Урок Берлинской стены

Падение Берлинской стены, случившееся 30 лет назад – 9 ноября 1989 г., стало символическим актом, завершившим долгое разделение двух европейских миров. Немцы в этот день празднуют воссоединение народа. Для Запада в целом падение Берлинской стены означает исчезновение восточной угрозы. Но помимо всего прочего оно свидетельствует еще и об успешном завершении своеобразного эксперимента, осуществленного самой жизнью и продемонстрировавшего преимущество рыночного, демократического общества над обществом с административной экономикой и тоталитарной идеологической системой. Именно в Германии этот эксперимент оказался наиболее чистым.

Итоги Второй мировой войны разделили на две части один народ – народ с единым менталитетом, с единым историческим опытом, с единым происхождением. Одной половине народа дали одну систему, а другой – другую. Примерно 40 лет западные и восточные немцы честно крутились в своих пробирках, пытаясь создать что-то приличное на базе тех социально-экономических условий, которые им достались. И вот наконец Большой брат позволил эксперимент завершить. Результаты не вызывают сегодня никаких сомнений. Конвергенции систем не случилось. Взаимообогащения капитализма и социализма не произошло. Именно восточные немцы устремились на запад через разделявшую их стену. Именно они захотели влиться в общество своих соседей и братьев. Именно та часть народа, которая проиграла в потреблении, отправилась в сложившееся «за стеной» общество потребления. При этом желающих устремиться на восток – в мир, который согласно мощной коммунистической пропаганде считался миром социальной справедливости, демократического централизма и великих целей, наделяющих смыслом жизнь каждого человека, практически не нашлось. Немецкий эксперимент показал, чего на самом деле хочет современный человек и какие условия нужны ему для достижения желаемого.

Это все очевидно. Но для многих пока не очевидно другое. Существует популярный миф, будто развитие народов предопределено их культурой. Одни культуры, мол, обеспечивают успех, другие плодят неудачи. Существуют, мол, «нормальные» народы, вполне способные модернизироваться, и «ненормальные», способные лишь топтаться на месте в рамках некой национальной матрицы, за пределы которой им не выйти. Немецкий опыт показал, что в рамках одной культуры результаты могут оказаться совершенно различными, если у разных частей народа будут различные институты, т. е. правила игры. И в момент падения Берлинской стены народ однозначно продемонстрировал, что выбор институтов для него принципиально важен.

Восточные немцы не лишились за годы существования ГДР ни своего языка, ни своих национальных традиций. А если считать элементом немецкой культуры любовь к порядку, то тоталитарный коммунистический режим стремился, пожалуй, даже энергичнее обеспечивать этот порядок, чем «расслабленный» буржуазный режим, существовавший в ФРГ. Более того, еще задолго до падения Берлинской стены в Западную Германию переселялись гастарбайтеры из Турции – представители совершенно иной культуры, тогда как в Восточной Германии подобной миграции не было. И тем не менее в 1989 г. для немцев принципиальным вопросом оказался вопрос не о культуре, а о правильных институтах и о возможности расширения потребления, которую эти институты предоставляли.

Гораздо менее склонные к порядку народы, оказавшиеся после Второй мировой войны в той части Европы, где доминировали рыночные институты, – Италия, Испания, Португалия (а позднее и Ирландия, вообще выбившаяся к настоящему времени в экономические лидеры Европы) – стали стремительно развиваться. Скандинавские страны, в которые несколькими столетиями раньше немцы, голландцы и фламандцы несли рыночный опыт и крупные капиталы, выходили теперь в лидеры европейского развития. А та часть Германии, которая находилась к Востоку от Берлинской стены, все больше отставала, несмотря на сохранение своей традиционной культуры. Лишь падение стены и объединение, после которого произошло заимствование западногерманских рыночных и демократических институтов, позволило восточным немцам вновь ускорить развитие.

Можно, конечно, сказать, что эксперимент был не совсем чистым. Германия неоднородна. Исторически наиболее развитые ее регионы находились в западной части. К началу Нового времени среди германских городов доминировали Любек, Гамбург и Бремен на севере, Аугсбург, Нюрнберг и Регенсбург на юге, а Кельн был крупнейшим торговым центром на среднем течении Рейна. Все эти города наряду с промышленной зоной Рура оказались после Второй мировой войны в ФРГ.

Действительно, поставить абсолютно чистый эксперимент в социальных науках невозможно. На мышах не потренируешься – история экспериментирует на живых людях. Тем не менее вряд ли можно говорить о принципиальной отсталости востока Германии. К середине ХХ в. Берлин уже был крупнейшим коммерческим центром страны, и значительная его часть вошла в состав ГДР. Магдебург, давший имя знаменитому магдебургскому праву, расположен на востоке. Веймар – своеобразная культурная столица Германии, город Гете и Шиллера, тоже оказался под властью коммунистов. Но ни берлинский порядок, ни магдебургская правовая традиция, ни веймарская традиция культурная не смогли переломить деструктивной тенденции, сформировавшейся в ГДР из-за плохих институтов.

Иногда говорят, что в Германии рыночные и демократические преобразования начались после Второй мировой войны лишь благодаря американской оккупации, которая провела денацификацию и поддержала тех немцев, которые стремились к развитию по западному образцу. Это не совсем верно, поскольку в самой Западной Германии имелись мощные силы, стремившиеся к переменам, причем даже более радикальным, чем те, которые готовили американцы. Но, даже если считать дискуссионным вопрос о причинах перемен, осуществившихся сразу после войны, точно можно сказать, что в 1989 г. немцы сами осуществили свой выбор. И это был выбор в пользу рынка и демократии. Даже такая старая культура, как германская, не смогла сформировать успешного общества на основе административной модели.

Сегодня у нас в России много спорят о том, можно ли на основе нашей культуры сформировать успешное общество. Чем дольше у нас существует авторитарный режим, тем больше появляется пессимистов, полагающих, будто Россия безнадежна. Немецкий опыт, конечно, не может показать возможности развития нашей страны, однако он говорит о том, что в условиях плохих институтов не следует слишком уж сильно пенять на национальную культуру. Плохие институты могут испортить кого угодно. Даже немцев. И то, что мы сейчас видим в России, в основном следствие внедренных за последнее время правил игры, которые поощряют не честную рыночную конкуренцию, а различные способы извлечения ренты из государственных ресурсов. Если воровать на госслужбе выгоднее, чем строить собственный бизнес, то не следует пенять на национальную культуру, в которой коррупция якобы неискоренима. Пенять следует на ту систему, которая позволяет людям закрепиться в обществе потребления, лишь отщипывая по кусочку от государственного пирога и произнося при этом заклинания о патриотизме, о национальном величии и о необходимости вставать с колен.

Автор — научный руководитель Центра модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге