Гендиректор Фонда развития Дальнего Востока: главная проблема – это люди

Фонд развития Дальнего Востока практически ровесник Российского фонда прямых инвестиций (РФПИ), создавался в 2011 г. Однако судьбы двух организаций сложились по-разному: РФПИ стал динамично развиваться, а дальневосточный фонд первые три года бездействовал. Было много противоречащих друг другу обстоятельств, объясняет его гендиректор Алексей Чекунков: правила, написанные для фонда, не позволяли ему инвестировать деньги; а ВЭБ, который и создавал фонд, был на грани краха. В 2013 г. президент Владимир Путин произнес знаменитую фразу про банк, назвав его «помойкой для плохих долгов».

Алексей Чекунков возглавил фонд в 2014 г. по приглашению вице-премьера и полпреда президента в Дальневосточном федеральном округе Юрия Трутнева. Ему поручили запустить полноценную работу фонда. «Мы должны были поддержать тех пионеров, которые поверили в новую политику на Дальнем Востоке», – говорит Чекунков. Фонд поддерживает инвесторов, предоставляя кредитное плечо в виде дешевых займов под 5% годовых. За четыре года фонд вложил в экономику Дальнего Востока около 38 млрд руб. в проекты общей стоимостью более 170 млрд руб.

– Сегодня развитием Дальнего Востока занимается множество структур. Есть Корпорация развития Дальнего Востока, Фонд развития Дальнего Востока, Министерство по развитию Дальнего Востока, правительственная комиссия. Какая миссия у вашего фонда?

– Дальний Восток России – это треть территории нашей страны и почти половина ее природных ресурсов. Он граничит с ключевыми странами Азии. Потенциал Дальнего Востока как раз заключается в интеграции с самыми крупными и динамичными рынками Восточной и Юго-Восточной Азии. Подобно тому как Канада стала очень развитой страной благодаря нацеленности экономики на рынки США. Но для реализации такого сценария одного министерства и четырех институтов развития недостаточно. Чтобы встроиться в азиатские цепочки добавленной стоимости, должны скоординированно сработать крупный бизнес и государство. Бизнес запускает проекты, а государство создает условия и инфраструктуру для обеспечения их конкурентоспособности. Созданная в последние 5 лет система – это фактически разведка боем. Наша задача – запустить механизмы роста. Правительство создает особые условия (такие как территории опережающего развития, ТОРы), корпорация строит бесплатную инфраструктуру для проектов, а фонд предоставляет льготный капитал.

– Кому предоставляете капитал, на каких условиях?

– Для инвесторов важно прямое финансовое участие государства в проектах, чтобы оно разделило риск и вместе с инвестором добивалось успеха. В последние три года мы выступаем таким финансовым партнером от государства. Фонд предоставляет дешевые длинные займы – под 5% годовых, самый длинный заем выдан на 23 года.

– Но ведь этих займов на всех не хватит?

– Да. Чтобы оказать значимый эффект на экономику Дальнего Востока, одних наших займов не хватило бы – даже если бы их было на порядок больше. Поэтому основная наша работа как инвестиционного института – привлекать деньги. Проекты реализуем достаточно масштабные, есть объемом по 40–50 млрд руб.

По сути, предпринимателям предложены беспрецедентные условия для ведения бизнеса. Разработана специальная законодательная база – всего было принято более 30 новых законов, создавались ТОРы и Свободный порт Владивосток, предполагающие налоговые льготы для бизнеса, подводилась инфраструктура к объектам, запускались сервисы для инвесторов. В итоге мы поддержали финансово все первые крупные проекты, которые стартовали на Дальнем Востоке. В проекты в ТОРах, например, проинвестировано 45% наших денег. Мы оперируем сегодня капиталом в 38 млрд руб. и рассчитываем, что фонд ежегодно будет пополняться примерно на 10 млрд руб.

– Зачем нужен фонд, если есть институт развития – ВЭБ? Он может сам заниматься крупными инвестициями. А если речь про локальные инвестиции, то этим должны заниматься местные власти.

– Власти не могут привлекать инвестиции, они должны ободрять инвесторов, защищать, создавать им условия. Помимо инвестиций и их привлечения перед нами еще стоит задача – решать проблемы. Ведь любой новый проект, особенно в такой удаленной территории, сталкивается с проблемами самого разного характера. В том числе административного. Взаимодействие с фондом как раз помогает их оперативно решать.

В нашем случае управление развитием Дальнего Востока заключается в создании условий – законов, сервисов и прямых мер поддержки, таких как льготные инвестиции, которые вкладывает наш фонд. При этом возможность оперативно решать проблемы проектов на разных уровнях власти очень важна, так как на данном этапе каждый проект – модельный. Что получится – будет воспроизведено много раз. Что не работает – нужно поправить, чтобы заработало.

– Насколько эффективны инструменты в виде ТОРов, Свободного порта Владивосток?

– Они точно очень востребованы. Практически все, кто занимался серьезным бизнесом на Дальнем Востоке, уже записались в ТОРы или стали резидентами свободного порта. Более 1300 проектов в ТОРах и Свободном порту Владивосток.

Внимание сильных игроков

– Как находите проекты?

– Инвесторы, которым нужны льготные деньги, знают, что у нас есть деньги под 5% годовых. К нам идут все, кто реализует более-менее существенные проекты на Дальнем Востоке.

По прошествии четырех лет вспоминаются первые предприниматели, поверившие в фонд. В наш офис, еще на Садовнической набережной, пришел энергичный, военного склада и речи человек. Положил большую фотографию якутской тундры и сказал: «Ты должен дать деньги сюда – здесь будет возрождена угольная отрасль, как в советское время. Мы будем добывать 6 млн т угля». Сразу на «ты».

Тогда, к сожалению, мы не смогли поддержать этого энергичного человека... Но через 2,5 года фонд все-таки вложил 4 млрд руб. в предприятие компании «Колмар» Сергея Евгеньевича Цивилева. Который такую энергию показал, что ему доверили один из сложнейших угольных регионов – Кемеровскую область.

– Почему тогда не поддержали?

– Я занимался горнорудными инвестициями раньше и хорошо себе представлял движение от запасов в земле до работающего предприятия и рынка и риски, с этим связанные. А риски высокие. Ведь у нас получилось перезапустить фонд при достаточно жестких условиях по защите средств и возвратности. Поэтому у нас плохих долгов – 0,1% от портфеля, тогда как в среднем по рынку – 3–5%.

Сейчас горно-обогатительный комплекс «Колмара» выходит на те показатели, которые были в планах. И ставит гораздо более амбициозные цели – раскрутить предприятие до 24 млн т. Такой план уже подтягивает за собой новые портовые мощности. Уже не в Якутии, а в Хабаровском крае, чему поможет увеличенная пропускная способность БАМа и Транссиба. Для поддержки именно таких проектов государство вкладывает полтриллиона рублей в реконструкцию этого важнейшего транспортного пути. Ведь уголь в основном идет на азиатские рынки. «Колмар» добывает один из лучших коксующихся углей в мире для металлургии. Премиальный товар – в 3 раза дороже, чем энергетический уголь (стоит $200 за тонну), хотя добыча обходится одинаково.

– Какими еще проектами можете похвалиться?

– Это проект «Русагро» по строительству первого свинокомплекса на Дальнем Востоке: в этом году компания открыла комплекс на 77 000 т. До сих пор свинину туда везли из европейской части России.

Или другой пример. Амурская область – столица по производству сои. Раньше экспортировали исключительно сырье – соевые бобы. А весь изолят – ценный белковый соевый продукт, например, для колбасы – мы импортировали. Глупая ситуация! Мы профинансировали первый в России завод по глубокой переработке сои и производству изолята. Ряд проектов, которые мы делаем по прямому поручению президента и правительства, нужны, чтобы обеспечить комплексность. Например, идет строительство крупнейшей новой судоверфи «Звезда» в городе Большой Камень. Чтобы выполнить задачу, нужны тысячи людей, а значит, нужно строить жилье. Мы вместе с АИЖК обеспечили финансирование для строительства жилья, проект закрывает потребность в новых квартирах по минимальным ценам, за счет того что процентная ставка там 4,5% годовых, а срок финансирования – 23 года для застройщика.

– «Русагро» без вас не стал бы заниматься свиноводческим комплексом?

– Трудно сказать. Может быть, и стал бы. Тем не менее считаю, что главный итог работы, которая делалась последние пять лет, – это внимание к региону по-настоящему сильных рыночных игроков. «Русагро» – компания с профессиональным корпоративным управлением, котирующаяся на международном рынке. Но ее основные бизнесы были в европейской части России, в Черноземье. Выйти на Дальний Восток, замахнуться на азиатский рынок, думаю, было бы сложнее без поддержки государства. Дальний Восток сам по себе локальный рынок маленький – с Байкальским регионом там проживает 8 млн человек. Все это прекрасно понимают.

– Но ведь китайцы запрещают ввоз свинины, если мы говорим про нацеленность «Русагро» на азиатские рынки?

– Вода камень точит, и уже виден прогресс в наших переговорах с китайцами. Они потихонечку двинулись по зерну, точечно уже пускают мясо – пока говядину. Вот, например, начались пробные поставки в Японию. По тому, какие требования японцы предъявляют к качеству, к тому, что они покупают, они, что называется, за ценой не стоят. Они готовы дорого платить. Там рис в 8 раз дороже нашего. Но он свой, защищенный на внутреннем рынке.

Можно по-разному относиться к [Дональду] Трампу. Но он, как человек с прямой волей, не стал деликатничать и назвал вещи своими именами. В Китае довольно агрессивные практики защиты своего рынка. Тем не менее у нас более позитивный характер отношений, чем у Китая и США. Раньше был уставший диалог. Абстрактно говорили: откройте рынки; они говорили: откуда вы что будете везти, вам невыгодно. А сейчас переговоры идут предметные: касательно конкретных регионов и конкретных продуктов, которые будут поставляться.

Инвесторы из Азии

– По каким направлениям работаете с китайцами?

– Обсуждаем с ними инвестиции в газохимию, в горнодобывающий сектор, в переработку, в сельское хозяйство. Участвуем в сделке в Забайкальском крае по инвестиции китайской государственной золотодобывающей компании China Gold в развитие Ключевского месторождения золота. Это довольно масштабная сделка – общий объем инвестиций более 30 млрд руб., в которой участвуют крупные бизнесы сразу трех стран: Индии (проект основан индийской Sun Group семьи Кемка), Китая (China Gold) и Фонд развития Дальнего Востока от России.

Основываясь на опыте первого сотрудничества по отдельному проекту, обсуждаем с Китаем создание совместных фондов. Фонды с Китаем – это такая притча во языцех: объявлено много платформ, которые больше не работают, чем работают. Но те, что работают, очень масштабные. И вынуждены принимать решения большими мазками. Любой наш визави имеет активы больше $100 млрд. Поэтому мы принимаем на себя более роль девелопера проектов, интеллектуального центра. Потому что сопоставимые финансовые ресурсы в проект вложить не можем.

– Говорят, что с китайцами переговоры вести практически невозможно.

– Ну если бы это было так, то, наверное, Китай не смог бы так энергично развиться. Значит, им удалось выстроить прагматичные коммерческие взаимоотношения с миром. Правда и то, что они не спешат принимать решения. Наверное, самая главная особенность, которую каждый, кто начинает работать с Азией, должен иметь в виду: китайцы никогда не говорят «нет». Поэтому можно зайти далеко в переговорах и оказаться в темном месте без координат, не понимая, где день, где ночь. Потому что они всегда со всем соглашаются.

– А делают по-своему?

– По-разному. Можно же согласиться, но просто потом не сделать. Многочисленные визиты, переговоры, церемониалы, банкеты. Я знаю людей, которые годы потратили на это. Но когда им что-то нужно, они делают сделку очень быстро. Мы в РФПИ структурировали для China Investment Corporation сделку по продаже казначейского пакета компании «Полюс» в 2012 г. Сделка в полмиллиарда долларов заняла три недели. Когда они видят компанию номер один на своем рынке, то делают моментально. Они любят, когда что-то номер один.

В Китае создана феноменальная экспортная инфраструктура. Поэтому с Китаем работать нужно обязательно. Последние 20 лет Китай был фабрикой мира: делал на экспорт все, что можно продать по конкурентной цене. Сейчас Китай перерос масштаб фабрики мира и стал крупнейшим в мире источником финансовых активов: банковская система Китая в 2 раза больше банковской системы США.

– Есть ли инвесторы из Японии и Кореи?

– С Японией идет интенсивный диалог. Но, к сожалению, более маленькими шагами. Последние пару лет фокус был на геополитических вопросах и безопасности, а не бизнесе. С их банком развития – JBIC, это аналог нашего ВЭБа, – есть совместная платформа, которая помогает средним японским бизнесам реализовывать проекты на Дальнем Востоке. В работе девять проектов. Например, по утилизации подержанных автомобилей, по производству древесных пеллет (топливных гранул), по переработке твердых бытовых отходов. Японцы очень интересуются теплицами. Корейский бизнес себя неплохо чувствует на территории Дальнего Востока. Например, в этом году корейский Kexim Bank предоставил финансирование Lotte Group для приобретения во Владивостоке гостиничного комплекса Hyundai и сельскохозяйственных активов в Приморском крае.

10 млрд руб. в аквакультуру

– Когда была во Владивостоке, удивилась тому, что там мало рыбы и она стоит дороже, чем в Москве.

– Я не соглашусь, что во Владивостоке проблема с морепродуктами. Может быть, в период Восточного форума. Сам Владивосток – богатый торговый город. Это место, где расквартированы основные компании, которые как раз занимаются рыбным бизнесом. Они не обязательно стремятся там все и продавать. Поставки свежей продукции на внутренней рынок – очень сложное мероприятие. Нет холодильников-приемников, чтобы эту продукцию принимать. Потому что как только рыба оказалась в атмосфере, то счет пошел на часы, как быстро она должна быть оформлена, упакована. И у бизнеса уже, как правило, есть налаженные связи со своими покупателями.

– Как правило, из Японии?

– Один из крупнейших – Пусан в Корее. Порт, который, по-моему, $1 млрд вложил в холодильники. Во Владивостоке есть проекты по строительству рыбных мощностей. Есть план создать рыбную биржу. И я надеюсь, что они реализуются. При этом очевидно, что конкуренция высокая в силу сугубо рыночных причин: в Азии много людей, много потребителей и большие капиталы. Они высасывают продукцию с рынков. Поэтому мировые цепочки создания добавленной стоимости порой очень необычно сформированы. Есть хороший пример: треска добывается в Северном море в Шотландии, дальше она замораживается и идет в контейнерах в Китай. В Китае чистится, филе трески упаковывается, возвращается в шотландские магазины. Это дешевле.

– А что полезного вы делаете для рыбной отрасли?

– Мы вместе с Росрыболовством, Минвостокразвития, Роскартографией создали электронный сервис, который позволяет распределять участки под выращивание аквакультуры. В мире искусственно выращенные морские биоресурсы занимают почти половину рынка. На Дальнем Востоке – 0,1%. При этом недостатка в гребешке и трепанге нет. Но система привлечения инвестиций в эту отрасль, которая существовала, была устаревшей. Чиновник в Москве решал, где на Дальнем Востоке выделить участок под аквакультуру. Такой талантливый ясновидящий чиновник рисовал по своему разумению границу участка, объявлял молоточный аукцион. Предпринимателю из Приморского края, с Сахалина, из Хабаровского края надо было приехать в Москву, чтобы поучаствовать в аукционе. Так как процедура занимала годы, предприниматели саботировали такие аукционы и продолжали работать, по сути, нелегитимно.

Мы разработали онлайн-карту, на которую нанесены все участки в акватории. Инвестор может просто пальцем на сайте www.aquavostok.ru нарисовать четыре точки, и автоматически без участия человека Росрыболовством в течение трех дней формируется участок акватории. Объявляется электронный аукцион. Первый аукцион летом прошел, битва длилась больше суток, начальная цена выросла в 5 раз. За три месяца работы системы распределили порядка 7000 га, это означает, что в отрасль придет около 10 млрд руб., а работать пришли профессиональные компании. Это прирост на 15% общего количества распределенных участков за три месяца по отношению к предыдущей четверти века.

Люди и другие проблемы

– Какие основные проблемы на Дальнем Востоке, на ваш взгляд?

– Главная проблема не регуляторная. Самая главная – это люди. Дальний Восток – это Азия наоборот. В Азии ресурсов мало, людей много. У нас ресурсов много, пространства много, а людей не хватает.

Мы это чувствуем. Например, мы инвестор в проекте по строительству грузопассажирских паромов для модернизации переправы Сахалин – материк. Так вот строительство паромов существенно ускорилось, когда закончилось строительство Крымского моста и 120 сварщиков перебазировались в Комсомольск-на-Амуре. Пока этих 120 сварщиков не было, то все буксовало. По всей стране не могли найти сварщиков! А их нужны сотни. И это только один случай. И представьте конкурентоспособность экономики. На 1,5 млрд китайцев и еще 1 млрд людей в Юго-Восточной Азии, Японии, Индии. Им легче создавать производства, которые требуют много рабочих рук. А на наших производствах, которые завязаны на природные ресурсы, – гигантская добавленная стоимость с малым количеством людей. С точки зрения макроэкономики, наверное, правильно два столпа иметь. Один – высокопроизводительные проекты по глубокой переработке природных ресурсов. А другой – малый и средний бизнес.

– Как будет решаться проблема с исходом людей?

– Ответ – это создание комфортной городской среды. В Китае строят новые города с нуля с научным подходом: чтобы людям там было комфортно жить с точки зрения транспортных потоков, здравоохранения, безопасности. Правда, это не решение для Дальнего Востока. На Дальнем Востоке каждый город должен находить свою фишку. Владивосток – это океан, Южно-Сахалинск – горные лыжи и горячие источники, Петропавловск – вулканы, Хабаровск – тайга и рыбалка, Якутск – колорит Севера и т. д.

– Как в целом развиваются дальневосточные регионы?

– Быстрее страны. Но это связано с вниманием, которое оказывается: ТОРы, свободный порт – они в хорошем смысле создали «движуху». Но в общественном сознании представление о Дальнем Востоке сильно искажено. Первые два слова, которые на ум многим людям приходят: Дальний Восток – это лес и рыба. А когда смотришь структуру экономики, то основную часть валового продукта создает логистика. Все, что попадает в Россию с Востока, проезжает по всей территории Дальнего Востока. И с этой логистикой связано много бизнесов. Второе – это углеводороды. Остров Сахалин в большой степени живет углеводородами. В Якутии их много, в Восточной Сибири, в Иркутской области. Дальний Восток – это половина российского золота. Сельское хозяйство – 3 млн га пахотных земель. Не такие потрясающие, как в Черноземье, но это земли, прилегающие к самым большим рынкам спроса на продукцию – к азиатским. Можно растить зерно и бобы, кормить ими животных, а мясо и молоко дальше перерабатывать. Есть промышленность – достаточно кластерная, но мощная: все, что связано с авиастроением, судостроением. Создается газохимический кластер в Свободном. Все это довольно диверсифицированная экономика.

– В сентябре выборы губернаторов в Приморье закончились скандалом, в ситуацию пришлось вмешаться президенту. Почему при таком пристальном внимании к региону в нем так сильны протестные настроения?

– Наша кафедра экономическая, не политическая. (Смеется.) Демократические процессы обостряются: людям в Хабаровске не нравится Шпорт, людям в Чикаго не нравится Трамп. Внимание к выборам – это хорошо. Демократия так работает, сокращается дистанция между благополучием людей и теми, кто несет ответственность за это благополучие. Я лично знаю Олега Николаевича Кожемяко, который будет бороться за пост губернатора Приморского края. Он невероятно энергичный.

– И возглавлял уже половину дальневосточных регионов.

– Ну и прекрасно. Опытный, энергия огромная. Регион знает, бизнес знает. И вот конкуренция выдала кандидата, которого раньше не было.

– Разве это конкуренция? Как раз наоборот.

– Неужели вы думаете, что есть огромный кукловод, у которого есть 10 000 ответов на 10 000 вопросов? Жизнь состоит как раз из конкуренции идей, конкуренции людей на разных этажах жизни. То, что выборная повестка стала такой активной, – это хорошо. То есть люди заинтересованы в своем будущем. Ведь у нас была проблема апатии. И не все воспринимали выборы как гражданский долг.

Магия островов

– Недавно остров Русский передали Приморскому краю. Что с ним будет дальше?

– В островах есть своя магия. Сингапур – остров, Манхэттен – остров, Гонконг изначально остров. Русский в 2 раза больше Манхэттена и практически такого же размера, как Гонконг. Мы представляем себе, какая концентрация ума, благополучия, истории и человеческой энергии уже есть в таких местах, как остров Манхэттен или остров Гонконг.

– На Русском будет Манхэттен?

– Мы точно не видим Манхэттен на Русском. Но очевидно, что это алмаз. Нельзя бездумно раскрошить его ради кучки бриллиантов. Из них, конечно, можно сделать 10 колечек. Но если правильно один камень обработать, то он будет уникальным и будет дороже на два порядка. Русский надо правильно обработать, сделать уникальным местом. Это будет самая яркая, самая восточная часть России. Оттуда 30 мин до международного аэропорта по прямой.

– Что нужно там сделать?

– У нас есть своя концепция. Мы ее называем Центр международного сотрудничества. Восточный экономический форум пока проводится в Дальневосточном федеральном университете. Нам кажется, что Русский может стать конгрессно-выставочным центром. И рекреационным для гостей со всей Азии, со всего АТР. Для них Владивосток – это самый восточный европейский город, им очень нравится. Там атмосфера. Воздух чистый. Жителю среднекитайского города даже съездить подышать имеет смысл. Нужно развивать медицинский туризм, деловой, научный, детский, спортивный туризм, киберспорт. Если правильно создать такие магниты на Русском, он расцветет.

– А кто потенциальные инвесторы?

– Их много: из Японии есть, из Китая. И отечественные компании.

– Что хотят? Девелопмент?

– Ни в коем случае не банальный девелопмент. Остров Русский должен стать рукотворным. Либо остаться природным местом. Но тогда он экономического эффекта не даст.