Даниэле Финци Паска: «Мы хотим говорить только сердцами»

Швейцарского режиссера Даниэле Финци Паску в России любят особенной любовью: возможно, это потому, что театр Финци Паски, по определению автора, театр нежности. Смешивая клоунаду, театр, цирк и музыку, Финци Паска показывает на сцене ожившие сны, истории о красоте и ее хрупкости. Сын и внук фотографа, в цирк Даниэле пришел через гимнастику, а первые шаги на арене сделал под руководством клоуна Фери.

Пацифист, который предпочел военной службе тюрьму (хоть и на короткое время), говорит, что ставит свои спектакли про обычных людей, а не про героев. Хотя прежнее название его театра, Театр Сунил, – напоминание о том, как Финци Паска в 19 лет уехал в Индию волонтером помогать неизлечимо больным. Сунил – индийский мальчик, с которым тогда познакомился Даниэле.

В день премьеры спектакля La Verita («Истина») в цюрихском Театре 11 Алоис Фойзи, критик газеты Neue Zurcher Zeiting, написал, что правда La Verita – запах спрятанного в лесу мятного леденца. Этим предложением можно описать и театр Финци Паски. Например, Сorteo для Cirque du Soleil – сон доброго, мудрого и очень смешного клоуна Мауро, которому снятся собственные похороны как цирковой карнавал, парад, в котором идут любимые и коллеги-актеры.

«Белое на белом» – спектакль-клоунада про отношения артистки и рабочего сцены, где героиня тяжело заболевает, но в финале все-таки говорят, что она поправляется.

«Белое на белом» предсказало судьбу авторов: в 2016 г. Финци Паска потерял жену и соратницу, с которой вместе придумывал этот спектакль, Жюли Хэмлин. И спустя полгода показал спектакль Per te («Тебе») – печальный и мудрый. А в Лугано, родном городе Финци Паски, идет выставка «Коробки Жюли», каждая из которых – история про ушедшую возлюбленную и одновременно терапия для каждого, кто пережил потерю.

Мы встречаемся в БДТ им. Товстоногова, где шли гастроли La Verita. Даниэле здоровается – и тут же заключает в объятия. Кудрявый, с лукавой улыбкой, смешными часами с розово-фиолетовым циферблатом, Финци Паска кажется воплощением идеи театра, заключающего в объятия.

– Нет, я думаю, что это была такая шутка или полушутка художественного руководителя этого театра [БДТ]. У меня нет никаких секретных планов. Есть, конечно, идеи и желание сделать что-то совместное. Вообще, я хочу работать с большим количеством друзей – и старых, и новых. И один из этих друзей – Андрей Могучий.

– Есть (улыбается). Много конкретных. Но надо, чтобы звезды пришли в свое положение. Пока они не остановятся в нужном месте, я предпочитаю молчать. У нас на этот счет есть такое выражение: не говорите о медведе, пока не поймаете его.

– У меня есть такое сильное желание прыгнуть! Но пока не надо говорить гоп!

– Естественно, что каждый вечер артисты, которые выступают на сцене, должны адаптироваться к новому зрителю. Они находятся в непосредственных взаимоотношениях с публикой, а значит, они должны быть эмпатичными, и, естественно, они наблюдают за реакцией публики и подстраиваются под нее. Это именно то, что позволяет шоу расти и развиваться от выступления к выступлению. Каждый вечер мы стремимся быть все более совершенными, все более чувствительными к реакции зала. И каждый вечер наши артисты танцуют вместе с публикой.

– У-у-у (смеется). Конечно, Гротовский многих объединил в своих убеждениях, несколько трупп. И во время этих двух недель встреч это стало нам понятно. Я считаю, что нет необходимости страдать, потому что в нашем мире уже и так очень много страданий. А жизнь ведь настолько полна сюрпризов! Знаете, я думаю, что есть такие артисты – лимоны, такие цитрусовые. А есть артисты – цветы. Чтобы выжать из лимона сок, его надо раздавить силой. А орхидее ты должен создать условия для цветения: солнце, влажность... И я думаю, в театре, да и вообще в искусстве видно, кто лимон, а кто цветок, видны различия между ними. И я думаю, что этим артистам не нужно перемешиваться. Они должны жить в двух своих мирах. Знаете, есть актеры, которым нужно много пережить, перестрадать, прямо разорваться. Но и мои артисты, и я – цветочные. Надо нас охранять, о нас надо заботиться. Потому что дать цветы [как растения дают цветы] – это тоже большая работа и подвиг. И мы должны находиться в подходящих условиях. Система Арто идеальна для лимонов, а Гротовский – особенно. И сегодня есть режиссеры, которые работают с ножом в руке. А я работаю с леечкой.

– Да. Я думаю, что меня для этого и позвали. И на Олимпиаде я работал так же. Когда есть момент большого стресса, я стараюсь принять ванну, найти спокойное место... Вообще, я думаю, что это для всех важно – уметь в самый стрессовый момент отпустить себя.

– Абсолютно всем. М-м-м (громко вдыхает и выдыхает).

– Нет, не выдохнуть полностью, а просто начать спокойно дышать. Потому что, когда ты напряжен, ты перестаешь дышать. А надо просто снова начать дышать. Во время работы на Олимпиаде в Сочи я даже писал себе все время напоминания: дышать, дышать, дышать.

– Турин был моей первой Олимпиадой. Первый раз – это всегда сложно. Сочи – уже вторые Игры. Но там очень многое зависело от техники, поэтому мы все были в подвешенном состоянии, в постоянной зависимости от того, как и что пойдет. Вы же помните, что случилось во время открытия? (Финци Паска имеет в виду момент, когда одна из огромных снежинок не раскрылась в олимпийское кольцо. – «Ведомости».) После этого мы начали страшно бояться, что что-то пойдет не так и техника откажет. Так что оставалось дышать!

– Это была идея, которая возникла у постановочной группы – людей, которые со мной работали. Мы знали, что русские часто подшучивают над собой. И как только мы эту идею предложили, она сразу очень понравилась русским.

– Да. Тут мы братья (смеется).

– На Олимпиадах спорт существует отдельно, а церемония – отдельно. У меня на Олимпиаде была задача – представить русскую душу всему миру. Поэтому дискуссию о результатах Игр я могу вести только со своими друзьями, и я в курсе этого ровно настолько, насколько пишут газеты. Но хочу сказать вот что. Человечество сформировало длительную историю насилия. И мне кажется, что самое главное – мы должны выстраивать диалог и разговор людей друг с другом. Разговор друг с другом и разговор между культурами нужны, чтобы запомнить уже совершенные человечеством ошибки. К сожалению, в истории насилия мало что меняется.

Мое сердце переполняется гордостью потому, что в Корее сейчас две сборные [КНДР и Южной Кореи] пойдут вместе. Люди смогли объединиться – это вдохновляет. Мне кажется, наша работа как артистов и художников заключается в том, чтобы найти форму, которая позволит людям почувствовать единение и какую-то общность, чтобы в итоге понять друг друга. В этом заключается вызов нам как художникам.

Что касается допинговых историй, то тут я не могу ничего сказать, потому что не располагаю достаточными знаниями на этот счет, я не вполне понимаю, как это все устроено. Помните великого велосипедиста Лэнса Армстронга? Он был идолом для многих людей, его поддерживали, за него болели, он был идеалом. А когда выяснилось, что он не все делал правильно и честно, возникло сожаление с оттенком стыда. У меня много друзей среди спортсменов. В Cirque du Soleil я работал с большим количеством гимнастов, многие из них из России. Это люди, которые тренируются очень напряженно с самого юного возраста, они работают со страстью для того, чтобы добиться своих результатов. И когда возникают сомнения в чистоте спортивных достижений, этим людям крайне стыдно и неловко, хотя они ни при чем. Такие события плохо влияют на восприятие спортсменов в целом. Потому что публика начинает сомневаться в честности этой сферы. В олимпийской церемонии есть некоторые ритуалы, ключевые моменты. Один из них – заявление одного из атлетов от имени всех о том, что все будут честно и справедливо бороться. Спортсмены это обещают перед всем человечеством. И мы вправе ожидать, что все будет сделано правильно.

– Когда на таких крупных событиях пытаются представить нацию, то стараются найти правильный и подходящий угол зрения. Мы начали говорить об этом с Константином Эрнстом, и я ему объяснил, что мы изучали Россию по книгам. Мы изу­чали ее по музыке, литературе, художественным произведениям. И влияние русской музыки, русского искусства и русской литературы на мировую культуру огромно. Эти вещи стали значительной частью художественного мира. И, собственно, с Константином мы обсуждали ровно это. Россия – это огромная российская история. Огромная часть истории человечества, именно под этим углом мы смотрели. И мы любим Россию за ее людей искусства – за ее художников, писателей, творцов.

– Я сам человек театра, и, конечно, для меня главный – Чехов. Весь современный театр построен на чеховском наследии. Это касается всего мира. Чехов повлиял даже на индустрию кино, потому что все актерские студии построены на чеховском наследии. Даже в Штатах. А еще – метод Станиславского. Очень важно взаимоотношение, взаимопроникновение и взаимовлияние России и всего остального мира в этой сфере. По-моему, Чехов, Станиславский и Кандинский – очень важные творцы, которые повлияли на все остальное культурное пространство. И на церемониях в Сочи нам было важно создать контакт между мировым культурным пространством и русским культурным наследием, рассказать об этом колоссальном культурном наследии.

– Я сам родом из исследовательского театра. У нас есть спектакль, который называется «Икар». Это история, которую один артист рассказывает одному зрителю, выбранному из публики и приведенному на сцену. Это спектакль, который продолжает работать и участвует во многих фестивалях. И когда меня приглашают к сотрудничеству на таких больших проектах, как церемония открытия Олимпиады, постановка в Cirque du Soleil или в Мариинском театре, я очень удивляюсь. Но я все равно остаюсь в роли повара. Я все равно готовлю с той же мукÓй, все равно пользуюсь тем, чему меня научила бабушка. И я совершенно одинаково подхожу к готовке маленького шоу и крупных постановок. Я не создаю искусство из ничего, искусство пустоты. Я все равно рассказываю маленькие истории тех людей, с которыми я уже долгие годы вместе работаю. Это мой способ.

– Да. Важно оставаться открытым, полным эмоций. Я театральный человек, с каждым проектом я пытаюсь исследовать и изучать что-то новое, но сохранить суть нетронутой.

– Слава предложил мне войти в сенат Академии дураков. В нашем видении мира мы со Славой – очень братья. Мы оба считаем, что легкость – это способ углубить драму. То есть сделать ее более сильной. И еще я думаю, что Слава лучше многих понимает Чехова. Помните, Чехов говорил, что нужно описывать жизнь не такой, какая она есть, а такой, какая она представляется в снах? И я тоже так считаю. В общем, я чувствую, что Слава – мой брат. Каждый раз, когда мы видимся со Славой, говорим друг другу: «Надо обязательно сделать что-то вместе». Мы очень привязаны друг к другу. И я люблю не только его, но и всех, кто рядом с ним, его творческую семью. У меня вот есть творческая семья, и у него тоже. В общем, поработать со Славой – это еще одно направление, где я бы хотел прыгнуть, нам было бы интересно прыгнуть вместе. Но пока не буду говорить гоп.

– Да, конечно. Один из. Естественно, все знают его шедевр [«сНежное шоу»]. Я очень люблю его видеть на сцене.

– Я хочу заметить, что это деликатный вопрос. И я не очень хотел бы отвечать на него, потому что я все время рискую кого-нибудь забыть. Важно сказать, что моя клоунада, мое видение этого искусства очень близко к средиземноморским корням. Пульчинелла в Неаполе – это такая эмблема, знаковая фигура для многих клоунов, особенно для тех, кто живет в мире, где говорят по-итальянски. А значит, и для меня. Еще – Дарио Фо, Бениньи. (Дарио Фо – итальянский драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе, Роберто Бениньи – итальянский актер, режиссер, продюсер, лауреат премий «Оскар» и BAFTA. – «Ведомости».)

Мне кажется, нас всех объединяет отношение к словам на нашем языке. Кажется, что эти слова нам приснились, пришли из грез или из области нечитаемого. Мы говорим о клоунаде разговорной, о клоунаде, в которой говорят, а не ограничиваются пантомимой. Мы говорим друг другу разные вещи, мы притворяемся, что мы очень умные. Но на самом деле мы хотим говорить только сердцами. И пока мы говорим – а говорить мы можем что-то сложное, – мы постепенно, постепенно вас обнимаем. И все – и зритель в объятиях (счастливо улыбается).

– Это не новая компания. Это ровно та компания, которая называлась Театр Сунил. Это просто новая структура, которая включает в себя тех же самых людей. И да, не я принимал решение, чтобы компания носила мое имя. У нас в структуре пять сооснователей, и они сочли, что мое имя будет смотреться справедливо, будет узнаваемо для внешнего мира. И моя работа на Олимпийских играх и в Cirque du Soleil – это в такой же степени продукт работы нашей компании, а не только мой. Мы работаем вместе больше 30 лет, и мы довольно странное явление в театральном мире. Таких компаний, где люди вместе так долго и так давно, на самом деле мало. А что касается вашего вопроса, то это как с рестораном, который поменял имя, но не только люди, которые работают на кухне, а даже стулья остались прежними.

– Я этой разницы не вижу и этих разговоров не понимаю, хотя слышал, что есть различия даже в языке, в некоторых словах. Директор Чеховского фестиваля Валерий Шадрин – это человек, которому я во многом обязан. Он понял и почувствовал мою работу, он предложил мне работать на Чеховском, он первым привез меня сюда. Он меня терпел, толкал, подталкивал и вдохновлял, он для меня теперь как старший брат. Другой человек, о котором я хочу сейчас сказать, – это Валерий Гергиев. С этим человеком у меня сразу возникла большая эмпатия. Мы понимали и чувствовали друг друга, даже развлекались вместе. Можно сказать, что мы были такими заводилами. И всегда было бесконечным удовольствием смотреть, как Гергиев работает с оркестром. Я назвал два имени – одно в Москве, другое в Петербурге. Но есть много других – и там и там – больших звезд и артистов, с которыми я работал.

– Быть на том же корабле, что и мои друзья. И путешествовать вместе с ними.

– Если вы хотите честный ответ, то... (долго подбирает слова) этот ответ слишком личный. Поэтому я скажу так. Есть вещи, которые очень сложно изменить или вовсе невозможно изменить. И если ты теряешь человека, которого любишь, остается очень много вопросов, которые рождают тяжелые сны.