На фестивале «Евразия» в Екатеринбурге сирийские дервиши крутились дольше балерин

Тема встреч Запада и Востока повторяется в программах «Евразии» из года в год. Первым трем фестивалям кураторство Гюляры Садых-заде обеспечивало крепкие концепции, яркие названия (вроде «Шелкового пути» или Mediterranea, когда два года назад Урал окатило музыкой старинного и современного Средиземноморья), мощных исполнителей и систему мировых премьер от Леонида Десятникова и Антона Батагова до немецкого японца Тосио Хосокавы и итальянского гения Фаусто Ромителли.

На четвертом фестивале куратора не было, но кураторская идея осталась. В этом году она имеет почти семейный формат. Например, у Сергея Прокофьева, который задумывался о евразийстве еще в досоветский период творчества, в Британии нашелся внук. Стесняясь дедушкиной славы, красавец Габриэль Прокофьев стал диджеем, в 2004-м придумал лейбл с антифамильным названием – Nonclassical, но и сам не заметил, как стал композитором. На Урале звучал его концерт «Для двух вертушек с оркестром».

О том, что всё возвращается на круги своя, с завидной буквальностью информировал концерт сирийских суфиев с двумя крутившимися в белых юбках дервишами. Мужские тела, всунутые в прорезь цельного пятиметрового полотна, вращались по 10–15 минут, не помышляя о головокружении. Долгота вращений намекала на древнюю природу балетных фуэте. А звуки арабских инструментов говорили, откуда растут «ноги» у гитарных аккомпанементов фламенко и «руки» у современных рок-перкуссионистов. В составе поющих, как выяснилось в завершении концерта, тоже было много родственников. Шейх и солист ансамбля Хамед Дауд с арабской велеречивостью представлял своего дядю, племянника и остальных музыкантов, не забывая при этом благодарить за первое в жизни его коллектива приглашение на профессиональную филармоническую сцену.

Клавирабенды двух европейцев доложили о границе, разделяющей представителей одного исполнительского цеха друг от друга наподобие Уральского хребта между Европой и Азией. Француз Пьер-Лоран Эмар потряс техничностью, контролируемой светлым разумом кабинетного ученого: так смело, рельефно и до необычного современно звучали у него «Двенадцать этюдов» Дебюсси и «Гольдберг-вариации» Баха. А немец Герхард Оппитц – профессор, пианист и пилот с патентом на вождение самолета типа «боинг», поставил в тупик Сонатой № 2 скончавшегося в 1977 г. японца Морои. В тревожном 1940 году на приемах Шопена и Рахманинова у этого композитора родился не ребенок, не лягушка, а неведома зверушка для исполнителя с ластами вместо рук. Вторым фортепианным концертом Брамса в последний фестивальный день немецкий профессор доказал свой пианизм обеими руками.

Но для фестивального финала, признаться, важнее были два других сочинения.

Кантата «К неизведанным землям» (1906) британского классика Ральфа Воана-Уильямса на стихи Уолта Уитмена в великолепном исполнении оркестра и хора Екатеринбургской филармонии под управлением Дмитрия Лисса поразила полноценностью красоты. В начале ХХ в. люди еще умели сочинять так, чтобы результатом последнего жизненного путешествия оказывался не страх, а чувство величия мироздания.

После такой музейной редкости мировая премьера написанного по фестивальному заказу опуса UR (название содержит намек и на Урал, и на уртекст) итальянца Ивана Феделе, который шесть лет курирует концертные программы Венецианской биеннале, прозвучала сенсацией. С первого и до последнего звука изощренная оркестровка и структурированная светотень этой музыки передавала то, что называется «слуховым зрением». Образы водных глубин, пустынного песка и камней сложились впечатляющей панорамой звуковых объектов, из суммы которых завороженно неспокойной реальностью на нас надвинулась неслыханность. Современную музыку такого ранга в России исполняют, пожалуй, только на «Евразии».

Екатеринбург