Евгений Стычкин: «До сих пор это что-то неприличное»

Евгений Стычкин стал одним из режиссеров сериала «Нулевой пациент» (вышел на платформе «Кинопоиск»), который рассказывает о первой в СССР крупной вспышке ВИЧ-инфекции в детской больнице в Калмыкии. В интервью «Ведомости. Городу» Евгений Стычкин рассказал, как собирал материал для проекта, почему важно поднимать тему ВИЧ в кино, а также о том, чему научился в режиссерском кресле.

Сюжет сериала «Нулевой пациент» построен на реальных событиях. В 1988 году в детской больнице Элисты (Калмыцкая АССР) произошла вспышка ВИЧ-инфекции. Молодой врач Кирсан Аюшев (Аскар Ильясов, играл в «Тренере» и во втором сезоне «Эпидемии») несмотря на желание руководства больницы скрыть факты непонятных детских смертей, тайком отправляет анализы больных в Москву. После чего в Элисту отправляется молодой руководитель профильной лаборатории Дмитрий Гончаров (Никита Ефремов, звезда «Лондонграда» и «Хорошего человека»), чтобы остановить эпидемию. А следом за ним – беспринципный журналист Игорь Карахан (Евгений Стычкин), который надеется написать материал-сенсацию о зараженных детях. Евгений Стычкин сыграл не только одну из главных ролей в проекте, но и стал его режиссером совместно с Сергеем Трофимовым. Они оба новички в режиссерском кресле. Стычкин снимается с 1990-х, но лишь недавно сделал свой первый сериал «Контакт» (2021). Трофимов по профессии оператор-постановщик – на его счету «Дозоры», «Монгол», «Последний богатырь». В прошлом году он тоже выпустил свой дебютный фильм – военный боевик «Девятаев» (вместе с Тимуром Бекмамбетовым). А на «Нулевом пациенте» работал в обоих качествах.

– Самое сильное впечатление на меня произвели родители зараженных ВИЧ детей, с которыми мы встретились в Элисте, когда собирали материал для работы. В 1988 г. заболевшие ВИЧ были обречены. Лекарства от этого недуга не было, поэтому даже самые богатые и могущественные люди на планете были бессильны. Люди вообще не понимали, как можно вылечиться от ВИЧ. У этих прекрасных детей из Элисты не было шанса, и их родители столкнулись с чудовищным и непроизносимым горем – потерей ребенка… Причем ВИЧ не приводит к мгновенной смерти, проходят месяцы и годы, прежде чем человек умирает. Родители пытались с этим бороться. Вкладывали в борьбу с заболеванием все свои силы и возможности – моральные и физические. Они продавали все, что у них было, в том числе и квартиры. Но все равно проигрывали борьбу.

При этом вич-инфицированный ребенок и вся его семья становились изгоями.  К семье с вич-инфицированным перестают приезжать родственники, с ними не здороваются соседи, с болеющим ребенком не хотят играть другие дети. Родителей выгоняют с работы, или они сами уходят, потому что боятся, что могут заразить окружающих. В целом выполнять рабочие обязанности не получается: родителям нужно постоянно находиться рядом с ребенком в больнице. Они теряют не только деньги, но и рабочий стаж. Это значит, что потом – когда прошли годы, человек остался без пенсии. 

Эти люди попали в самый настоящий ад. Мы с ними разговаривали и поняли, что это очень сильные личности. Прекрасные борцы, которые держатся друг друга. Конечно, им было очень трудно все это вспоминать и говорить об этом. Но им важно, чтобы мир узнал их историю. Они совершили человеческий коллективный подвиг. Это произвело тогда на нас огромное впечатление.

– Нам действительно повезло, и сейчас к фильму есть какой-то невероятный, очень активный интерес. Нам очень хотелось бы, чтобы общество сегодня обратило внимание на эту проблему. Потому что, конечно, сила общества не в качестве дорог, не в красоте зданий и массовости мероприятий, а сила в том, как мы заботимся о стариках, есть ли у нас инклюзивное образование, достаточно ли у нас хосписов. Наша сила в том, как мы можем и готовы заботиться о тех, кто сам о себе не может заботиться, но при этом является таким же членом нашего общества, как и мы. Искусство должно про это говорить. Да, оно может напугать, развлечь, заинтересовать, рассмешить и так далее, но и заставить задуматься. А значит, болезненные, тяжелые переживания тоже очень важны – мы растем таким образом.

– Общество меняется очень медленно. Прошло 30 лет, 34 даже, со времени событий, показанных в сериале. Но до сих пор тема ВИЧ остается стигматизированной и табуированой. В последние годы большинство моих коллег по цеху стали заниматься благотворительностью в разных социальных направлениях. Но людям, живущим с ВИЧ, помогают 1,5 человека. Потому что тема ВИЧ до сих пор – это что-то неприличное, страшное и даже запретное. Люди знают, кто входит в группу наиболее уязвимых к заражению ВИЧ-инфекцией и считают, что их это не касается. И это ужасно. 

Мы живем в каменном веке (в смысле получения профилактической информации): в большинстве своем люди не знают, что ВИЧ-инфицированный, который получает терапию и имеет нулевую вирусную нагрузку, не может заразить других людей при половых контактах. Он может прожить длинную и счастливую жизнь, рожать детей, зачинать детей, заниматься незащищенным сексом. 

Это говорит о том, что мы, как общество, незрелые очень, что нам гораздо легче замалчивать проблему, чем с ней разбираться. Нам проще остаться в своем агрессивном неведении, чем понять и, уж тем более, помочь. 

– Я думаю, что каждое государство между интересами нескольких человек и спокойствием большинства выбирает последнее. Поэтому так важно, чтобы у нас было много разнообразных независимых СМИ. Важно, чтобы мы могли получить информацию с разных ракурсов. Тогда будет возможность составить собственное мнение о ситуации. А те, кто принимает решение, будут знать, что их действия видны всему миру, и будут отвечать за свои поступки.

– Я, конечно, был еще слишком молод, чтобы хорошо помнить то время. Но я очень люблю 80-е, потому что это время молодости моих родителей. Я очень люблю музыку 80-х и свои детские обрывочные воспоминания. 

В сериале мы не старались сгустить краски. Мы не думали: ох, мы сейчас покажем, как плохо жилось советским людям. Важно было не переусердствовать. Ведь если сегодня воссоздать образ людей 80-х, то все будут казаться страшно некрасивыми, ужасающе накрашенными, дико причесанными, кошмарно одетыми людьми.

Даже у московской советской девушки тогда был очень маленький ассортимент косметики. Все тогда наносили макияж, укладывали и красили волосы одинаковыми и не очень качественными средствами. Поэтому мы искали золотую середину. Старались в кадре показать правдивую картинку, которая не будет вызывать у зрителя смех.

– Ой, не знаю. Я пока в поиске. Как режиссер я страшно въедливый и много требую от артистов. Я понимаю, что непростой для съемочной группы режиссер. Но, с другой стороны, играют у меня все очень круто. Это в том числе потому, что я в силу собственного опыта очень много вкладываюсь в кастинг. 

Режиссерский опыт у меня небольшой, а актерский – гигантский. Я снялся в общей сложности в 130-140 фильмах. Мне не нужно долго кастинговать, я довольно быстро понимаю, какой артист и на какую роль подходит. Мой выбор не всегда очевидный, но пока мне удавалось убедить продюсеров в правильности своего выбора. 

– Это тайна. Могу только сказать, что еще на первой своей картине «Контакт» очень бился за моего друга и артиста Пашу Майкова (работал в таких проектах, как «Бригада», «Измены», «Игра на выбывание» и др. – Прим. ред). Павел до этого играл другие по характеру роли, и все считали, что это неправильный выбор. А я с первой минуты его пробы понял, что он идеально подходит на роль бывшего следователя, у которого не задались отношения с дочерью подростком.

– Главное, что я понял – артист не должен навязывать режиссеру свое видение роли или развития событий в кадре. Многие артисты так делают. Я сам много раз подходил к режиссерам и пытался продвинуть какие-то свои идеи в том или ином кино. Но это неправильно. 

Мне казалось, что так я помогаю, что с моими идеями фильм станет лучше. Теперь я понял, что у режиссера есть готовый план, четкое представление о том, какое кино он хочет снять. И надо доверять ему. 

– Самым непростым для меня оказалось то, что режиссер ежедневно должен принимать огромное количество важных решений. У тебя в телефоне заводится огромное количество чатов: с художником, операторами, по костюмам, гриму, актерам и прочее. И ты должен решить – красный или зеленый, маленький или большой, стул или кресло, Вася или Володя и так далее. А мне это с трудом дается. Могу в ресторане по 40 минут выбирать блюдо в меню. Вы уже закончили есть, а я еще не заказал. 

Но я думаю, что даже с психологической точки зрения это был полезный опыт. За три года плотной режиссерской работы волей неволей приходится меняться. Ты понимаешь, что нет следующей инстанции и вся ответственность за проект лежит на твоих плечах. Режиссер не может сказать: ну что же вы меня не предупредили, почему же я выбрал желтое, а не зеленое, это же такая глупость! Поэтому ты учишься брать на себя ответственность и довольно быстро принимать много разных важных решений.