Александр Белоусов написал и поставил в Электротеатре «Станиславский» оперу «Маниозис»
Ему удалось превратить каталог приемов современного театра в гармоничное произведение
Спектакль Белоусова – одна из первых премьер на только что открывшейся Малой сцене Электротеатра «Станиславский», он без проблем вписывается и в эстетику театра в целом, и в мегапроект Бориса Юхананова «Золотой осел», частью которого является, и в афишу фестиваля-школы современного искусства Territoriя, и во все текущие передовые тренды театра последних десятилетий.
Здесь есть и авторские ремарки, читаемые вслух (либретто написал Андрей Ирышков), и вкрапления философского текста (сквозь спектакль тянутся аксиомы и теоремы из «Этики» Бенедикта Спинозы), и согласные, пропеваемые на равных правах с гласными (вспоминаются показанные здесь же «Сверлийцы», часть вторая, Бориса Филановского), и стиральная машина в качестве аккомпанирующего музыкального инструмента, и подзвученный через микрофон железный котел, по которому скребут смычками и железками (привет Хайнеру Геббельсу). А псевдобарочные одеяния (художник по костюмам Анастасия Нефедова) соседствуют с пластиковой тарой со склада.
Здесь актеры играют не друг на друга, а в зал, как принято в постдраматическом театре. Их профессиональные специализации тоже более чем типичны для современной сцены: в ансамбль входят актриса (Светлана Мамрешева), певец (Сергей Малинин), певец-перформер (Алексей Коханов), пианист-манекенщик (Кирилл Широков) и дирижер-драгдилер (Владимир Горлинский) – последние двое в жизни композиторы. Никаких зазоров между ними нет: универсализм в навыках – ныне обязательная составляющая любой театральной профессии.
Менее обязателен в такой поэтике нарратив, а он все-таки есть, хоть и минимальный: в первом акте сюжетная часть сводится к тому, что герой, нейтрально называемый Протагонистом, дожидается разносчицу пиццы, а за его спиной ходит бумажный месяц. Когда разносчица приходит, Протагонист насилует ее и душит. Натурализма нет: сцена с летальным исходом решена условно-пластически (хореограф Альберт Альбертс). По завершении расправы на сцене остается коробка из-под пиццы с логотипом фирмы Spinozza. Во всем случившемся виновата пицца, и ее шлют в жопу.
Во втором акте тот же суровый Протагонист держит пойманного драгдилера привязанным к стулу и с заклеенным ртом – тот мычит и ругается сквозь налипуху, и нетрудно догадаться, какими именно словами, но при этом дирижирует на 6/4. Перед зрителем выкладываются красивые, как в ресторане, орудия пытки. Но жестокой сцены не следует: выясняется, что это не тот драгдилер, и пытать его бессмысленно. Тем временем сценограф Степан Лукьянов спускает с колосников полную луну, и выходит, что прошел целый месяц.
Все это время зритель гадает, кто такой еще один мужчина, постоянно присутствующий на сцене. Из программки (а не из происходящего) выясняется, что это неудачливый писатель, а Протагонист – его герой, вышедший из-под контроля и оказавшийся маньяком. Из той же программки можно узнать, что погибшая девушка – это Диотима, героиня Платона, которого вместе читали Спиноза и Белоусов. Этим и подобным построениям достает ума и вкуса, но главное все же не они, а то чувство ритма и меры, которого постановщик-композитор достигает в спектакле.
Музыка Белоусова, выпускника Киевской консерватории, напоминает пустой графический лист, на который в редких местах нанесены короткие линии. Так, тишину, когда умолкают стиральная машина и кофеварка, прочерчивают лаконичные вокальные фразы, пропеваемые вполголоса, как в «Пеллеасе» Дебюсси, только звучат они на немецком языке, что автоматически увязывает образы с самыми разными объектами немецкой культуры. Композитор апеллирует к ранней опере, где выразительность текста еще не была поглощена музыкой. Русский перевод, произносимый прозой, виртуозно вписывается в партитуру: пение и речь в ансамблях не контрастируют, но образуют деликатную полифонию. Вертикаль возникает изредка, когда активизируется редкий рояль, но и она не разрушает целого.
В сюжете с убийством экспрессия оказалась спектаклю не нужна: взамен композитор-режиссер осторожно выстроил из многих элементов, звуковых и зрительных, чаще всего далеких от оригинальности, гармоничную форму со звучащей архитектоникой. В одном лишь он картинно отступил от норм современного театра, обрамив спектакль открытием и закрытием занавеса. В начале каждого акта из-за кулис появляется сумрачный человек, который пристегивает полу занавеса к стене. Эту роль Белоусов отвел самому себе.