В Москве спели «Евгения Онегина», в Екатеринбурге – «Трех сестер»

Ни в Москве, ни на Урале тексты русской классики не вдохновили режиссеров на театральные удачи. Но удачи музыкальные случились.

Режиссер против певцов

Онегина и Татьяну на премьере в Большом спели Игорь Головатенко и Анна Нечаева. Это самые лучшие и востребованные российские артисты: Игорь поет каждую премьеру в Большом, Анна – каждую премьеру в каждом театре. С партиями в опере Чайковского они сроднились и сжились, друг друга как партнеры чувствуют великолепно, понимание дирижера Тугана Сохиева тоже гарантировано. Заключительный дуэт, когда Онегин умоляет Татьяну о любви, а та, любя, его отвергает, оба артиста проводят с таким взаимным пониманием и удовольствием от работы, что на все остальное уже и не обращаешь внимания – что за ними висит какая-то люстра, идет какой-то снег, что над спектаклем работала целая команда постановщиков.

Новый «Евгений Онегин» вышел на Исторической сцене – там, где в 2000-е гг. 82 раза прошел спектакль Бориса Покровского; позже его сменил спектакль Дмитрия Чернякова на Новой сцене, который прошел 101 раз. Название обречено на популярность – хотя изначально Чайковский писал лирические сцены для студентов консерватории, не помышляя об успехе у широкой публики.

Со времен Покровского в Большом произошла смена поколений: артистки, певшие героинь, теперь выходят в ролях мамаши Лариной (Елена Манистина) и няни Филиппьевны (Евгения Сегенюк). Обе звучат очень выразительно и на редкость разборчиво: главным музыкальным достижением постановки стали тщательно собранные ансамбли. Не только скороговорки квартета в первой картине отлично ладят с лирическим пением девушек, но и большой ансамбль с хором в сцене ссоры на балу у Лариных впечатляет прозрачностью: мы слышим не только горестную кантилену, которую очень естественно и напевно ведет Алексей Неклюдов, и не только реплики женщин, но и бормотание Онегина, вяло раскаивающегося себе под нос.

Лучшее место в этом ансамбле – вступление Татьяны, которая одна понимает обиженного Онегиным Ленского, ведь картину назад Онегин так же черство обошелся с ней самой. Режиссеру драмы Евгению Арье это чисто оперное решение, придуманное Чайковским, кажется недостаточным: он вводит пантомимную сцену, где Татьяна было собирается пожалеть Ленского, пригорюнившегося в стороне от всех. В других случаях фантазия режиссера вносит в постановку неуместный гротеск: так, Онегин впервые является в усадьбу Лариных с головой медведя – между тем как сна Татьяны, откуда, вероятно, забрел этот зверь, в опере Чайковского нет. Еще более странным выглядит то, что режиссер сам же забыл про собственное изобретение: уже после первого антракта медведя и след простыл. Неужели великий Товстоногов учил столь непоследовательному мышлению?

Нам когда-то объясняли, что Онегин – лишний человек. В новом спектакле лишним человеком оказался режиссер. По его плану послушным артистам приходится добавлять иронии и веселья в лирические партии, и нельзя сказать, что это идет на пользу ролям. Когда в седьмой картине режиссер наконец понимает, что артистам лучше предоставить творческую свободу, становится досадно, что он не сделал этого с первых же нот.

Режиссер против музыки

В Екатеринбурге театр, который теперь действует под современным брендом «Урал опера балет», тоже поставил популярное название – «Три сестры». При этом оно вписывается в линию постановок неизвестных в России опер ХХ в.: в предыдущие годы на екатеринбургской сцене вышли «Сатьяграха» Филипа Гласса, «Пассажирка» Мечислава Вайнберга и «Греческие пассионы» Богуслава Мартину. Оперу по Чехову написал в 1997 г. венгерский композитор Петер Этвёш, и ей выпал счастливый жребий – более десятка постановок. Теперь состоялась и российская премьера, которую провел инициатор постановки дирижер Оливер фон Дохнаньи, а сам композитор выступил как дирижер сценического оркестра.

Что принесло опере успех? В первую очередь виртуозно выстроенное либретто. Пьеса Чехова уложена в 1 час 40 минут без антракта и скомпонована в три части, названные секвенциями. В первой части ключевые события пьесы показаны глазами сестры Ирины, во второй – брата Андрея, в третьей – сестры Маши, что-то вроде фильма «Расёмон». Такая нелинейная структура позволяет композитору фасовать чеховский материал совершенно свободно, восполняя сюжетные разрывы музыкой. Музыку не назовешь простой, но она красива, особенно в инструментальной части: в яме находится камерный оркестр, тембры которого соотнесены с партиями персонажей, в ложе – одинокий аккордеон, символизирующий Россию, а на заднем плане сцены – большой оркестр, как бы создающий дальний музыкальный горизонт и раздвигающий объем целого.

Во вторую очередь славу «Трем сестрам» Этвёша составил парадоксальный выбор голосов: всех трех сестер, а также Наташу, вздорную жену их брата, поют мужчины-контратеноры. Этот ход добавляет процент условности и без того условному оперному жанру – но увы, именно этого в екатеринбургской постановке мы не услышали. Да, сам композитор из практических соображений допустил исполнение партий женщинами – но львиная доля прелести от подобного упрощения исчезает. Сразу становится слышно, что вокальный язык оперы куда менее интересен, чем оркестровый, лишен интонационной привлекательности, хотя в нем, казалось бы, используются все средства – от тотального скачкообразия (так решена вся партия гротескной мамочки-вамп – Наташи) до простой декламации.

Когда происходит действие оперы? Во все времена сразу: Ирина одета как чеховская героиня, альфа-самец Вершинин, укладывающий Машу на спину в рискованной позе, облачен в камуфляжную форму. На сцене очень пестро. Ольга не расстается с ноутбуком, проверяя в нем школьные работы, брат Андрей – с одеялом и подушкой, Тузенбах – с радиоприемником, через помехи в котором он мучительно ловит «Би-би-си». Этот персонаж – явно из советских времен, атмосфера которых знакома композитору по годам юности, проведенной в коммунистической Венгрии. Да и все сценическое действие протекает в замкнутом помещении, больше всего напоминающем студию звукозаписи вроде нашей, что на улице Качалова: оркестр играет словно за стеклом и даже табличка «Тихо» то потухнет, то погаснет.

Это самое странное решение американского режиссера Кристофера Олдена и его коллег-постановщиков. Ничто в опере не соприкасается с миром звукозаписи, главным образом – ощущение времени. Когда в студии пишут оркестр, время дорого стоит, оно спрессовано и емко. Время у Чехова течет так, словно его нет. Это отражено в музыке Этвёша, но не в режиссуре Олдена. В екатеринбургском спектакле лишний человек именно он, кто превратил чеховский мир в муравейник одноклеточных существ. Отправляясь на дуэль, исход которой заведомо ясен, Тузенбах отдает Ирине самое дорогое, что у него есть, – радиоприемник. Оказывается, не Ирину любил этот хипповатый барон, а передачи Севы Новгородцева, в которых, несмотря на глушилки, музыка играет так весело, бодро и хочется жить.