В Мариинском театре рассказывают «Рождественскую сказку»

Композитор Родион Щедрин вскормлен русской литературой, живет ею всю свою долгую жизнь, и можно предположить, что в некоторых таинственных и проникновенных местах партитуры он вдохновлялся строчками из «Онегина»: «Морозна ночь, все небо ясно; Светил небесных дивный хор Течет так тихо, так согласно...» Впрочем, строчки либретто, все до единой, – его собственные. Родион Константинович взял за основу сюжета сказку Божены Немцовой в переводе обожаемого им Лескова (прежде ею попользовался Маршак в пьесе «Двенадцать месяцев»), подбавив разных фольклорных мотивов и злободневных деталей.

«Государыня всея Руси» в приступе самодурства требует на новогодний бал живых фиалок, причем импортозамещенных, поскольку «у голландских цветов нет искренности, они пахнут селедкой». Изданный «в целях демократизации указ к нации» с многочисленных экранов возглашает устрашающего вида бритоголовый диктор (представленный режиссером спектакля Алексеем Степанюком). Мачеха и дочка ее Злыдня гонят падчерицу Замарашку в зимний лес за фиалками, а когда та их приносит, разражаются уморительным пародийным дуэтом, в котором делят грядущее вознаграждение: «покупаем, покупаем, паем, паем» виллу, яхту и «самый известный футбольный клуб».

Придворные глухо ропщут: «А где тогда права человека, и вообще: скажем мы в глаза Царице: «Вы чудовище...» Но лучше промолчим». И правильно – поскольку «каждый подданный в моей стране должен трепетать, когда смотрит он в глаза мне», заявляет нацлидерша и отправляет Мачеху со Злыдней на детектор лжи. В финале, когда наступит неотвратимый happy end, не обойдется без цитаты из бетховенской оды «К радости» – хор грянет «Пора уж, обнимитеся, seid umschlingen Millionen!» Однако величественное тут же сменится иронически-постмодернистским: «Сказка – ложь, да в ней намек», – назидательно констатируют месяцы, а Царица соглашается: «Да и мне урок, как указы с блажи, сдуру издавать...» Озорство 83-летнего классика до того дошло, что Май у него сетует: «В этот год из-за санкций мы подзадержались...»

Сказочное и современное смешано в гармоничной пропорции. Начинается с того, что всю огромную сцену нового здания Мариинки заполняет суетливая городская толпа, обряженная кто во что горазд, один – Дед Мороз, другие – в заячьих ушках, третья – на роликах, а кто-то лихорадочно спешит перед Новым годом, как это принято называть, закупиться. Мачеха и Злыдня возлежат на здоровенных поставленных на попа кроватях, то есть это как бы вид сверху. Но сценограф Александр Орлов и художник по костюмам Ирина Чередникова равно органичны и в ехидстве (чего стоит разъездной трон Царицы – эдакой квази-Клеопатры), и в чудесной торжественности. Замарашка (партия написана для высокого сопрано, это родная сестра Блохи из «Левши» Щедрина) засыпает-замерзает в лесу под волшебный перезвон челесты, тут являются месяцы – плавно выезжают гигантские синие фигуры в огромных же шляпах, продублированные актерами обычного роста в щедро-изобретательных костюмах, обозначающих сезоны. Композитор отдал эти партии мужским и женским голосам, их сложные ансамбли сопровождает в оркестре диковинное сочетание маримбы, клавесина и синтезатора со струнными, а на бездонном темно-синем заднике сияет тот самый светил небесных дивный хор...

Валерий Гергиев относится к Родиону Щедрину и к его музыке с огромным уважением и любовью, и он дирижировал, откровенно смакуя нюансы и роскошества партитуры. И прочувствованно выполняя все указания композитора, из которых самые частые – «тишайше» и «легчайше». Автор следил за кастингом, и тот удался: Замарашка – Пелагея Куренная, обладательница невесомого хрустально-инструментального голоса, Екатерина Сергеева – знойно-сластолюбивая Царица, точные в выборе гротесковых красок и заразительные Анна Кикнадзе – Мачеха и Лариса Юдина – Злыдня. Даже режиссура под авторским присмотром обошлась без, казалось бы, непременных в постановках г-на Степанюка вульгаризмов.

Санкт-Петербург