Платформенная занятость: профессиональные союзы или трейд-юнионы?

Пятнадцать с половиной миллионов трудящихся в России имеют опыт занятости в платформенной экономике – таковы данные исследований Института социальной политики НИУ ВШЭ, опубликованные в 2022 г. Речь об исполнителях разовых работ, которые находят заказчиков с помощью интернет-платформ. В том числе для почти 2 млн человек из этого множества занятость в роли постоянного партнера платформ выступает основным местом приложения трудовых усилий.

2 млн из 25 млн занятых в производстве товаров и услуг (данные Росстата); более 8% трудящихся в России. По числу постоянно занятых платформенная экономика вдвое превышает все отрасли добычи полезных ископаемых, вместе взятые, и втрое – занятых в транспортном машиностроении, впятеро – в металлургии, как следует из тех же данных Росстата.

Казалось бы, такой огромный пласт трудящихся, да еще таких, кто сам формирует свою занятость и не ждет, пока это за него сделает государство, должен быть объектом пристального и бережного внимания и власти, и общества. Однако сегодня платформенная занятость – это terra incognita социально-экономической карты России, о существовании которой знают все, но которая и для власти, и для общества остается огромным белым пятном. Не нанесенным на карту социальным континентом с миллионами обитателей.

Начнем с того, что отрасли, которая формирует 1,5% внутреннего валового продукта (данные Strategy Partners), просто не существует для Росстата – вы не найдете ее показателей ни в одном из сборников этого уважаемого ведомства. Причина проста. Росстат, безусловно, платформенную экономику видит, но пока только вырабатывает методики ее описания.

В этих условиях ведомства, которые работают с людьми платформенной экономики, прежде всего Минтруд и Минфин, вынуждены работать, как говорят в авиации, «по фактической погоде», без прогнозов и ориентиров. Ведь труд 2 млн постоянных трудящихся платформ и оборот онлайн-платформ в объеме 1,58 трлн руб. – а именно такие цифры приводит «Российская газета», ссылаясь на данные ВШЭ, – не могут подождать с государственным регулированием. И нужно признать: оба эти ведомства продвинулись далеко вперед, показывая при этом грамотные и современные подходы. Уж точно значительно дальше, чем российский законодатель.

С начала 2019 г. сразу в нескольких областях стартовал эксперимент по введению специального налогового режима «Налог на профессиональный доход», что позволило сформировать абсолютно новое наполнение понятия «самозанятый трудящийся» в российской экономике и российском социуме. Можно уверенно сказать, что это самый удачный социально-экономический проект федеральной власти нового времени. За четыре года со старта эксперимента к проекту присоединилось более 7 млн человек. Ежедневно это число увеличивается на 7500 пользователей. Разумеется, понятие «самозанятый» не тождественно понятию «постоянная занятость в платформенной экономике», но именно инициированный правительством налоговый режим превратил платформы из досок объявлений в агрегаторов спроса, с одной стороны, и предложения труда – с другой, со своей собственной ролью – квалифицированного организатора сделки, выступающего гарантом для обеих сторон, заинтересованного в постоянном партнерстве с исполнителем не меньше, чем в постоянном поступлении заказов на их труд. Так на месте хаотичного пространства серых и даже черных сделок возникла отрасль с прозрачной бизнес-моделью.

Не меньшего одобрения заслуживает и то, что Минтруд твердо занял позицию безусловного принципа добровольности выбора моделей социальной защищенности самим самозанятым трудящимся, и руководители ведомства неоднократно продвигали этот подход с самых высоких трибун. Да и парламентарии наконец обратили внимание на платформенную занятость – в рамках принятия нового закона о занятости уже объявлено о подготовке отдельного федерального законодательного акта, который будет регулировать платформенную занятость и выведет наконец самозанятость из режима эксперимента, в котором ему уже давно тесно.

Казалось бы, картина вокруг платформенной занятости складывается, и эта картина не выглядит уж как-то удручающе. Но есть один элемент этой картины, который выпадает из общего строя. Речь идет о сегодняшней непредставленности коллективных интересов трудящихся платформенной экономики. От того, как и в какой форме, в какой модели будет организована институциональная защита интересов занятых в качестве постоянных партнеров платформ, в решающей степени зависит, станет ли эта отрасль драйвером экономического роста или очагом социальных конфликтов.

К сожалению, подсмотреть правильный ответ России не у кого. Во всем мире на наших глазах идет борьба агрессивной экспансии старой трейд-юнионистской модели «защиты труда», пришедшей еще из XIX в. и релевантной прежним технологическим укладам, и новых моделей профессиональных союзов работников гиг-экономики («экономики разовых подработок»), ориентированных на поиск баланса интересов всех звеньев экономики платформ. Причина, разумеется, не в чьей-то злой воле или в чьем-то ретроградстве, а в объективной социально-экономической разнице прежних и нового технологических укладов.

Во времена промышленной революции, когда трейд-юнионизм складывался в систему, средства производства были в руках одних, а труд – других. Первые играли роль работодателей, вторые – продавали свой труд, и потому трейд-юнионистская модель союзов работников была оптимальной; в ней баланс находили через противоборство интересов работника и работодателя.

Но в платформенной экономике все иначе: средством производства, особенно в креативных индустриях, выступает человеческий капитал – квалификация, навык, талант, инициативность платформенного работника. Даже компьютер, через который копирайтер, репетитор или коучер оказывает свои услуги, принадлежит ему – а не потребителю результатов его труда, с которым исполнителя связывает не договор найма, а одноразовая сделка. А есть еще третье звено, платформа-агрегатор, которая не выступает исполнителем и одновременно не выступает нанимателем, но как организатор процесса строит свой бизнес на том, чтобы исполнитель и заказчик были довольны ею и друг другом.

И это совсем не завтрашний день – это сегодняшнее наполнение платформенной экономики. И не только в мире, но уже и в России. Обывателю может показаться, что трудящиеся платформ – это почти одни только курьеры и таксисты, просто в силу того, что они брендированы в городском потоке в отличие от репетиторов или, например, мастеров по ремонту автомобилей. Но достаточно сравнить число предложений услуг только на одном из популярных сервисов, чтобы увидеть: курьерские услуги и транспорт в общей платформенной экономике по числу занятых составляют менее десятой части. Но и даже о курьерах и таксистах никто не имеет права снисходительно говорить как о «забитых и неразумных», нуждающихся в защите больших дядей из традиционных профсоюзов, – а именно это слышится в любом тексте на эту тему, выпущенном ФНПР и другими «традиционными» профсоюзами.

Экономика платформ сформировалась как экономика сотрудничества – в этом ее конкурентное преимущество перед другими формами организации труда. Если попытаться интегрировать в нее архаичную трейд-юнионистскую модель защиты труда, это будет похоже на то, когда скоростной состав пускается по железнодорожному полотну, уложенному 80 лет назад для переброски эшелонов с танками. Современный поезд движется, но со скоростью едва ли на треть от той, которую способен развить.

Есть целый ряд отраслей, для которых традиционная трейд-юнионистская модель профессионального союза оптимальна и сегодня. Но платформенная экономика – не среди этих отраслей, ей нужны новые форматы союзов профессионалов, защищающие – иногда жестко защищающие – их трудовые интересы через поиск оптимальных форм взаимодействия со всеми участниками гиг-экономики.