Плюс гибридизация всей страны

Сколько было пролито картриджа по поводу того, что 80%-ный рейтинг одобрения деятельности Путина – несуществующая величина. А она, эта величина, по-прежнему здесь, никуда не делась и остается базой поддержки режима. Может, это, конечно, уже не путинское большинство, а путинское меньшинство (у кого есть эталонная линейка?), но в силу массового равнодушия к тому, что происходит наверху, и этого меньшинства хватит для того, чтобы власть осталась прежней после 2018 г. Операция «Крым в обмен на продовольствие» (в смысле отказ от него) продолжается. «Крым», конечно, уже дело рутинное, но символического консолидационного значения этого псевдонима нашей вернувшейся державной мощи никто не отменял.

Есть такой советский анекдот. Ленин показал, что государством может управлять кухарка, Сталин – что один человек, Хрущев – что дурак, а Брежнев – что государством можно вообще не управлять. Взгляд, конечно, очень варварский, но...

Называя нынешнюю политическую систему России авторитарной, что на самом деле правда, мы сильно преувеличиваем управляемость всех процессов. Между тем правящие «элиты» занимает только одно – самовыживание на рубеже нового политического цикла, четко маркированного президентскими выборами 2018 г., а граждан – физическое выживание в условиях непроходящей депрессии в графических рамках L-образного кризиса.

То есть все заняты самими собой, одни делают вид, что управляют, другие – что управляются и даже консолидируются вокруг армии, флота и флага в лице верховного главнокомандующего. Телевизор прочно прописался в холодильнике, трудящиеся узнают о том, как им следует думать и рассуждать, из высказываний пресс-секретарей Пескова, Захаровой и Конашенкова, и ситуация такого «плохого равновесия» может продолжаться неопределенно долго. Может, такой авторитаризм действительно гибридный – сейчас авторы книги 2010 г. о нем Стивен Левицки и Лукан Уэй цитируются чаще, чем Маркс и Энгельс во времена исторического материализма. Как герой Мольера не знал, что он изъясняется прозой, так и мы не ведали, что живем в гибридном государстве. Но, товарищи, привыкать ли нам?

Разве поздний СССР не был гибридом – уж во всяком случае, совсем не дистиллированным тоталитаризмом? Нынешний режим часто называют для простоты понимания персоналистским – и это, наверное, тоже кое-что объясняет. Но разве главная «персона» действительно обладает безраздельной властью? Разве не живое творчество бдительных масс и инициативных депутатов, следственных и контрольно-надзорных органов, не всегда оглядывающихся на Путина, иной раз превращает повседневную жизнь в невыносимую? Настолько ли, как мы думаем, могуществен автократ, если, например, личное мнение некоторых друзей для него не менее существенно, чем влияние Александра Коржакова на Бориса Ельцина во времена режима, который мы привыкли считать демократическим?

Западные политические ученые часто толкуют о нашествии нелиберальных демократий. Тоже мне новость. В таком случае и режим какого-нибудь Франко при всенародной любви к нему в рамках «органической демократии», и Советский Союз и «страны народных демократий» побывали в этой роли: советские люди в большинстве своем совершенно искренне считали, что они живут в условиях небывалой свободы при социалистической демократии. Сегодняшние социологические исследования показывают: число людей, полагающих, что мы живем в свободном демократическом государстве, лишь увеличивается по мере закручивания гаек.

Да, база для международных сравнений велика и, возможно, современную Россию, особенно в том, что касается нравов «элит», действительно многое объединяет не столько с «бананово-лимонным Сингапуром», сколько с какой-нибудь менее эффективной банановой автократией. Но и это не все объясняет, потому что Россия – не постколониальная тропическая республика, а гигантская постимперская страна, испытывающая чудовищной силы постимперские фантомные боли с попутным желанием пришить себе обратно некоторые утраченные органы.

И сами мы во многом еще даже не постсоветские, а в чистом виде советские люди, только попавшие в антисоветские жизненные обстоятельства. И когда советский-постсоветский человек вдруг обнаруживает в российской власти призраки «совка» – надувную военную мощь, экспорт нефти и страхов – и понимает, что вот нас опять боится весь мир, ему становится хорошо. Потому что это привычно.

И в этом смысле сравнения сегодняшних ситуаций с поздним «совком», при всем их иной раз поразительном сходстве, некорректны. Первое. Тогда был колоссальный спрос на перемены. Тогда появился лидер, готовый эти перемены инициировать. Тогда была массовая поддержка реформ, а перезрелое общество очень быстро проснулось и стало сильно опережать государство в своем развитии. Ничего этого нет сейчас, хотя я чуть ли не каждый день слышу от разных людей, что «никогда наверху такого спроса на стратегию перемен не было» (хочется ответить словами Черномырдина – «и вот опять» – как в 2000 г. при программе Грефа, как в 2008–2011 гг. при программах ИНСОРа, как при стратегии-2020). Больше того, ситуация перестройки была уникальной во всех смыслах и ровно в этом виде повториться в принципе не может. И второе: несмотря на непрекращающуюся интервенцию государства, в стране – рыночная экономика. И уже одно это спасает от голодной смерти наш уродливый гибрид с мавзолеем при гламурном катке.

В каком-то смысле для элит ничего не менять – это рациональное поведение, хотя выдающее в них историческую близорукость и неспособность заглянуть за горизонт. Они недостаточно напуганы наступившим застоем, для того чтобы инициировать перемены в системе ради самих же себя. Но достаточно сильно боятся того, что потеряют все и сразу, если выдернут из системы какой-нибудь особенно замшелый кирпичик, в результате чего обрушится вся конструкция.

Что же до широких масс, то многие, если не большинство просто боятся, что в результате перемен станет только хуже, и потому если и готовы чем заниматься, то исключительно «негативной адаптацией». А что, собственно, готовы предложить им, этим самым массам, реформаторы в кавычках и без? Была больница в шаговой доступности – так ее «оптимизировали», закрыли. Была школа – нет ее. Есть неформальный доход, на который человек живет в кризис, – придут компетентные органы и начнут его «обелять». Было рабочее место – так теперь, говорят, здесь робот будет работать, ибо научно-технический прогресс наступил вместе с высокопроизводительными рабочими местами...

Страна замерла в хрупком, насквозь гибридном, «плохом равновесии». И сама боится на себя дышать. Может, Трамп поможет... Но так ведь можно достояться до другого советского анекдота. Идет очередной съезд партии, и диктор объявляет: «Всем встать! Политбюро – внести!».

Автор – директор программы Московского центра Карнеги

Расширенная версия. Первоначальный опубликованный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)