Герой-одиночка

Обошедшая СМИ история выпускника Томского университета Дениса Карагодина, расследующего расстрел НКВД своего прадеда в 1938 г. и намеренного добиваться осуждения всех виновных вплоть до Сталина, – пример последовательной частной инициативы, могущей стать основой переосмысления советского прошлого.

Длившееся пять лет расследование увенчалось выдачей из архива акта о расстреле, в котором названы непосредственные исполнители приговора. Такие акты хранятся в архивах, и по закону 1992 г. о снятии грифа секретности с материалов, «служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека», их обязаны выдавать. Делают это не всегда, но каждый отказ – нарушение закона.

Денис Карагодин подошел к расследованию системно, говорит историк Никита Петров из «Мемориала». Дело не только в грамотности составления запросов, которые госорганам трудно было игнорировать, но и в том, что Карагодин последовательно отследил всю преступную цепочку, от непосредственных исполнителей до верхней точки принятия решения – постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 июля 1937 г. «Об антисоветских элементах». Наличие доказательств вины всех участников цепочки позволяет квалифицировать репрессии как преступления, а Сталина и членов политбюро – как уголовных преступников.

В 1990 г. Главная военная прокуратура СССР приняла к производству дело о расстреле тысяч польских военнопленных в Катынском лесу в 1940 г., в процессе расследования виновными в преступлениях против мира, военных преступлениях, преступлениях против человечности были признаны Сталин, Молотов, Ворошилов, Микоян, Калинин, Каганович, Берия и др.

В 2004 г. дело было прекращено за смертью виновных, а ряд его материалов (в частности, персональный состав виновных) были засекречены.

Такие дела вполне могут иметь массовый характер, говорит Петров. Прокуратура отвечает отказом на запросы о реабилитации сотрудников НКВД, ведь люди, осужденные за преступления против правосудия, реабилитации не подлежат. Осталось сделать один маленький шаг и сказать, что они делали это не сами по себе, а исполняя решение, принятое на государственном уровне. По замечанию историка Ивана Куриллы, если примеру Карагодина последуют другие потомки жертв репрессий, это может как минимум запустить общественную дискуссию, а как максимум – привести к признанию уголовной ответственности государства за репрессии и квалификации репрессивной политики государства как преступной.

Традиционные возражения против открытия архивов НКВД и публикации имен палачей сводятся к тому, что это «расколет общество». На деле именно молчание о преступлениях раскалывает и дезориентирует общество, лишая нравственных ориентиров и размывая представления о юридической норме. После того как Карагодин опубликовал акт о расстреле прадеда, ему с просьбой о прощении написала правнучка одного из участников расстрела. «Все вещи и события должны быть названы своими именами», – пишет она. В ответном письме Карагодин называет их примирение способом найти выход из «кровавой русской бани».