Филипп Никандров: «Санкт-Петербургу нужны такие объекты, как «Лахта центр»

Филипп Никандров спроектировал для Санкт-Петербурга и Москвы высотки, которые имеют все шансы стать новыми городскими символами, – башни «Лахта центра» на берегу Финского залива и «Эволюция» в «Москва-сити». Архитектор 15 лет проработал в международном бюро RMJM, в офисах Великобритании и на Ближнем Востоке, откуда вернулся в Россию в 2004 г. Высотки он начал проектировать в 2000-х, работая в Дубае. На родине возглавил проектирование двух небоскребов по своим концепциям, победившим в международных архитектурных конкурсах, – башни «Эволюция» в «Москва-сити» в 2005 г. и комплекса «Газпрома» в Санкт-Петербурге в 2006 г.

Башня «Лахта центра» в Петербурге, куда переедут структуры «Газпрома», будет введена в эксплуатацию осенью 2018 г. Она станет самым высоким зданием в Европе (462 м).

– Эта история началась на участке около 5 га в том месте, где Охта впадает в Неву. На месте снесенного в 2008 г. Петрозавода когда-то была Охтинская верфь, в XVI–XVII вв. тут находилась шведская крепость Ниеншанц, а до этого, еще в XIII в., – шведская крепость Ландскрона. По сути, история Петербурга с того и началась, что в 1703 г. Петр I взял Ниеншанц осадой, а три недели спустя основал новый город ниже по течению Невы, начав строить крепость на Заячьем острове. Старая земляная фортификация Ниеншанца была впоследствии разрушена. Когда в 2006 г. «Газпром» объявил закрытый международный конкурс на строительство штаб-квартиры на этом участке, я сотрудничал с британской компанией RMJM, попавшей в шорт-лист, составленный из сплошных притцкеровских лауреатов. Мы сумели представить интересную концепцию, которая понравилась заказчикам и большинству членов жюри, одновременно победив в открытом интернет-голосовании и голосовании на выставке конкурсных проектов.

Концепция не только воплощала исторический генетический код участка в своих формах – мы предложили музеефикацию Ниеншанца и Ландскроны трассировкой ее абрисов в мощении и в многочисленных атриумных пространствах комплекса, предусматривавшего также археологический музей для артефактов, найденных в ходе проведенных на деньги «Газпрома» раскопок. Правда, археологи, получив свое вознаграждение, объявили всю площадку «петербургской Троей» и потребовали запрета на строительство, не имея при этом никаких научных планов по консервации участка или воссозданию земляной крепости, кроме, естественно, чистого новодела – построить срытую в XVII в. фортификацию с нуля заново, а потом объявить это памятником. Пройдя согласование Главгосэкспертизы в 2010 г., проект был закрыт, а власти Петербурга тут же объявили весь участок памятником и запретили на нем какое-либо строительство.

Но проект на Охте закрыли главным образом даже не в связи с протестами ЮНЕСКО по поводу самого факта высотного строительства в так называемой буферной зоне вблизи исторического центра, а из-за выявившейся нелегитимности городского высотного регламента, когда обнаружились грубые нарушения при его принятии как части ПЗЗ [правил землепользования и застройки] Санкт-Петербурга. В 2010 г. Верховный суд его отменил. Тогда было фактически приостановлено около 120 проектов, находившихся на территориях промышленного пояса вокруг исторического центра, которые ЮНЕСКО считала буферной зоной (такого статуса в определении границ исторического центра Петербурга как памятника всемирного наследия до сих пор нет). Но развивалась вся эта история на фоне формирующегося предвыборного политического протеста, в котором строительство башни для оппозиционных движений в Санкт-Петербурге символизировало некий акт насилия власти над культурой и историей, отсюда проистекали разного рода сравнения башен с фаллическими образами и плач части интеллигенции по поводу «дефлорации культурного пространства города» (придумали же такое!). Построенную в 1960-е гг. 300-метровую телебашню на фоне шпиля Петропавловки и три десятка дымящих промышленных труб, превышающих отметку верха купола Исаакия, никто как будто бы и не замечал. То есть все это было не столько про архитектуру, сколько про политику, от этого знакового проекта слишком сильно «пахло властью».

Изначально идею не принимали в штыки, в 2006 г. был проведен архитектурный конкурс, была открытая выставка всех концепций, была полемика, но уже в 2007 г. потекли серьезные деньги в протестную кампанию по дискредитации проекта на Охте. Кто финансировал это, я точно не знаю, но речь шла о переезде из столицы крупнейшего налогоплательщика страны, сумма налоговых отчислений которого была сопоставима с совокупным годовым бюджетом Петербурга, и слишком много влиятельных сил было заинтересовано если не остановить, то как минимум замедлить этот переезд из одного региона в другой.

– Нет. Меня бы это, безусловно, смущало, если бы это строилось, скажем, напротив Дворцовой площади или Петропавловской крепости по аналогу 300-метровой лондонской башне The Shard, стоящей через Темзу прямо напротив Тауэра, памятника всемирного наследия ЮНЕСКО. Наш же участок был далеко за пределами исторических городских ансамблей. Мы тогда построили 3D-модель города, провели свой ландшафтно-визуальный анализ, просмотрев все точки, с каких улиц башню будет видно, и нашли всего 5–6 улиц, на оси которых сидела новая доминанта, и все эти улицы были за пределами так называемого золотого треугольника. Пять километров от Дворцовой площади – это вполне приличное расстояние.

Но «Газпром» в итоге принял стратегически правильное решение – перенести стройку со спорной территории и подальше от исторического центра. С 2011 г. проект развивается в Лахте, на берегу Финского залива, на участке намывной территории, в 5 км от границы исторического центра. RMJM не смогла пережить международный экономический кризис и дальше концепции работа с ней не пошла. Так что вместе с проектом «Лахта центра» я перешел работать главным архитектором в «Горпроект», выигравший в 2011 г. тендер на генеральное проектирование объекта. С тех пор проект был полностью и неоднократно переработан, от прежней концепции осталась только идея силуэта башни-шпиля, символизирующей пламя, что несет людям «Газпром». Но теперь это 462 м, это будет на многие годы вперед самый высокий небоскреб не только России, но и Европы.

Сейчас «Лахта центр» как новый общественно-деловой кластер – это флагман агломерации практически в центре кольца лагуны Финского залива, опоясанного кольцевой автомагистралью, в орбите которой Большой Санкт-Петербург и будет развиваться в XXI в. И башня на берегу залива как новая общегородская доминанта формирует морской фасад города прямо напротив нового пассажирского порта, принимающего в летний туристический сезон по 5–7 круизных лайнеров одновременно, а это больше туристов, чем ежедневно прибывает через аэропорт «Пулково».

– Была пескобаза – хранили песок для строек.

– Нет, она стоит на 264 сваях диаметром 2 м до 82 м глубиной, они проходят первые 30 м слабых грунтов и упираются в твердые глины. Фундаментную плиту непрерывно заливали более двух суток (рекорд Книги Гиннесса).

Площадь участка первой фазы – 8 га, там будут большие благоустроенные пространства: три общественные площади, открытый амфитеатр со сценой на фоне залива, музей занимательной науки с планетарием, концертный зал. Башню завершает не кабинет руководителя компании, а доступная обзорная площадка, безусловный центр притяжения для туристов. Объект также сертифицируется на золотой стандарт LEED, что делает его в национальном масштабе флагманом в части энергосбережения и бережного отношения к окружающей среде, все-таки это штаб-квартира крупнейшей энергетической компании, развивающейся в ногу с прогрессом.

– Под офисные функции отведено менее 45% всех площадей, остальные относятся к общественным пространствам и функциям, включая рекреацию. У «Газпрома» рядом есть еще одна площадка в 7 га, там построят вторую фазу, где будет больше офисных площадей.

– Инвестор первой фазы – «Газпром нефть», эта компания изначально была застройщиком и девелопером проекта через свою дочернюю структуру. Но в итоге поселятся в комплексе все основные бренды группы компаний «Газпром». Сейчас они в Петербурге занимают сопоставимые площади в разных бизнес-центрах, платят за аренду. В долгосрочной перспективе собственное здание – это однозначная экономия для них.

– Я очень на это надеюсь, а рассудит история. Впрочем, любой архитектор убежден в своей правоте. Хотя, думаю, создатель башни «Монпарнас» тоже ею гордился. Мы – архитекторы, дизайнеры – живем и работаем в сложное время в контексте идеологии всеобщего консюмеризма, что вынуждает многих из наших коллег умерщвлять свои же постройки, идя по пути сиюминутной архитектурной моды, постоянно изобретая новые стили и девальвируя тем самым ценность предыдущих. Это делает жизнь инвесторов сложной, особенно если речь о высотном здании. Срок строительства с высотой увеличивается прямо пропорционально. И может так оказаться, что, проинвестировав ультрамодную на момент начала проекта концепцию, вы получите морально устаревший к моменту завершения стройки объект. Именно поэтому в России строится так много псевдоклассических зданий (что считается дурным вкусом в Европе) – таким образом заказчики пытаются спасти инвестиции и обмануть время. Но обманывают только самих себя, все эти «псевдо» и «квази» никогда не станут классикой, а навсегда останутся в категории жалких пародий. Стилистика фасадов и форм «Лахта центра» вне времени, она не привязана ни к какой архитектурной моде.

– Железобетонное ядро в центре и обетоненные стальные колонны по периферии, между ними стальные балки и железобетонные перекрытия по стальному профнастилу – это наиболее популярный сейчас тип конструктива для меганебоскребов, его называют композитным. К 2020 г., когда башня будет полностью заселена, она уже не попадет в список 20 самых высоких башен мира. Но мы живем в контексте Европы, и задач ставить высотные рекорды не было. Задача изначально была найти гармонию с местом в градостроительном контексте Петербурга.

– Многие используемые передовые строительные технологии уже были отработаны ранее на других объектах, но в более скромных масштабах. Уникальны, например, фасады: это самый большой в мире холодногнутый фасад (после башни «Эволюция»): стекло изогнуто и строго следует спиралеобразной геометрии формы, как бы течет непрерывно. Кроме того, тут применен интеллектуальный вентилируемый фасад: летом он будет препятствовать нагреву помещений при открытых вентклапанах, а зимой – накапливать солнечную энергию за счет парникового эффекта, уменьшая энергозатраты на отопление при закрытых вентклапанах. Уникальна и система обслуживания фасадов: по форме здания проложены специальные рельсы, по которым будут перемещаться балки с люлькой для мойки или замены стеклопакетов. В эти же рельсы интегрирована и архитектурная подсветка, и антиобледенительные системы. Меры по борьбе с обледенением здесь крайне важны – никто не строил такие высокие здания на такой северной широте и в таком влажном климате. Специальные датчики будут следить за тем, когда надо будет включать локальный обогрев в местах, где могут появиться сосульки в холодное время года.

Городу, безусловно, нужны такие объекты, они позиционируют его гораздо дальше его привычной ниши города-музея или Северной Венеции. Петербург – как и Венеция – плоский город. Но высота рядовой застройки вне пределов исторического центра выросла в несколько раз, а высота доминант – нет, сейчас средняя высота исторических архитектурных доминант в центре – 50–60 м, как средний жилой дом на окраине. И этот новый масштаб диктует и масштаб новых высотных доминант. Но до последнего времени такие доминанты в городе не строились.

Небоскребы и высотное строительство в целом – тенденция, связанная с ростом плотности наших городов и мегаполисов, как, впрочем, все явления нашей жизни. Тенденция позитивная, если в градостроительном планировании, а также проектировании и строительстве небоскребов заняты профессионалы, и пугающее явление, если этим занимаются дилетанты, а такое тоже бывает.

– Увеличение плотности застройки – это прогрессивно и неизбежно. Прогрессивно, так как в целом на планете при увеличении плотности проживание становится все более компактным и, таким образом, сохраняются или освобождаются от застройки значительные территории, остающиеся на балансе природных экосистем. Неизбежно, поскольку с ростом населения планеты усиливается всеобщая тенденция экономии ресурсов, включая энергию и все виды инфраструктуры.

– В двух словах не ответить. Россия сейчас находится в плену одновременно нескольких трендов – еще преобладает индустриальное общество, но в мегаполисах, где традиционное производство заменяется инновационной и сервисной экономикой, уже видны элементы постиндустриального общественного уклада. Например, «Сколково» можно рассматривать как прототип или, скорее, шоурум такого города-сада. Хотя оно создается в некоторой изоляции от настоящей экономики страны и имеет признаки потемкинских деревень, но такова судьба многих пилотных проектов.

В России все еще превалирует массовое жилищное строительство эпохи индустриализации, начатое с хрущевских времен. До сих пор миллионы взрослых детей живут с родителями, миллионы разведенных супругов продолжают делить жилплощадь, не говоря уже о миллионах людей, обитающих в коммуналках и ветхих домах. Новостройки по-прежнему конкурируют за кошельки покупателей с теми же хрущевками и брежневками: такой убогий конкурентный фон не сулит нам особого качества строящихся домов эконом-класса и улучшения градостроительной среды. В западных странах, наоборот, имеет место перепроизводство жилья, поэтому нет такого размаха массового жилищного строительства, строят там намного меньше, значит, и конкуренция гораздо выше и лучше качество. Это касается и социального жилья, которое тоже строят, но по государственным заказам и не так массово, как у нас, что позволяет использовать индивидуальные проекты для каждого конкретного участка и даже привлекать к этим проектам известных архитекторов.

Только серьезная конкуренция в сфере жилищного строительства способна возродить институт настоящих архитектурных конкурсов и вернуть качество архитектуры в новое строительство. А что касается уже построенных «муравейников», то, к сожалению, нам с этим жить, и очень долго.

Но надо понимать, что прогрессивные урбанистические тенденции не сулят уменьшения плотности застройки в наших городах, она будет продолжать расти с ростом темпов урбанизации. Которая будет продолжаться как минимум до середины этого века, когда в городах, согласно прогнозам, будет жить 70% населения планеты. Но это могут быть уже совсем другие города.

– Генпланы и ПЗЗ обоих мегаполисов, равно как и все российское градостроительство как наука, базируются до сих пор на основополагающих принципах градостроительства индустриального общества со времен промышленных революций XIX в. Это значит: в удалении от даунтауна строились промзоны, а рядом располагались спальные жилые кварталы, отдельно строились стадионы, парки для отдыха горожан и т. д. Однако, если мы избавимся от подобного функционального районирования и зонирования городов по старым схемам центрического развития и будем строить жизнь постиндустриального общества, создавая смешанную застройку, в которой жилье, ритейл, офисы, школы, университеты, объекты культуры и спорта будут гармонично сосуществовать вдоль благоустроенных и озелененных улиц и скверов, то дальнейший рост плотности городов за счет увеличения этажности застройки сможет осуществляться, не разрушая такую гармонию, а, наоборот, уменьшая потребность в суточной миграции. То, что сейчас большинство населения живет в одном районе, работает – в другом, а ездит за покупками или отдыхать – в третий, только порождает транспортный коллапс. Ответ на этот вызов – полицентрическое развитие наших городов.

– Это вечный спор и борьба за долю в бюджете. Девелопер будет стремиться если не урезать, то предельно оптимизировать бюджет, выделяемый на архитектурную выразительность, качество деталей и благоустройство. А архитектор, напротив, будет (и обязан по определению) бороться за увеличение бюджета на эстетику и качество. Но договориться можно. Если, например, принять принцип минимализма в том высоком понимании, в каком его сформулировал [немецкий архитектор Людвиг] Мис ван дер Роэ: «Меньше – значит больше». Вот только отмерять «больше-меньше» тут должен вовсе не девелопер, не чиновник, а архитектор.

– Абсолютно согласен, это, в принципе, и есть высший экзамен. Конечно, для любого зодчего большое везение – получить неограниченный бюджет на реализацию его архитектурных грез и фантазий, но, на мой взгляд, построить красиво в маленьком бюджете гораздо более почетная заслуга и более высокая миссия, достойная аплодисментов.

Недавно у нас появился такой заказ – проект типового жилого дома для предоставления в аренду. Итогом должна стать концепция арендного дома, которым будет централизованно владеть и управлять единый домовладелец. Чтобы этому бизнесу быть успешным на рынке, новый домовладелец должен предлагать не только доступную плату, но и исключительно привлекательное для потенциальных арендаторов жилье в части качества и эстетики. Это и есть та задача и тот профессиональный вызов, о котором вы спрашиваете.

– Таким, чтобы большинству его жителей было удобно в нем жить, не мечтая о переезде в другой город. Таким, чтобы родившимся в нем людям хотелось в нем же прожить жизнь. Речь идет об экологически и социально безопасном урбанизированном городском пространстве, находящемся в гармонии с окружающей средой и обеспечивающем – в силу своей планировки и функциональной комплектации – удобный и простой доступ граждан к основным элементам сложной социальной инфраструктуры, включая трудоустройство, образование, здравоохранение, культуру, торговлю, рекреацию и спорт. Что касается транспорта, то его структура уже меняется с процессом «уберизации» и с появлением беспилотных автомобилей и дронов, а цель для человека будущего, на мой взгляд, – меньше перемещаться по городу в автомобиле и больше ходить пешком и/или пользоваться велосипедами и гироскутерами. Паттерн суточных миграций в черте города уже начал меняться, онлайн-шопинг и курьеры стали медленно, но верно убивать традиционную торговлю, в развитых странах стрит-ритейл, моллы и гипермаркеты с огромными парковками потихоньку вымирают как класс. Но люди должны оставаться достаточно мобильными для поездок между городами или путешествий по миру. Думаю, что виртуальная реальность будет снижать долю делового туризма и командировок, люди будут путешествовать, чтобы навестить родственников или чтобы посмотреть мир. И если туристы массово стремятся в какой-то город, то, значит, он уже в чем-то, безусловно, успешен и тем самым завоевал свое место в настоящем и будущем.