Теодор Курентзис сыграл в Зальцбурге все симфонии Бетховена

Предложив Теодору Курентзису исполнить девять симфоний Людвига ван Бетховена, интендант Маркус Хинтерхойзер бросил дирижеру серьезный вызов. Каждое поколение по-своему перечитывает бетховенский канон – большую часть ХХ в., скажем, на него смотрели глазами «Тристана» и слушали ушами Вагнера, играя все густым, плотным романтическим звуком, растягивая во времени и пространстве. В конце прошлого столетия на сцену вышли дирижеры-HIP’ари (адепты исторически информированного исполнительства), ничего не утяжелявшие, а, наоборот, облегчавшие: напомнив о том, что в бетховенские времена количество музыкантов в оркестре было значительно меньшим, чем сегодня, они доказали, что даже в самых масштабных симфониях Бетховен мыслил по-камерному.

Сказать новое слово после прорывов 1980-х (Роджер Норрингтон, Франс Брюгген), 1990-х (Николаус Арнонкур, Джон Элиот Гардинер) и 2000-х (Пааво Ярви) казалось задачей непосильной – не случайно недавняя исполнительская история цикла измеряется не только этапными трактовками, но и опытом выдающихся музыкантов, сломавших о бетховенский цикл зубы (Филипп Херревеге). Контекст концертной программы Зальцбурга-2018 только усиливал градус напряжения: пермякам предстояло выйти на сцену после завершения трехнедельного бенефиса Венского филармонического оркестра и аккурат накануне гастролей Берлинских филармоников с новым худруком Кириллом Петренко – многолетних резидентов фестиваля, хранителей европейской симфонической традиции, для которых Бетховен – насущный хлеб, основа основ, базовая ценность.

Как сыграть мем

Свой зальцбургский цикл Курентзис выстроил как двухчастный спектакль, действия которого оказались радикально непохожими друг на друга – они даже проходили, как это часто случается в современном театре, в разных пространствах. Первый акт – Девятая в Скальном манеже, второй – все остальные симфонии, сыгранные в Моцартеуме с тремя однодневными антрактами.

Девятую, коронку Герберта фон Караяна, записанную им на первый в истории человечества аудио-CD, MusicAeterna доверено было исполнить в городе, где главный дирижер ХХ в. правил на протяжении 30 с лишним лет и где его олимпийский профиль спустя десятилетия всплывает в сознании фестивальной публики как образ отца, как фантомная боль по большому стилю. Ясно осознавая эти предлагаемые обстоятельства, Курентзис вовлекает их в игру. Как сыграть симфонию-мем, симфонию-рингтон? Как сделать так, чтобы превратившаяся за два века в символ Девятая вызывала не радость узнавания, а восторг открытия? На выручку приходят шоковая терапия и инструментарий из арсенала акционизма.

Для начала Курентзис лишает Девятую привычной мегаломании: из-под рук греческого дирижера выходит камерный и подчеркнуто строгий рельеф, которому отказано в какой бы то ни было внешней эффектности. Какие уж тут «Обнимитесь, миллионы»: вместо дионисийского экстаза – схима, вместо работы на публику – механистичность, барочная моторика, увиденная сквозь «лупы» (loops) минималистов конца ХХ в. Тут интересен даже не сам прием, а его стилевая подоплека: у этой заостренной, суховатой, редуцированной до голой структуры Девятой отчетливо модернистские гены. Хорошо известны позднеромантические ретуши симфоний Бетховена, сделанные Густавом Малером, а у MusicAeterna Девятая прозвучала так, как если бы ее отредактировал Игорь Стравинский – автор «Агона» и «Аполлона Мусагета».

Единственный на весь вечер по-настоящему театральный ход приберегли для финала. В одном из эпизодов «Кармен-сюиты» Родион Щедрин «выключал» куплеты Тореадора, оставляя оркестру только аккомпанемент и подголоски – но растасканный масскультом мотив все равно продолжал звучать где-то в глубинах зрительского подсознания. Курентзис пользуется похожим минус-приемом, достигая эффекта подключения аудитории и реализуя свою давнюю мечту о музыке как ритуальном искусстве. Центральное акустическое событие Девятой, первое проведение оды «К радости», звучит у него так тихо, что почти теряется в большом зале Скального манежа: обескураженная аудитория скорее пропевает тему про себя, внутренним слухом, чем слышит ее у низких струнных в реальности.

Метрическая система

Мало кто мог предположить, что, перебравшись на сцену Моцартеума, Курентзис сбросит кожу, уже на втором концерте цикла продемонстрировав едва ли не противоположный подход к музыке Бетховена, чем тот, что был предъявлен им в Девятой. После суровой аскезы дирижера-интеллектуала – зашкаливающая экспрессия, резкие контрасты, кипучая карнавальность. В крайних частях Второй стрелка спидометра мгновенно совершает бросок вправо, оркестр разгоняется на ровном месте так, что вдавливает тебя в кресло. В скерцо Пятой от буйного штриха виолончелей и контрабасов земля ходит ходуном, грозный ствол трехметрового контрафагота уже направлен в сторону зала, как старинная пушка, – публике не остается ничего другого, как сдаться без боя. В финале Третьей Курентзис сначала обнажает и без того неприбранное пышное симфоническое тело до квартета солирующих струнных, чтобы затем снова скрыть его за шутихами, фейерверками и прочей оркестровой пиротехникой. В Моцартеуме симфонии очевидно тесно: местный зал хоть и называется Большим, но рассчитан всего на 800 зрителей – и на куда более чинные трактовки.

После исполнения Девятой только ленивый не судачил в фестивальных кулуарах о радикально ускоренных Курентзисом темпах – хотя они вполне соответствовали авторскому метроному: не соблюдаемый большинством исполнителей, он хорошо знаком хотя бы по записи Роджера Норрингтона. Между тем прочтение MusicAeterna интересно не подвижностью темпов, а их разнообразием, работой с музыкальным временем – его сжатием и растягиванием, постоянным колебанием скоростей, порождающим натяжение структуры и делающим интерпретацию такой живой и рискованной. Помните сцену из «Криминального чтива», где Миа Уоллес получает прямой укол адреналина в сердце? Она исчерпывающе описывает и специфику взаимоотношений Курентзиса с первоисточником, и воздействие, которое игра MusicAeterna оказывает на зрительный зал.

Не в одном только вау-эффекте, конечно, дело: зальцбургский марафон стал важной вехой в биографии и Курентзиса, и самого бетховенского цикла. Можно долго размышлять о том, как при камерной выделке фактуры он умудряется работать со скромным классицистским составом как с мощным симфоническим оркестром, о том, как к каждой новой партитуре подбирает индивидуальный набор тембров, штрихов и агогики. По-настоящему важно другое: девять симфоний прозвучали в Зальцбурге сильным авторским высказыванием, в котором степень личного присутствия дирижера много выше, чем у предшественников Курентзиса из лагеря HIP. Количество в чем-то неоднозначных, в чем-то, напротив, совершенно бесспорных, но всегда неожиданных и свежих идей, предложенных за пять концертов и девять дней, явно превышало способности человеческого восприятия. Впрочем, у публики будет еще достаточно времени, чтобы вслушаться в них повнимательнее: незадолго до высадки в Зальцбурге MusicAeterna начала записывать все симфонии Бетховена для Sony Classical. Проект рассчитан на несколько лет – истории не пристало вершиться второпях.