидж Берлина как «острова свободы».

Процесс, впрочем, пошел – не вступающий в полемики Деркон наращивает проектные и форматные мускулы каждый день вместе с публикой, которую – по его же прогнозам – он в первый сезон рассчитывал потерять в количестве примерно тех же самых 40 000, что подписали письмо. Зритель в «Фольксбюне» не то чтобы возвращается, он меняется. Новая публика моложе и, судя по дискуссиям, знает, чего хочет от театра и современного искусства. Имеют они право на свою, 2018 года, поколенческую версию «Фольксбюне»? Или пусть донашивают «папину»?

На Берлинском кинофестивале с 21 февраля показывают документальный фильм «Партизан» – он обо всей великой эпохе Касторфа. Его спектаклях, его актерах, о том, как больно со всем этим расставаться. Памятник анархии и эйфории, 1990-м и немецкому единению, ностальгия по которому снова сплачивает осси и весси вокруг «битвы за «Фольксбюне» (названия 50% статей, посвященных театру). Этот фильм отличный, но памятник. Можно сказать – посмертный. На две минуты появляющееся в кадре лицо Деркона кажется уже донельзя другим. В какую бы сторону он ни повел театр – это будет противоположное от «Берлинской стены в голове» (название одного из последних проектов «Фольксбюне») направление.

Убийство, самоубийство или новый ландшафт?

Слухи об «убийстве» «Фольксбюне» как репертуарного театра были преувеличены с самого начала. Еще в 2016 г. Крис Деркон попросил ставивших в «Фольксбюне» режиссеров – Касторфа, Марталера, Поллеша, Фрича – решить, какие свои спектакли они хотели бы оставить в репертуаре. Идея заключалась в том, чтобы соединить оба формата – театр как открытую и как репертуарную структуру, не противопоставляя долгоиграющие проекты и постоянный репертуар, труппу и художников, которые образовали бы в итоге что-то вроде «семьи». Гении от сотрудничества отказались.

Было назначение Деркона ошибкой или не было, так же не важно, как и то, кто возглавит перемены. Соединение арт- и театральных форматов началось давно. «Фольксбюне» просто запустил этот дремавший механизм. Конкурирующие с «Фольксбюне» за публику, художников и бюджетные средства фестивали и театры принялись развивать модную иммерсивность (театр, погружающий зрителя в произведение как соучастника или даже соавтора, соединяет инсталляцию, перформанс и дигитальные технологии) уже как генеральное направление. Можно сопротивляться и писать письма протеста, а можно отреагировать творчески. Как фестиваль Berliner Festspiele, запустивший новый дочерний фестиваль Immersion. Не считая «Реквиема по Л.» Плателя, за один только год Berliner Festspiele показал и выпустил минимум три абсолютно новаторских иммерсивных проекта: «Пограничные процессии» Кэя Вогеза, «Лунный Парсифаль» Йонатана Мезе и «Национальный театр Райникендорф» Вегарда Винге. Последний проект включен уже в десятку лучших спектаклей немецкоязычных стран, которые ежегодно отбирает и показывает фестиваль Theatertreffen (детище того же Berliner Festspiele). Смотреть его невозможно (перформанс длится от заката до рассвета, 12 часов), пропустить – нельзя. Вегард Винге, начинавший как режиссер в «Фольксбюне» Касторфа, – «стволовой» и самый неудобный персонаж немецкого театра. Таким был когда-то Франк Касторф, чей «Фауст» (последний проект режиссера в «Фольксбюне») тоже покажут в мае на Theatertreffen.

Берлин