«Распределение соревнований – это всегда вмешательство политики». Почему у топ-турниров стало больше хозяев

В начале октября определились страны, где пройдут два больших футбольных турнира. Евро-2028 примут Великобритания и Ирландия, а ЧМ-2030 – Испания, Португалия, Марокко, Уругвай, Аргентина и Парагвай. На 2030-й намечена и зимняя Олимпиада: МОК определится с местом летом 2024 г., но уже сейчас одна из заявок выделяется среди прочих. Швейцария готова организовать Игры не в конкретной точке на карте, а по всей стране. Ее соперники в лучшем случае объединяют несколько городов (шведские Стокгольм и Оре) или регионов (французские провинции Овернь – Рона – Альпы и Прованс – Альпы – Лазурный Берег), а США и вовсе представлены одним Солт-Лейк-Сити.

Проблема столетия

Решение по континентальному турниру УЕФА утвердила вынужденно: Турция отозвала заявку, чтобы совместно с Италией побороться за организацию турнира 2032 г. Хотя Евро-2028 пройдет в двух государствах, что уже случалось в 2000 (Нидерланды и Бельгия), 2008 (Австрия и Швейцария) и 2012 гг. (Польша и Украина), фактически хозяйками турнира станут пять национальных федераций: Англия, Шотландия, Уэльс, Северная Ирландия и Республика Ирландия в международном футболе представлены отдельно. Похожий опыт у УЕФА тоже был, когда в 2021 г. матчи прошли в 11 городах в разных частях континента: от Глазго до Баку. Впрочем, говорить о том, что в моде только расширенная география, нельзя: в 2024 г. хозяйкой турнира станет одна страна – Германия.

Чемпионат мира впервые приняли несколько государств в 2002-м, когда финальная часть прошла в Японии и Южной Корее. Все последующие турниры страны организовали самостоятельно, но в 2026 г. США, Канаде и Мексике вновь придется кооперироваться. Расширение географии связывают в том числе с увеличением числа участников: если в 2022 г. в Катар съехались 32 сборные, то 2026-м их будет уже 48. Вряд ли в 2030-м команд станет больше, но количество принимающих стран вновь вырастет. ФИФА фактически объединила две заявки: в одной были представлены Уругвай, Аргентина и Парагвай, в другой – Испания, Португалия и Марокко. Отдать турнир уругвайцам выглядело логичным: ЧМ-2030 пройдет через 100 лет после первого розыгрыша, который состоялся в Монтевидео. Но тогда в чемпионате участвовало 13 команд, а современный формат на 48 участников одной стране из девятого десятка мирового ВВП-рейтинга не потянуть. В итоге партнерами Уругвая по заявке стали соседи. И все же ФИФА не поверила в то, что Аргентина, Парагвай и Уругвай справятся, так что большинство матчей пройдет в Испании, Португалии и Марокко.

Быстрее инфляции

УЕФА и ФИФА не только увеличивают число участников, но и ужесточают требования к странам, желающим принять турниры. Например, для Евро-1992 хватило четырех арен, в 2000-м задействовали восемь, а в 2016 г. – 10 (хотя изначально организаторы утверждали, что хватит и девяти). Не во всех странах есть столько подходящих стадионов, а строить их в нужном количестве не всегда целесообразно. Так было на Евро-2008, когда УЕФА обязал организаторов обеспечить вместимость трибун минимум в 30 000 зрителей. В итоге на помощь Швейцарии пришла соседняя Австрия. Впрочем, страны кооперируются не только из практических причин, но и по политическим мотивами.

«Распределение мест проведения соревнований между разными странами порождает гораздо больше проблем, чем кажется, – рассуждает в интервью «Ведомости. Спорту» Алексей Кыласов, профессор кафедры менеджмента спорта и активного досуга РЭУ им. Г. В. Плеханова. – Это всегда вмешательство политики. Первой ласточкой стало проведение совместного чемпионата мира в Корее и Японии. Они находятся в остром политическом соперничестве, но их партнерство запустило сотрудничество по широкому кругу проблем».

К кооперации подталкивает и экономическая целесообразность. Крупные турниры последних лет зафиксировали тенденцию на удорожание. Особенно это заметно по Олимпиадам. Летние Игры в Атланте в 1996 г. обошлись в $1,7 млрд, Сидней-2000 – $3,8 млрд, Рио-2016 – $11 млрд, Токио-2020 – $20 млрд. То же самое и с зимними соревнованиями: Солт-Лейк-Сити-2022 – $2,2 млрд, а Пхенчхан-2018 – $12,9 млрд. По данным МОК, самые дорогие Игры – сочинские (около $41 млрд). Немного отстают китайцы: летние Игры в Пекине-2008 – $40 млрд, а зимние 2022 г. – около $38 млрд.

«Это очевидный и естественный тренд, – объясняет «Ведомости. Спорту» ректор Российского международного олимпийского университета, профессор Лев Белоусов. – Есть инфляция, и доллар теряет стоимость: за 15–20 лет он подешевел в 2,5 раза. Соревнования становятся масштабнее. Кроме того, нет единой системы подсчета. Она иногда включает, а иногда не включает стоимость неспортивной инфраструктуры, которая преображает целый регион, как это было в Сочи. Одна только железнодорожная ветка через горы стоила немалых денег».

По той же причине запредельными выглядят расходы Катара, который в преддверии ЧМ-2022 потратил $220 млрд. Это заметно больше принятых оценок расходов на организацию таких турниров (ЧМ-2002 – $4–5 млрд, ЧМ-2010 – $3,6 млрд, ЧМ-2014 – $15 млрд, ЧМ-2018 – $11,6–14,2 млрд), хотя на строительство стадионов выделили относительно немного: по данным Forbes, от $6,5 млрд до $10 млрд. В любом случае такие траты потянут не все – чемпионат мира становится не только почетным правом, но и большой финансовой обузой. Некоторые города сознательно отказываются от проведения турниров, как это уже случилось с Монреалем. Изначально второй по величине город Канады был в заявке на ЧМ-2026, но в мэрии назвали расходы в $150 млн неоправданными. К тому же Монреаль уже обжегся на Олимпиаде 1976 г.: оставшийся после Игр долг в $1,5 млрд покрыли только через 30 лет. В итоге канадскую часть чемпионата мира примут лишь два города: в Торонто потратят $300 млн (местные власти выделят $90 млн), а в Ванкувере – от $240 до $260 млн (чтобы окупить затраты, там даже ввели туристический сбор).

Коммерчески успешные соревнования – скорее редкость, но они тоже есть. Самый известный пример – Игры 1984 г. в Лос-Анджелесе. В городе уже была спортивная инфраструктура, государство почти не вкладывалось в проведение соревнований, а расходы взял на себя бизнес. В итоге организаторы заработали $223 млн.

«После Игр в Лос-Анджелесе создали фонд, который работает до сих пор, – рассказывает Белоусов. – Он реализует программы для молодежи в национальном масштабе. Да, считается, что соревнования были слишком коммерциализированы, но даже если они были таковыми, это не так плохо, учитывая то, что после них осталось».

Корейский Пхенчхан тоже неплохо справился с освоением наследия Игр: все дома в олимпийской деревне были проданы, вещательный центр превратился в национальный архив, здание оргкомитета – в комплекс для спортивной подготовки, а арены находятся в ведении региональных властей. Хуже всего используют оставшиеся от соревнований объекты в тех странах, где амбиции изначально превышали возможности, а с финансированием возникали проблемы еще по ходу подготовки. Белоусов привел в пример Афины-2004, Рио-2016 и ЧМ-2010.

Без деревни

Хотя Олимпийские игры традиционно ассоциируются с определенным городом, их стали проводить в разных местах раньше, чем футбольные чемпионаты мира и Европы. В 1956 г. соревнования принимал Мельбурн, но в Австралии действует очень строгий карантин для животных. По этой причине состязания по конному спорту состоялись в Стокгольме, причем за несколько месяцев до старта основного турнира.

«МОК не последовал примеру ФИФА, поскольку в олимпийской хартии прописано, что организатором Игр выступает конкретный город их проведения, – говорит Кыласов. – При МОК в 2002 г. был даже создан Всемирный союз олимпийских городов. Отступления от олимпийского правила произошли в связи с расширением программы и возникшей необходимостью проведения соревнований в таких ландшафтах, которых просто рядом нет. Например, для парусных регат, проводившихся в Таллине на Олимпиаде в Москве в 1980-м или в Циндао на пекинских Играх в 2008-м».

При этом Кыласов подчеркивает, что сейчас основной мотив распределения «обязанностей» по проведению Олимпиады – это экономическая целесообразность. Зачем строить инфраструктуру в одном городе, если можно воспользоваться тем, что было возведено в прошлые годы в разных частях страны? Именно такой план предложила Швейцария, где для зимних Игр уже готово все или почти все. Объекты рассредоточены по разным кантонам: в Санкт-Морице могут пройти соревнования по скелетону и бобслею, Ленцерхайде – по биатлону, Кран-Монтане – по горным лыжам, а Фрибург и Цюрих готовы принять хоккейные матчи. Единой олимпийской деревни тоже не будет, вместо нее создадут несколько центров для проживания спортсменов и гостей на базе уже существующих мест для размещения. Проведение летней Олимпиады в нескольких городах тоже обсуждается. В 2021 г. такую возможность рассматривали Торонто и Монреаль в контексте Игр-2036. Впрочем, как и в случае с ЧМ-2026, затраты могут показаться слишком большими, к тому же пока заявка официально не подана. Символичным выглядит вариант Берлин – Тель-Авив – в таком случае Олимпиада пройдет в Германии и Израиле спустя 100 лет после берлинских Игр-1936, которые открывал Гитлер. На данный момент подтверждена лишь большая мексиканская заявка: Мехико, Гвадалахара, Монтеррей и Тихуана.

Другой способ вписаться в бюджет – строить временные спортивные объекты. Так поступили в Пхенчхане, когда 35-тысячный Олимпийский стадион, где прошла церемония открытия, разобрали через несколько недель после отъезда атлетов. Стоил он, правда, тоже не очень дешево – $109 млн. Похожую модель выбрал и Катар для стадиона «974»: арену на 44 000 зрителей построили из старых морских контейнеров. Ее планируют разобрать, чтобы построить заново: либо в одной из африканских стран, либо в Южной Америке – как раз к ЧМ-2030.

«С одной стороны, это чисто финансовая история, – рассуждает Лев Белоусов. – С другой – социальный вопрос. Вы строите спортивный объект в определенном регионе, но нужен ли он тут? Такие сооружения должны оцениваться с этих двух позиций. Если стадион способен окупить себя, то можно строить крупную арену. Тот же «Фишт» в Сочи окупает себя, и хорошо, что построили большой объект. Если потенциал региона не способен поглотить крупное сооружение, то, конечно, надо строить временное. Лучше всего куда-то перенести стадион, но это сопряжено с большими расходами. У нас в Сочи тоже была идея перенести две арены, но стоимость была высокая, и от проекта отказались».

Сила бренда

Олимпиаду часто рассматривают как рекламу региона. Многие города стали известны на весь мир только благодаря тому, что приняли крупнейшие соревнования. Так было с Лиллехаммером в 1994-м, Атлантой в 1996-м, Пхенчханом в 2018-м. На туристическую привлекательность Барселоны во многом повлияла Олимпиада-1992. Да и про Сочи до Игр-2014 за пределами России знали немногие. Будет ли тот же эффект, если обязанности распределятся между разными городами и даже странами? Алексей Кыласов считает, что он даже может усилиться.

«Нельзя утверждать, что проведение Олимпийских игр в разных городах ведет к размыванию территориального бренда, – говорит он. – У такого подхода есть преимущества, и не только для страны, но и внутри этих городов. Возникает эффект кобрендинга, усиливающий восприятие Игр. Близость моря и гор, географически отдаленных, создает новый образ городов, сжимая пространство вокруг них».

С Кыласовым не согласен Белоусов. Он считает, что ценность бренда Олимпиады для отдельного региона снизится, если соревнования будут проходить в целой стране.

«Можно выносить отдельные соревнования, как в Милане и Кортина-д’Ампеццо, которые примут Игры в 2026-м, – уверен ректор. – Но запоминается место, где пройдут открытие и закрытие. Если вы разделите соревнования на несколько городов, да еще и разнесете открытие и закрытие, то бренд исчезнет, не будет центра. Будут «Игры в Швейцарии» и год – «2030». У чемпионата мира по футболу нет городского бренда, зато есть ФИФА – это мощный бренд, и он не станет слабее, даже если турнир раздробят на несколько стран».