Где живет либерализм

Рассуждения о безвременной кончине либерализма ставят в неловкое положение политиков, не особенно искушенных в том, что реально происходит в мире идеологий. Строго говоря, это скорее проблема референтов и спичрайтеров. Однако и в самой науке есть поползновения использовать миф о глобальной девальвации либерализма как оправдание безразмерной экспансии государства в нынешней России, и без того далекой даже от самых скромных либеральных стандартов. Типичный случай перенесения на местную почву чужих трендов, безбожно утрированных, имеющих совершенно иную политическую размерность и социальную природу.

Размеры свободы

При всех изменениях в либерализме и в отношении к нему важно видеть действительные масштабы этих веяний, тем более в их отношении к нашим реалиям. Иначе мы уподобляемся аборигенам островных карго-культов, во всем подражающим большим белым людям и строящим самолеты из прутьев и соломы без понимания, как на самом деле эта техника устроена и работает.

Осваивая зарубежные идеологические тренды, надо хотя бы в мысленном эксперименте не импортировать оболочки слов, но понимать контексты, в которых эти поветрия зарождаются. Допустим, что все граждане Российской Федерации вдруг волшебным образом куда-то исчезли, а их место оперативно заняли переселенцы из Америки, Великобритании и т. п. Что они будут чувствовать, думать и делать, в одночасье оказавшись нашими наследниками – счастливыми обладателями современной российской системы институтов, политического режима, практик промывания мозгов, контроля и регулирования всех возможных видов деятельности? Треть, надо думать, тут же сбежит на Запад, а оставшиеся на следующий день заведут «Аврору» в Москву-реку и устроят либеральную революцию, как бы ни менялось их отношение к классике либеральных ценностей и принципов.

И наоборот: положим, что все российские граждане, в особенности представители молодого поколения, вдруг получили возможность реализовать свою гипотетическую готовность покинуть Родину и уехать на Запад. Надо думать, эти люди мечтают не столько о капиталистическом собесе, сколько о возможностях свободной самореализации. И не надо строить иллюзий, будто живым укором для нас здесь являются только западные схемы. Когда современные китайцы знакомятся с нашей регуляторной системой, они приходят в ужас от количества обязательных требований, барьеров допуска на рынок, рэкета системы государственного контроля и надзора. А наши люди, за неделю открывающие в Китае дела, на которые в России уходят месяцы, если не годы, пользуются там не чем иным, как китайским микроэкономическим либерализмом – правами и свободами деловой повседневности, предоставленными рядовым гражданам коммунистической Поднебесной.

Спектр между максимальным либерализмом и столь же радикальным антилиберализмом можно представить в виде шкалы от 100% свободы до ее полного нуля. Все говорящие об антилиберальных поветриях не могут указать, где и в чем на Западе произошли какие-либо значимые изменения в системе либеральных институтов. Положим даже, что реализация свободы там снижается с 90 до 80% – под влиянием антиглобализма, новейшего популизма и т. п. Но что это значит для России, в которой заложенные в Конституции классические либеральные ценности и принципы реализованы в лучшем случае процентов на 30 или 40? Еще добавить несвободы, только чтобы наши наблюдатели успокоились тем, что мы и здесь «в общем тренде»?

От либерализма политиков к свободе граждан

Есть афоризм: перегородки, разделяющие людей, не доходят до Бога. Но точно так же связанные с политикой идеологические войны часто не доходят до народа, который и есть бог демократии. Лучше бы вообще не доходили. Генералы от политической «теории» воюют против либерализма или за него, но рядовые граждане в повседневной жизни имеют дело с совершенно определенной прагматикой. Они страдают от рукосуйства вездесущего чиновничества и пытаются использовать каждый глоток свободы, чтобы что-то создать, продвинуть, наконец, просто почувствовать себя человеком. В условиях удушающего зажима потенциальным либералом становится любой. Достаточно поговорить о жизни с предпринимателем, ведущим вторую бухгалтерию на прокорм толпы регуляторов и контролеров, с научным сотрудником или преподавателем, погрязшим в планово-отчетной документации, с жертвами нашего соцобеспечения, страдающими от в прямом смысле слова убийственного произвола чиновников и от собственного бесправия...

Только что отметили 30-летие сноса Берлинской стены. Как писали недавно в The Guardian Иван Крастев и Стивен Холмс, если после войны коммунизм был для Восточной Европы «поверженным богом», то через 20 лет после распада соцлагеря таким же the god that failed оказался либерализм. Не оправдались надежды через 5–10 лет жить, как в Лондоне и Вене, но и сказалась обида на высокомерие новой идеологической ортодоксии, представлявшейся безальтернативной и обрекавшей Восток на роль бледной и бедной копии канонических образцов. Однако на обиженных возят все, что ни попадя. Российский опыт и здесь учит мир, как не надо. «Пожарный» либерализм 1990-х породил неизбежное в таких случаях расслоение и несправедливость. Однако возникшее затем стократ более масштабное и несправедливое расслоение порождено не либерализмом, а, наоборот, свертыванием свободы и права, раздутым этатизмом, превращающим государство в кормушку для избранных. С политическим конвоем этой системы мы как раз и сталкиваемся при каждой попытке гражданской инициативы отвоевать хоть что-то в этом заказнике власти.

Критики идей общечеловеческого триумфа либерализма в жанре «конца истории» не замечают, что идея «конца либерализма» выглядит еще более претенциозной и завиральной. Особенно это архаично в логике постсовременного прагматизма, отметающей генерализации и требующей суждений строго по месту, исключительно здесь и сейчас. Там более непонятно, почему подъем антилиберального популизма в США или Восточной Европе должен понуждать российскую политику к движению через авторитаризм и диктатуру к какой-нибудь еще не испытанной на нас форме неототалитаризма.

По поводу судьбы либеральной идеологии один мой вполне дружественный и авторитетный оппонент использовал в приватной переписке красивый довод: «На суахили есть хорошая поговорка, по-английски звучит так: «You can’t move the wind, so move the sail», т. е. «Не можешь повернуть ветер – поворачивай парус». Думаю, это про нас всех».

Думаю, все же не про всех. Это проблема не паруса, а руля и курса в условиях, когда мы находимся «по другую сторону ветра» и вынуждены галсами продираться в прямо противоположном направлении. Что нам чужие ветры несвежих перемен, когда из нашего тупика есть выход только в одну сторону? Чтобы дать возможность хоть как-то продышаться политике, экономике и бизнесу, науке и технологиям, образованию и культуре, мы просто вынуждены сокращать присутствие разросшегося государства, освобождая пространства для независимой активности и гражданской инициативы – в самом широком смысле этого понятия. Это не отвлеченные директивы идеологии и не лозунг для политиков в борьбе за власть, хотя и в самой власти есть разные позиции. Это не идея штабов, а требование повседневности, с которой ежедневно сталкиваются рядовые граждане новой и свободной России. Кроме слова «либеральный» у этого вектора другого имени нет.

Автор — директор Центра исследований идеологических процессов