Как татуировка стала искусством

В Галерее искусства XIX–XX вв. Пушкинского музея, прежде чем подняться к импрессионистам, теперь надо пройти сквозь строй силиконовых тел, покрытых татуировкой, – это и есть выставка «Тату». Атлетические торсы, руки, ноги, отсылающие к античным обломкам и формой, и цветом, словно напоминают о раскрашенных греческих статуях, какими они были тысячелетия назад.

Язык язычников

Самым древним экспонатам здесь столько же, сколько античным статуям. Главный среди них обнаруживается при входе – египетская ложечка в виде девушки, плывущей с цветком лотоса. Всякий раз, любовно оглядывая этот ценнейший объект из египетской коллекции ГМИИ, с трудом заставляешь себя поверить, что создан он был во времена Нового царства – в XIV в. до н. э. На бедрах юной красавицы при желании можно разглядеть тату в виде бога Бэса.

Тату как украшение, освященное языческим ритуалом, вошло в жизнь и осталось в ней навсегда. Хотя времена менялись, и авраамические религии, пришедшие на смену многобожию, подобное членовредительство прямо запретили. «Не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен. Я Господь», – диктует книга Левит (Лев. 19:28). Но какой художник убоится запрета! В этом смысле татуировка все-таки искусство. Что и призвана доказать выставка.

Придумана она отнюдь не в Москве, а в Париже. В 2014–2015 гг. в Музее на набережной Бранли, где хранятся коллекции традиционного искусства народов Африки, Азии, Океании и Америки, проходила выставка Tatoueurs, Tatoués («Татуировщики, татуированные»). Проект собрал 700 000 посетителей и после Парижа пять лет путешествовал по миру, удовлетворяя амбиции адептов татуировки и вербуя новых приверженцев. Справедливости ради отметим, что в Чикаго и Лос-Анджелесе его показывали все-таки в музеях естественной истории. Но помимо США он гастролировал в Королевском музее Онтарио и Музее изящных искусств Гаосюна на Тайване. После чего очередь дошла до ГМИИ.

От тюрьмы до сказки

Специально для выставки разработали силикон, поверхность и фактура которого максимально приближены к человеческой коже со всеми ее неровностями и несовершенствами. Современные татуировщики, среди которых тоже существуют признанные классики и даже династии художников, накалывали на нем свои рисунки. Темы и стили изображений разные – от лент вокруг губ и наколок на предплечьях, принятых у живущего на Хоккайдо народа айну, до японских же, покрывающих все тело татуировок, вдохновленных гравюрами укиёэ, и ярких мощных полос, характерных для американских индейских племен. Гравюры, живописные холсты, графические портреты, фотографии, ассортимент тату-машинок от сделанных в тюрьмах до электрической машинки, сконструированной Эдисоном, – все это дополняет и оживляет историю тату.

Московская выставка тем не менее очень отличается от парижской. Во всех странах к первоначальному набору экспонатов добавлялись новые, созданные местными мастерами. В России таким избранным мастером стал Александр Грим, покрывший силиконовую спину сюжетной татуировкой под названием «Сирин».

Помимо этого в нашу экспозицию добавили зал с современным искусством. Татуированная свиная кожа на медальонах бельгийца Вима Дельвуа и раскрашенные аэрографом в стиле тату мраморные тела итальянца Фабио Виале как будто повышают статус жанра, улучшают реноме татуировки.

Боль и кровь

Исторические изыскания, проведенные к выставке, изданная к вернисажу книга «Тату», искусствоведческие обоснования важности этого метода и языка не отменяют привычного восприятия татуировки как культурного кода. Как свидетельства принадлежности ее обладателя к определенному сообществу – хотя сегодня это скорее просто мода. Трудно воспринимать тату как традиционное искусство даже не из-за банальности рисунков, и уж точно не из-за места их нанесения – материалом для художника может стать что угодно. Сложно смотреть на это в музее еще потому, что татуировка всегда боль и кровь. Да, так же как зашитые губы Павленского или хулахуп из колючей проволоки Сигалит Ландау. Но ведь на акционизм тату не претендует.

Размышления на эту тему невольно заставляют вспомнить лилию, которой палач заклеймил Миледи. И номера на запястьях узников концлагерей. На выставке среди покрытых картинами мужских тел обнаруживается вдруг женское, разрисованное самым признанным во Франции мастером Тин-Тином. Он, кстати, создал на родине профсоюз татуировщиков. Но вид украшенного им обнаженного тела заставляет вспомнить другую классику, из Высоцкого: «А на левой груди – профиль Сталина, а на правой – Маринка анфас».

И ожидаемо возникает в памяти рассказ Роальда Даля «Кожа». Чистая фантасмагория, сюжет которой построен на том, что у художника Хаима Сутина был друг-татуировщик. Друг попросил Сутина наколоть на его спине портрет красавицы жены. Сутин отказывался, оправдываясь неумением. Приятель быстро научил его пользоваться машинкой, после нескольких сеансов портрет был готов.

«Татуировка была сделана так густо, что вся спина казалась сплошь покрытой мазками красок. Художник старался татуировать точь-в-точь по нарисованному, густо заполняя линии, и самое удивительное состояло в том, что он с большим мастерством использовал в своей картине выступы лопаток, сделав их частью композиции <...> Взяв в руки электрическую иглу, он вывел свое имя красными чернилами в правой стороне, на месте, под которым находится почка».

Потом была война, татуировщики стали никому не нужны, умер Сутин, умерла красавица. Через много лет некий галерист увидел сморщенную спину старика с портретом, написанным в очень узнаваемой манере. Финал рассказа можно прочесть, но, гуляя по залам ГМИИ, думаешь не о финале, а о процессе. И о том, что художник умер, а дело его живет.

До 31 мая