Пресыщенным московским слушателям повезло с музыкальными премьерами

В Москве полно народу, исповедующего высокие идеалы и верящего в высшую справедливость мироустройства. Немало в Москве и тех, кто помешан на деньгах, жажде власти и успеха. Оказывается, те и другие – недоумки, которым для начала не мешало бы протереть глаза. «Жизнь не хороша и не плоха. Жизнь – это просто жизнь», – уверяет Леонард Бернстайн опереттой «Кандид», призывая смотреть на мир без иллюзий. В сюитах Бенджамина Бриттена слов нет, но, когда дело доходит до мотива «Со святыми упокой», они уже и не нужны: приходится философски смириться с тем, что все имеет свой конец – но пока он не настал, отчего бы не порадоваться полноте жизни? Да жизнь хуже смерти, возражает Леонид Десятников. Была бы. Если бы не песни. Например, буковинские.

Картинка

Леонарду Бернстайну в этом году 100 лет, по случаю чего главный дирижер Большого театра Туган Сохиев назвал его «человеком-планетой», который не уместился ни в одну музыкальную профессию: дирижер, композитор, просветитель, шоумен, общественный деятель левых убеждений – в каждом амплуа ему было тесно. Как композитор Бернстайн оставил много отличной, крепко сделанной музыки – но мир по-настоящему любит одну «Вестсайдскую историю» (похожая история – Родион Щедрин и «Кармен-сюита»).

«Кандид», первоначально написанный в 1953 г., потом много раз переделывался под нужды Бродвея или оперных сцен, постоянно проваливался, снова возникал и никого, включая автора, не устраивал. А другой человек-планета, по чьей книге написана оперетта, Вольтер, вообще не хотел знать собственного сочинения, хоть и весьма популярного.

В середине ХХ в. Вольтер и Бернстайн составили такую же пару, как до них Брехт и Курт Вайль. «Возвышение и падение города Махагони» и «Кандид» похожи по эстетике и персонажам: герой-простак, с ним две шлюхи (одна молодая, другая старая) да выводок сомнительных дружков – все путешествуют, попадая в переделки, как в плутовском романе, что служит поводом для шуток и зонгов. В случае с «Кандидом» они терпят набег болгарской армии на уютную Вестфалию, откуда судьба забрасывает их в разоренную вулканом Португалию, развратный Париж, опекаемый иезуитами Монтевидео и благословенное Эльдорадо, а оттуда, со златорунными баранами под мышкой, – в искушенную игорным бизнесом Венецию. Юноша Кандид крепок душой, но невзгоды заставляют и его лишиться иллюзий – так Вольтер полемизирует с философией оптимизма и Готфридом Лейбницем, который выведен в оперетте как комический учитель Панглосс. Подражая старшему соавтору, Бернстайн обращает жало сатиры против лицемерной общественной системы современной ему Америки и сенатора Маккарти, боровшегося с коммунистами (в нашей стране такому сенатору не было бы цены).

Теперь в Москве «Кандида» подряд исполнили Российский национальный оркестр (РНО) и Большой театр. Там и там опус Бернстайна пелся по-английски с русской партией Рассказчика в переводе Катерины Бабуриной – с той разницей, что в РНО комическая Старуха была родом из Волынской губернии, а в Большом – из-под Ровно, где родился отец американского композитора. РНО, оркестром Михаила Плетнева, в Концертном зале Чайковского управлял корпулентный Джозеф Олиферович (США) – и все бы хорошо, если бы на четыре главные партии не были приглашены артисты из США и Европы, обладавшие на редкость плоскими голосами, – только Ким Крисвелл в роли Старухи как-то спасалась эксцентричной игрой. Отечественные певцы, которым были отведены второстепенные партии, пели гораздо лучше приглашенной четверки, а телеведущий Александр Олешко, исполнявший партию Рассказчика, выглядел просто как звезда. Мастерство РНО, как и хора Академии хорового искусства, конечно, сколь возможно, скрадывало провальный эффект затеи.

А вот в Большом театре все получилось отлично – и даже «театрализованное концертное исполнение», как был обозначен жанр представления, сделанного режиссером Алексеем Франдетти, художником Тимофеем Рябушинским и художником по костюмам Викторией Севрюковой, на поверку оказалось симпатичным и зрелищным, хотя и лаконичным по количеству движения спектаклем. Видеозадник, по которому мы вслед за героями летали с континента на континент, забавно дополнял авансцену, с которой почти не уходил протагонист постановки – Рассказчик, он же философ оптимизма Панглосс и дворник Мартен в смачном исполнении басистого Петра Маркина, прибывшего на историческую сцену Большого театра во всеоружии опыта, наработанного в разных московских мюзиклах.

Дебютом в Большом стала и Кунигунда в блестящем исполнении Надежды Павловой, соратницы Теодора Курентзиса по пермским проектам. Опытная Елена Манистина легко перевоплотилась в Старуху, а в роли Кандида оказался прелестен, музыкален и свеж тенор Илья Селиванов – недавнее приобретение Большого. Голоса были в меру подзвучены ради баланса с оркестром, который играл заразительно и ярко. Туган Сохиев добился четкого ритма с драйвом акцентов и синкоп, что русским оркестрам дается не всегда, – и даже финал вышел праздничным, несмотря на то что именно в финале нас призывают посмотреть на самих себя трезвым взглядом и не слишком горевать, если мечты, любовь и надежды обернулись разочарованиями. Жизнь не хороша и не плоха. Быть мудрыми и добродетельными нам не дано. Так что просто будем делать что должно.

Пластинка

По другую от «Кандида» сторону Атлантики Бенджамин Бриттен написал три Сюиты для виолончели соло по просьбе своего исторического друга Мстислава Ростроповича. Однако в одном концерте все три не играл ни Ростропович, ни кто другой. Теперь это сделал тридцатилетний виолончелист Александр Рамм, лауреат Конкурса Чайковского, отважно выбравший редкий, адресованный истинным ценителям репертуар.

Концерт в Малом зале консерватории стал презентацией аналогичного диска, который только что выпустила фирма «Мелодия». Молодой музыкант, обладающий впечатляющим мастерством, не только уверенно справился со всем разнообразием технических приемов, но и оказался прекрасным проводником музыки Бриттена, в которой эмоциональное богатство гармонично сочетается с культом разума. Бриттен говорит с культурой – начиная с барокко и Баха, от которых взялся жанр сольной сюиты, до русских песен и Чайковского. Увлеченный диалог с миром у Бриттена выражение полноты жизни, хотя иллюзий, подобно авторам «Кандида», английский композитор тоже не питает. После фуг, чакон, маршей и серенад в конце Третьей сюиты звучит молитва «Со святыми упокой», использованная Чайковским в прощальной Шестой симфонии. А потом виолончель Александра Рамма тянет долгую ноту – пока хватает смычка. Хороша жизнь или плоха, но она имеет свой конец. Однако это не трагедия, советует думать знающий англичанин.

Новинка

Диск с «Буковинскими песнями» Леонида Десятникова мы еще только ждем – а пока Алексей Гориболь играет их в городах и странах мира. Московская премьера состоялась в программе, посвященной памяти Веры Горностаевой в Малом зале консерватории, и шла после изумительно сыгранного первого отделения с музыкой Шостаковича. Полина Осетинская и Алексей Гориболь вдвоем исполнили Концертино, а потом одна Полина – 24 Прелюдии, сделав это красиво, сдержанно и зрело.

«Буковинские песни» Десятникова – это тоже 24 прелюдии, выстраивающие мир по квинтовому кругу, как у Шостаковича и Шопена. А названия стоят в конце, как у Дебюсси, и в программку не даются – слушателю они не предназначены. Самая драматичная пьеса имеет постзаг «Пани пана мала – Петруся кохала»: музыка в могучих руках Гориболя громыхает так, что рояль сейчас развалится, – а как иначе, если буковинский пан, прознав про измену, устроил кузькину мать и своей пани, и ее коханому Петрусю.

Десятников обработал подлинные буковинские песни, записанные фольклористами в XIX в., по своей излюбленной методике, пропустив их сквозь фильтры музыки ХХ в. Половина прелюдий – моторного характера, ритмика в них хлеще, чем у Бернстайна, а деревенские мотивы конвертированы на манер «Свадебки» Стравинского, хотя слышен и «Петрушка», и даже «Весна священная». Если правая рука поет, то левая вытанцовывает сложные па на манер репетитивных паттернов минимализма. Что бы это значило в буковинских деревнях? Наверное, навороченные прялки или ткацкие механизмы со сложным устройством протяжек и рычагов. А когда звучат песни протяжные, чувствуешь, что попал в фильм, снятый одновременно Сергеем Параджановым, Анджеем Вайдой и Миклошем Янчо, а то и Эмиром Кустурицей, только вместо Горана Бреговича на свадьбе играет группа «Лайбах».

Десятников родом из Харькова, это чуть правее исторической Буковины. Выбор материала – лишь отчасти проявление интеллигентной фронды. Дело в певучести украинских напевов, которую не перешибешь, даже если мелодия исполняется гроздью дичайших созвучий. Композитор купается в мелосе с таким наслаждением, как это не могли делать модернисты – только советские композиторы. Их глазами Десятников смотрит в буковинские дали с востока, глазами Шумана и Шуберта (они тоже цитируются) – с запада. Но в какую бы сторону из-под до-мажорного аккорда ни «Повiяв вiтер степовий», слышишь и тоску, и войну, и несчастную любовь – все беды, от которых одна забава – песня. Жизнь бывает такая, что хуже смерти. Но когда поешь, об этом меньше думаешь.-

Автор – шеф-редактор издательства «Композитор»