Чего боялся Врубель: экскурсия по выставке в Новой Третьяковке
Впервые представлены три «Демона» Врубеля и рисунки из психиатрических больниц3 ноября в Новой Третьяковке на Крымском Валу открылась масштабная выставка Михаила Врубеля. Впервые можно увидеть более 300 работ художника, а среди них – трех «Демонов» одновременно и графику позднего периода.
Кураторы экспозиции Ирина Шуманова (заведующая отделом графики XVIII – начала XX века Государственной Третьяковской галереи) и Аркадий Ипполитов (старший научный сотрудник отдела западноевропейского искусства Государственного Эрмитажа) смогли соединить разрозненные циклы и даже разрезанные картины. Например, «Пророк» и «Дама в лиловом. Портрет Н. Забелы-Врубель», которые хранятся в Москве и Санкт-Петербурге, на этой выставке снова стали единой композицией.
Но главным хитом экспозиции стали три «Демона», которых Врубель писал на протяжении 12 лет. Этот образ не только стал центральной темой творчества, но и во многом определил путь и трагическую судьбу художника. Первый демон – это «Демон» (сидящий) 1890 года представляет переживания человека эпохи fin de siècle. Врубель говорил, что его «Демона не понимают – путают с чертом и дьяволом…а «демон» с греческого означает «душа» и олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа». Изображение природы вокруг на картине тоже необычно – художник использует мастихин и широкую кисть, чтобы «кристаллизовать» все формы, уподобить их мозаике.
Второй демон – «Летящий» 1899 года. В этой работе уже совершенно другие цвета, более мрачные, словно трагическое предчувствие. Его появление в творчестве художника было неожиданным – нет ни одного эскиза или упоминаний о том, что Врубель его обдумывал. Этот образ стал во многом подготовкой для разработки последнего демона, завершившего и трилогию, и одновременно карьеру художника, – «Демона поверженного». По словам Ирины Шумановой, если перевернуть «Демона летящего», то как раз выйдет композиция «Демон поверженный». Еще один сюрприз – световой акцент на бронзовом порошке, которым Врубель «золотил» свои картины, создавая таким образом эффект перелива драгоценных камней.
Переход от одного зала в другой напоминает смену театрального действия. Архитекторы экспозиции Сергей Чобан и Александр Шейнер превратили залы первого этажа в прорезанную окнами структуру, которая должна подчеркнуть ломаные линии рисунка Врубеля и одновременно стать метафорой его ломаной жизни. Кроме того, каждое окно – это обращение к работе из следующего зала, такой дизайнерский ход подчеркивает, что все работы художника связаны между собой.
Отдельно на выставке рассказывается о важной роли в жизни Врубеля Саввы Мамонтова. Со дня знакомства художника в 1889 до ареста Мамонтова в 1899-м они не только тесно сотрудничали, но и дружили. Врубель находился под покровительством этого всесильного мецената. Именно Мамонтов знакомил Врубеля с известными московскими промышленниками, помогал ему реализовывать самые смелые идеи, благодаря чему Врубель еще при жизни стал заметной фигурой в культурной жизни Москвы.
Но удивительным образом в портрете «С.В. Мамонтова» художник рассказал не о русском Медичи (как называли Мамонтова современники), а о той злой доле, что ему была уготована. В этой работе знаменитый покровитель искусств выглядит испуганным, а итальянская скульптура плакальщицы на заднем плане, которую Мамонтов привез с собой из заграничной поездки, стала печальным символом грядущих перемен в жизни известного промышленника. Ровно два года спустя после создания портрета Мамонтова обвинили в государственных растратах при строительстве железной дороги, и, хотя в конце концов суд его оправдал, но вернуть былую славу и репутацию он уже был не в силах.
Дополняют портрет Мамонтова на выставке два керамических горельефа в форме морды льва – это работа Врубеля для ворот московской усадьбы С. Мамонтова (во время судебного разбирательства Мамонтовы вынуждены будут продать этот дом с молотка). Изображения этих львов в свое время использовали как эмблему керамической мастерской Абрамцево на всех рекламных листовках.
Благодаря Мамонтову Врубель познакомился с главной музой свой жизни – оперной певицей Надеждой Забелой, поэтому следующей точкой на маршруте экспозиции стал зал с ее изображениями. Здесь есть и самые первые портреты Забелы, созданные Врубелем после первой встречи с Надеждой во время репетиции оперы «Гензель и Гретель». Он сразу влюбился и сразу сделал предложение. Надежда дала согласие, но попросила сначала написать ее портрет. В итоге Врубель написал не один, а целых три варианта Надежды с напарницей по театру Татьяной Любатович. На выставке есть и знаменитая «Сирень», созданная по фотографии с Надеждой Забелой, и сценические образы жены, как «Снегурочка» или «Царевна Волхова». Супруга стала не только основной моделью художника, но и верным другом на протяжении всей жизни, разделив в годы болезни судьбу мужа. А когда Врубель ослеп, голос Забелы-Врубель стал для него единственной связью с миром.
Еще одним интересным пунктом на выставке стал Ренессансный зал, где кураторы смогли собрать три панно и три плафона, созданные Врубелем для дома инженера К.Г. Дункера и Е.Д. Дункер, дочери известного коллекционера Д.П. Боткина. Заказчики хотели, чтобы художник создал «что-нибудь относящиеся к эпохе Ренессанса», а в итоге Врубель выбрал темой триптиха популярный в искусстве Возрождения античный миф «Суд Париса». Для этой работы художник стал экспериментировать с красками, пытаясь достигнуть эффекта старины, но в итоге панно сильно поблекло.
К экспозиции работу отреставрировали, приблизив колорит к первоначальному сиянию, которое современникам напоминало перламутровые переливы. А плафоны решено было разместить на пьедестале, «словно блюда на столе», комментирует Ирина Шуманова, чтобы зритель мог детально рассмотреть сложный рисунок и затеянную художником игру с перспективой. Если же все-таки захочется представить, как это выглядело на потолке, то над плафоном разместили зеркала. Впрочем, заказчики так и не оценили задумку Врубеля и отвергли «ренессансный» триптих. Взамен художник предложил новый – «барочный», но выполнить из этого проекта смог лишь одну композицию «Венеция», которая находится на выставке по соседству с триптихом.
Самая новаторская часть экспозиции – это цикл больничных рисунков, которому кураторы отдали целых два этажа. Здесь есть и предвестие Эгона Шиле, и Марка Шагала, и Пабло Пикассо. Именно в рисунке Врубель опередил свою эпоху. Во время болезни художнику не разрешали использовать масляные краски, поэтому поздний период творчества весь графический. По зарисовкам можно определить, как протекала его болезнь: это были бесконечные перепады от черного безумия к светлому просветлению (отсюда у архитекторов возникла идея чередовать залы черного и белого цвета).
Врубелю повезло с врачами. Он сменил 4 клиники: Поморского, Введенского, Карпова и Усольцева – и везде он находил понимание, и каждый лечащий врач в нем видел не только пациента, но и могучего художника. Главный объект последнего цикла – это большая перламутровая раковина, не виденье или греза, а вполне реальный объект, привезенный на выставку из петербургского собрания Русского музея. Врубель создал десятки зарисовок с так называемой «жемчужиной», с нимфами и без, но чем больше он ее рисовал, тем больше он уходил в абстракцию, расчерчивая лист на две плоскости – белого и черного цвета.
Художник показал раковину и на одном из последних автопортретов, созданном после выхода из клиники Усольцева. В нем художник хотел заявить о своем возрождении, возвращении к нормальной жизни и к работе. Вместо традиционной палитры Врубель держит схожую по форме раковину, которая была для него символом творящей энергии. А образ лебедя позади стал воплощением творческого успеха жены Надежды Забелы-Врубель, исполнившей роль Царевны-лебедь. При всей внешней парадности портрета взгляд художника полон смятения, словно он предчувствовал наступающее бессилие перед полной потерей зрения. На протяжении жизни художник стремился уйти от изображения реальности в мир грез и фантазий, создать нечто невообразимое и, сам того уже не ощущая, занял ведущую роль не только в русском символизме и модерне, но и в модернизме в целом. «В сочетании цветовых пятен его работ уже можно увидеть Кандинского», – комментирует Аркадий Ипполитов.