«Самсон и Далила» в Мариинском театре: храм покосился, но не рухнул

Хор определенно разочаровал: нестройное, неуверенное пение, ритмически и интонационно смазанные полифонические эпизоды, неточные вступления – полный набор недоделок и шероховатостей был налицо. И это в опере, которая первоначально задумывалась как оратория, так что функция хора здесь чрезвычайно важна.

За истекшее пятилетие французский режиссер и сценограф греческого происхождения ставит в Петербурге уже в третий раз. В Мариинском театре он пришелся ко двору – отчасти потому, что вкусы и взгляды этого, бесспорно, мастеровитого постановщика не простираются далее театральных канонов, принятых в третьей четверти ХХ в. Но если первый спектакль режиссера – «Дон Кихот» Массне – можно счесть полуудачей, а яркие, монументальные «Троянцы» Берлиоза поражали воображение игрой и разнообразием, то в «Самсоне и Далиле» достоинства режиссерского стиля Коккоса выцвели, а недостатки, наоборот, выпятились. Спектакль по самой популярной опере Сен-Санса получился скучным по драматургии, темным по картинке и маловыразительным по репрезентации основных персонажей.

Возможно, спектакль еще заиграет. Но на первом представлении темпоритм зрелища был чрезвычайно вял. Не возникало ощущения внутреннего движения и в музыке, звучащей из оркестровой ямы. Казалось, Валерий Гергиев пытается нащупать музыкальный нерв оперы, но получалось это у него лишь спорадически. Только временами оркестр Мариинского театра зажигался знакомым блеском и огнем: в балетной сцене Вакханалии в третьем акте, в отлично сыгранном Вступлении ко второму действию – нежнейший ночной ноктюрн, переходящий в бурную сцену грозы. Но в целом интерпретации Гергиева в вечер премьеры не хватило той яростной воодушевленности, порыва, императивной уверенности, которую мы наблюдаем в лучшие его моменты. А ведь спектакль снимали на восемь камер операторы Telmondis для последующего показа по Mezzo.tv.

Объективно состав был превосходен. Партию коварной обольстительницы Далилы поручили Екатерине Семенчук, которая, бесспорно, подходит для нее идеально. Семенчук спела обе арии Далилы безупречно – но холодно, без душевного трепета и эмоциональной отдачи. Зато ее партнер – приглашенный тенор Грегори Кунде – с партией справился великолепно: звонкий и стабильный, гибкий и упоительно теплый тембр его голоса временами даже напоминал Пласидо Доминго в лучшие годы. Отлично выступил в короткой партии сатрапа Авимелеха Михаил Петренко. Его роскошный, запредельно густой нутряной бас и внушительная горделивая осанка с первых же минут задали правильный энергетический настрой – который далеко не все члены певческого ансамбля смогли удержать. По мере сил заявку на настоящее, большое исполнительство поддержал объемный и глубокий баритон Романа Бурденко (Верховный жрец храма Дагона). Да и Станислав Трофимов (Старый иудей) выступил более чем достойно. И все же все солисты звучали и существовали на сцене не вполне свободно.

Пиршество для глаз было припасено к финалу, где развращенные филистимляне собрались на светское суаре, предвкушая невиданное зрелище: публичное унижение и казнь героя, которого они боялись как огня. Роскошная лестница (к лестницам Коккос питает особенное пристрастие) ведет ко входу в храм Дагона. Из пылающего огневыми сполохами проема появляется торжествующая Далила. Начинаются грязные танцы: трансвеститы в черных чулочках, девицы с развевающимися в танце волосами, ряженые – Минотавр с золотыми рогами, пышнотелая Дрессировщица с парой волков – все вкручиваются в разнузданную пляску (хореограф – Максим Петров). Мальчик провожает ослепленного Самсона ко входу в храм Дагона: и тут – совершенно независимо от действий героя – все конструкции эффектно рушатся или, по крайней мере, опасно кренятся.

Спору нет, такая опера, как «Самсон и Далила», непременно должна быть в репертуаре каждого уважающего себя театра. Собственно, она шла на основной сцене Мариинского театра в постановке Шарля Рубо в далеких нулевых, и пела в ней Ольга Бородина. Новое время призывает новых Далил.