Сергей Михайлов: «Наша говядина – это индейка»

Прошлый год стал вызовом для одного из крупнейших в стране агрохолдингов – группы «Черкизово». Запрет на ввоз мяса из Европы, США, Канады и других стран хотя и сыграл на руку отечественному производителю, но из-за кризиса покупатели стали экономить все сильнее, отказываясь порой даже от самого доступного мясного белка – курятины. При этом за последние два года рынок мяса птицы стал одним из немногих в отечественном агросекторе, где Россия вышла на самообеспечение: доля импорта здесь меньше 10%. Другая проблема – африканская чума свиней (АЧС), опасная болезнь, из-за которой компания была вынуждена уничтожить в конце 2014 – начале 2015 г. около 5% своего поголовья свиней.

Чтобы в будущем снизить риски, «Черкизово» стала активно работать над открытием экспортных рынков. На фоне снижения рентабельности в свиноводстве группа перерабатывает теперь почти всю свинину собственного производства, а летом запускает производство индейки. В результате в 2016 г. выручка компании может превысить 80 млрд руб. Почему «Черкизово» вновь делает ставку на низкорентабельный бизнес мясопереработки, какой должна быть доля экспорта в общей выручке группы, чтобы это защищало от валютных рисков, и каким образом государство может эффективнее поддерживать отечественных производителей, Михайлов – сын основателя компании Игоря Бабаева – рассказал в интервью «Ведомостям».

– Макроэкономическая ситуация сложная, это не может не сказаться на потребителе – потребление [мяса] снижается. Если два года назад Россия на пике потребляла 75–77 кг мяса на душу населения в год, то сегодня – примерно 68 кг. Нельзя сказать, что это катастрофический спад, в некоторой степени он ожидаемый и во многом приходится на говядину. Мясо птицы, как самый доступный источник мясного белка, удерживает позиции – здесь небольшое падение. Оно было бы намного больше, если бы не один фактор: сегодня мясо в России, наверное, единственный продукт, который за последние 1,5 года в рублях не подорожал, а, наоборот, подешевел – примерно на 5%. В основном это связано с насыщением рынка. Мы вошли в фазу как минимум легкого перепроизводства, что и сдерживало цены. Ведь выхода на экспортные рынки пока нет.

Таким образом, сложилась нездоровая ситуация. В мясе себестоимость в большей степени привязана к валюте: зерно, масла, соевый шрот, витаминные добавки – все это валютные или экспортно-ориентированные позиции. До тех пор, пока курица продается в рублях и нет хотя бы небольшого экспорта, будет существовать такой разрыв. В последний год производители птицы переживают не лучшие времена, идет адаптация к новым реалиям. Я думаю, в ближайшее время ситуация поправится – все активно работают над открытием экспортных рынков.

– Мы активно работаем и с другими странами – Египтом, Ираном, Ираком. Еще предстоит открыть рынок Китая – работа идет, но по поставкам птицы и свинины это будет непростая задача. Как только какие-то заметные объемы будут экспортироваться, ценообразование на птицу в России будет формироваться от экспортных цен.

Сегодня цена на российское мясо птицы одна из самых низких – если не самая низкая – в мире, хотя раньше в валюте она была выше, чем в Европе или Америке. Примерно так же дело обстоит со свининой. Краткосрочно такая цена на руку потребителю, но она опасна, так как может отыграть в другую сторону. Если рынок не сбалансируется за счет экспорта или улучшения экономической ситуации, потребление не начнет расти, то рынок станет сам себя балансировать – некоторые производители уйдут с рынка, и цены сильно вырастут.

– Мы рассматривали и более стрессовый сценарий, пока все идет по плану прошлого года. Прогнозировать что-то очень сложно из-за высокой волатильности.

– Оперативно мы, как и прежде, планируем на год, а стратегические обновления происходят раз в 3–5 лет. Краткосрочные прогнозы сейчас делать непросто.

– Вероятность высокая. Слабый рубль сделал более конкурентоспособным аграрное производство в России. Зерно мы уже экспортируем, и здесь перспективы хорошие. Мясо – тема новая, но и экономически, и географически у России есть все шансы выйти на рынки как Ближнего Востока, так и Азии: себестоимость нашей продукции наравне с лидерами в мире. Я не удивлюсь, если через 2–3 года только птицы Россия будет экспортировать около 0,5 млн т.

– Если мы говорим об экспорте мяса, то это биржевой товар, где цена является определяющим фактором. Понятно, что нас никто не знает не только как компанию, но и как страну-производителя. Но если есть экономический стимул, адаптацию можно пройти быстро.

Намного сложнее будет добиться открытия рынков свинины Китая и Японии. Основной барьер – АЧС, которая усложняет открытие российского рынка по объективным причинам. Во многом успех будет зависеть от работы наших ветслужб. Мы должны убедить партнеров в адекватности и эффективности работы российских ветеринарных служб.

В ряде регионов работа ведется уже на высоком уровне, но в большинстве это только предстоит сделать. Есть дикие кабаны, с которыми тоже нужно методично и системно бороться. Другая важная тема – личные подсобные хозяйства: зачастую мы не знаем, каково их количество и сколько там свиней. Иногда информации просто нет, иногда она скрывается. Здесь нужны желание губернаторов и понимание сложности проблемы. К сожалению, быстро ее не решить. Если мы не начнем оперативно реагировать на этот вызов, под удар будет поставлен не только экспорт, но и многомиллиардные инвестиции, сделанные за последние 10 лет. В некоторых регионах, например Белгородской области, где производится 20% всего российского мяса, агросектор формирует существенную часть бюджета.

– По поводу централизации и децентрализации ветслужбы идет много дебатов. Сейчас работа по АЧС в большей части децентрализована. Я не уверен, что это правильно, но такова действительность, поэтому я и акцентирую внимание на региональных властях и службах. Централизации нет, поэтому невозможно требовать от федеральной власти решить этот вопрос.

– Я бы ставил вопрос не о централизации или децентрализации, а о качестве работы. Если работу выполнять некачественно и не выделять достаточно ресурсов, то неважно, по какому принципу устроена служба. Ветслужба должна соответствовать и адекватно справляться со своими задачами, и здесь есть над чем работать.

– Тема новая для всех. Еще недавно Россия была крупнейшим импортером мяса, а теперь мы претендуем на значительные экспортные объемы. С прошлого года мы видим активную поддержку со стороны правительства, Минсельхоза, МИДа, Россельхознадзора. Но мы в начале пути, этот процесс непростой и политизированный, никто нас там не ждет. Поэтому, даже если мы сможем сделать хотя бы часть из намеченного, для страны это будут значимые объемы.

«Рынок должен сам себя отрегулировать»

– Это было так давно, что мы уже забыли. Переработчики действительно постоянно борются с издержками и переключаются на самый дешевый источник мясного белка. Сейчас дешевеет и свинина, может, не так быстро, а цены на птицу остаются на низком уровне как минимум в последний год. Свинине еще предстоит повоевать с птицей за долю рынка у переработчиков. Разница в цене по этим двум видам мяса очень сильно сократилась, поэтому переработчики вновь переключаются на свинину.

– В 2015 г. рентабельность по свинине оставалась достаточно высокой, но в последние месяцы она резко сокращается, в том числе потому, что цены на птицу влияют на рынок мяса в целом.

У нас есть три варианта, как выжить. Первое – развивать экспорт прежде всего по птице. Второе – стимулировать внутренний спрос. Мы не раз говорили, что адресная программа помощи (или продуктовые карточки) могла бы, с одной стороны, точечно простимулировать потребление социально незащищенных слоев населения, как это делается уже много лет в США, с другой – вернуть инвестиции в сектор и сбалансировать аграрные рынки. Это недешевое уравнение, и мера будет эффективна, если будет постоянной и при поддержании минимальных пороговых значений для получения эффекта. По нашим подсчетам, в год на нее требуется 300–500 млрд руб.

– Программа была бы сейчас очень полезна и своевременна. Потому что этими деньгами сразу решается очень много задач – как экономических, так и социальных. В моем понимании для государства это не затраты, а инвестиции.

– Рынок должен сам себя отрегулировать. Например, сегодня по птице 30% рынка приходится на старые малоэффективные производства, себестоимость продукции которых зачастую на 20–30% выше, чем у лидеров.

– Да. Однако как именно поведет себя рынок, до конца непонятно, поэтому стратегически мы для себя решили сконцентрироваться на экспорте, чтобы иметь внутри группы диверсификацию. Наша задача на ближайшие два года – довести долю в выручке от экспортных операций до 20%.

– Вполне реальные. Все будет зависеть от политического фактора и открытия зарубежных рынков. Кроме того, страны ближнего зарубежья – а это тоже экспорт – проявляют большой интерес к нашей продукции, например Казахстан и Грузия.

Старт дан хороший, теперь нужно отформатировать работу. Мы знаем по собственному опыту, когда импортные окорочка были под запретом в России, даже президенты снимали трубку телефона, чтобы решить вопрос. Не говоря уже о том, что при каждом посольстве крупных стран-импортеров работает огромное аграрное лобби. У нас же пока есть желание, но нет ресурса. Аграрный сектор всегда был политизирован, и даже наличие ВТО автоматом не открывает новые рынки сбыта.

– Вектор действительно изменился: почти 95% наших свиней мы перерабатываем сами. Эпоха импортозамещения и создания сырьевой базы прошла. Все возвращается на круги своя. Рынок колбасных изделий не коммодитизирован, а значит, не подвержен высокой волатильности, на нем мы управляем ценой, продавая брендированную продукцию. Да, эта отрасль переживала не лучшие времена: доходность была низкая из-за высокой фрагментированности рынка, давление сетей с каждым годом нарастало, а себестоимость продукции из-за дорогого сырья в связи с существенной долей импорта была высокая. Ресурсов для развития не было, поэтому мы фокусировались на тех бизнесах, где могли получить больший возврат на вложенные инвестиции.

Теперь мы видим, что мясо останется на стабильно низком уровне, поэтому хотим сделать прорыв в мясопереработке, нарастив долю рынка. Явного лидера здесь пока нет: у крупнейших игроков доля – от 3 до 6%. Наша задача – в следующие 3–5 лет как минимум удвоить нашу долю рынка. В прошлом году, несмотря на сложную ситуацию, «Черкизово» смогла значительно нарастить производство колбасных изделий: на падающем рынке мы выросли примерно на 15%.

– Почти вся свинина в сети продается под маркой «Черкизово». Мы не стали придумывать новый бренд, а адаптировали колбасный бренд под свежие полуфабрикаты.

– В 2014 г. мы построили на Черкизовском мясоперерабатывающем заводе цех по производству охлажденной продукции из свинины, он уже вышел на полную мощность.

– Ставку на мясопереработку мы делаем в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Пока мы продолжаем ряд проектов в производстве. Так, по свинине к 2018 г. мы удвоим наши мощности до 300 000 т по сравнению с 2015 г. По индейке летом запускаем совместный проект с испанскими партнерами мощностью 40 000 т мяса в год с последующим расширением до 60 000 т. Также у нас есть проект по импортозамещению инкубационного яйца (для родительского стада. – «Ведомости»). Сейчас еще примерно 20% нашего производства птицы зависит от импорта, поэтому мы решили самообеспечить себя яйцом: проект на 100 млн инкубационных яиц в год запустим уже в 2016-м. Все это необходимо, чтобы нарастить сырьевую базу, потому что в данном сегменте скорее это будет органический рост, а не сделки M&A.

Что касается мясопереработки, то мы реализуем уникальный проект по производству сырокопченых и сыровяленых колбас в Московской области на базе Каширского мясокомбината. Завод мощностью 100 т в сутки стоимостью около $70 млн будет полностью роботизирован: от завоза мяса до выхода готовой продукции люди не будут контактировать с непосредственным производством. Таких заводов даже в мире немного, а в России он будет единственным. Запустить его мы хотим уже в январе 2017 г.

– Это позволит нам удвоить присутствие в сегменте сырокопченых и сыровяленых колбас на российском рынке. Точные цифры я бы называть не хотел.

«Мы хотим производить индейку, которая помещалась бы в духовку»

– В последние годы разрыв между стоимостью мяса курицы и индейки практически был двукратным. Тогда как согласно мировой практике мясо индейки стоит дороже курицы примерно на 20%. Поэтому наш проект тоже заложен на такую дельту. Скоро и российский рынок придет – многие сегодня наращивают мощности по индейке. Еще несколько лет назад этот рынок считался нишевым и маленьким, а цена на индейку действительно была завышена, это был премиальный продукт.

Сегодня потребление индейки все еще остается на низком уровне – около 1 кг на человека в год при потенциале 2–3 кг, что даст производство на уровне 450 000–500 000 т мяса в год. Также важно, что при низкой цене это мясо будет пользоваться популярностью не только у конечного потребителя, но и у переработчиков.

Наш завод расположен очень выгодно географически – ближе, чем все наши основные конкуренты: 350 км от Москвы, которую мы для себя видим основным рынком по индейке. У нас есть большая синергия с мясопереработкой. Здесь, как нам видится, индейка составит конкуренцию не столько мясу птицы, сколько свинине и говядине. Кроме того, в отличие от конкурентов мы используем другую породу птицы – она меньше по размеру (7–9 кг против 17–19 кг обычной индейки. – «Ведомости») и вдвое менее жирная. К тому же в целом виде индейка практически не употребляется.

– Мы хотим нарушить эту традицию и производить в том числе индейку, которая помещалась бы в духовку.

– Сначала, конечно, это будет праздничное потребление, затем наш продукт станут покупать чаще.

– Мы, безусловно, будем разделывать. Но когда на рынке 90% предложения – разделанная индейка, то 10–15% вполне можно продавать тушками. Что останется, будем разделывать и отправлять на переработку. Еще в начале 2000-х только Черкизовский мясоперерабатывающий завод потреблял ежегодно 20 000 т индейки.

– Это спорный вопрос – нужно считать экономику. К тому же «мальчики» на 30–40% крупнее «девочек», поэтому можно будет играть этим параметром. Если разделывать тушку экономически будет невыгодно, мы просто не будем этого делать. Но порода позволяет играть весом, так что мы считаем, что важно дать потребителю тот продукт, который был бы им востребован, даже если мы потеряем на себестоимости рубль или два.

– Да, но название объявим позже. Тестовое производство начнем уже летом 2016 г. В течение нескольких месяцев отладим все процессы, работая на b2b-рынке, затем начнем сотрудничать с ритейлом. Кроме того, у индейки высокий экспортный потенциал. По данным наших испанских партнеров, потребление индейки в Европе растет, другие перспективные рынки – Ближний Восток и Китай.

«Готова ли «Черкизово» продаться? Наверное, нет»

– Согласно стратегии у «Черкизово» в приоритете продукты с добавочной стоимостью, но, с другой стороны, привлекательность зернового бизнеса стала выше. Если мы раньше себя обеспечивали зерном на 30%, то в ближайшие два года доведем этот показатель хотя бы до 50%. Частично это будет сделано за счет увеличения земельного банка, но в основном – за счет работы с севооборотом. Мы акцентируем внимание на таких культурах, как кукуруза, где можно получать с гектара большую урожайность и есть большой спрос на рынке. Также хотим активно работать с соей. Это позволит усилить нашу конкурентоспособность – Россия до сих пор нетто-импортер по сое, причем в больших объемах.

– Мы всегда смотрим, но скорее речь идет о точечном укрупнении в регионах нашего присутствия.

– Нет. В основном будем выкупать паи, например, у фермеров или каких-то местных [игроков]. Сейчас наш активный земельный банк – 100 000 га, за два года, возможно, мы докупим еще около 20 000 га. Основная работа будет идти с севооборотом, этого достаточно, чтобы выполнить поставленные задачи – производить около 500 000 т зерна ежегодно.

– Каждый год по-разному – зависит от конъюнктуры. В этом году, например, мы сразу выкупили большие объемы, сформировав запас до следующего урожая.

– У нас дефицит зерна – группа закупает 70% на рынке. Да и в итоге такая игра эффекта не имеет. Кроме того, нам очень важно качество зерна, поэтому собственное производство нам понятнее. Именно поэтому мы собственное зерно и кукурузу обычно не продаем.

– Пока нет. Фокусируемся на том, что есть.

– Готова ли «Черкизово» продаться? Наверное, нет. Нам больше интересны стратегические партнерства по отдельным проектам, которые позволили бы усилить имеющиеся или развить новые направления бизнеса. У нас уже есть положительный опыт с испанской Grupo Fuertes по индейке. Если будут варианты удачных партнерств, то мы всегда готовы их рассматривать.

– Сейчас не рассматриваем – в ближайшие годы нам есть чем заняться. Есть одно направление, о котором мы иногда думаем.

– Нет, наша говядина – это индейка. По говядине потребление все равно продолжит падать, а по индейке – будет расти: мы хотим работать на растущем рынке. В качестве возможных новых бизнесов мы рассматриваем овощи, но это очень далекое будущее.

– У нас с банками отношения нормальные. Но сегодня мы все – и банки в том числе – оказались в ситуации, когда дешевого фондирования нет и не будет, пока что-то кардинально не поменяется на макроуровне. К счастью, большинство наших проектов уже реализовано или фондировано по приемлемым для нас ставкам, поэтому мы новые деньги в последнее время не брали.

– По одним кредитам ставка – 9–10%, по более поздним – 12–13%.

– Вопрос об эффективной ставке сложный – государство платит субсидии медленно. Только перед «Черкизово» задолженность – около 1,5 млрд руб.

Субсидирование – отдельный вопрос: надо пересматривать приоритеты. Мне кажется, что если нет у государства возможности своевременно компенсировать процентную ставку по начатым проектам, то зачем рассматривать новые? Кроме того, по курице в стране уже наблюдается перепроизводство, а по свинине мы скоро придем к такой же ситуации. Даже по индейке можно оглянуться. При этом, если на рынке благоприятная ситуация, любая крупная компания всегда сможет сделать точечные инвестиции и без поддержки государства.

– Те проекты, о которых я упомянул, будут закончены – во многом под них финансирование найдено.

– Долговая нагрузка – около 2,5 EBITDA, что приемлемо. В зависимости от инвестиционной фазы того или иного проекта этот показатель колеблется, но, в принципе, для нас 2–2,5 EDITDA – комфортный уровень долга.

– Во-первых, по сегменту мяса инфляции в 15% не было, мясная индустрия, наоборот, сдерживает ее. Во-вторых, в свиноводстве мы стали почти все перерабатывать сами, поэтому часть выручки в консолидированной отчетности вы просто не видите. В-третьих, рост производства по свинине был минимален из-за АЧС в конце 2014 г. Сейчас мы активно наверстываем этот отрыв.

– Да, но многое будет зависеть от цены на мясо. Пока краткосрочная тенденция I квартала – хотя он никогда не был лучшим в году – снижение и по птице, и по свинине.

– Наша дивидендная политика нефиксированная, но мы стараемся платить примерно 20% [чистой прибыли]. Такой сбалансированный уровень не ставит в зону риска проекты компании и позволяет развиваться.

– Будем следить за ситуацией. Если акции компании будут оставаться недооцененными, вероятно, воспользуемся этим механизмом.

– Оценить должен рынок. Если сравнивать с нормализованными уровнями и мировыми аналогами, то значительно. Переоценка компании может произойти, когда инвесторы увидят, что Россия действительно начала экспортировать реальные объемы мяса. Правда, насколько сегодня индустриальные факторы важнее макроэкономических, не могу сказать, но скорее макрофакторы оказывают подавляющее влияние.

– В ближайшей перспективе – нет, иначе произойдет расфокусировка наших усилий и ресурсов. Если нет понимания, что азиатские рынки откроются, смысла заходить в регион нет. Любой проект по мясу на 70% зависит от экспорта. Локального рынка на Дальнем Востоке нет – потребление на уровне 1,5–2 млн человек, к тому же очень рассредоточенное, и этого крайне мало, чтобы оправдать массовое конкурентоспособное производство в регионе.

Любая подобная история сложна в реализации, и в данной ситуации непонятно, подъемная ли она. Даже если будут на правительственном уровне открыты азиатские рынки, возникает вопрос, сможем ли мы поставлять туда охлажденный продукт. Если этого преимущества не будет, то географически не принципиально, откуда везти мороженую свинину – из России или Бразилии. Кроме того, сразу возникают вопросы с инфраструктурой в регионе, рабочей силой и т. д. В общем очень рискованный и неоправданный шаг, хотя в целом, наверное, у Дальнего Востока перспектива есть.

– В целом нас все устраивает. Но ситуация на рынке ставит новые вызовы, поэтому работа операторов рынка и его регуляторов с каждым годом будет усложняться.