Чем похожи и чем отличаются реакции Москвы и Тегерана на сбитый самолет

После того как власти в Иране сначала отрицали, а потом признали вину за сбитый украинский самолет, у многих публичных комментаторов возник соблазн провести параллели с ситуацией вокруг катастрофы Boeing 777 в Донецкой области в 2014 г. Минобороны России до сих пор официально отвергает какую-либо причастность к той трагедии. Поведение Тегерана можно объяснять по-разному. Это может быть и давление идеологии, и бо́льшая хитрость, и просто уверенность режима в своих силах. Вместе с тем и тот и другой случай – примеры того, как Москва и Тегеран используют для достижения своих целей один и тот же политический прием: отпирательство.

Политика – такое ремесло, где отпирательство – это стратегический метод, позволяющий сохранить контроль. Один и тот же режим в одном случае может выбрать вранье, а в другом – признание жесткой правды. У бывалого политика есть нюх на то, какой подход выгоднее использовать в разных ситуациях.

Психологи выделяют три степени отрицания. При простом отрицании неприятные факты отвергаются напрочь. Это поведение Москвы в 2014 г. и после. При так называемой минимизации факты признаются, но их значимость преуменьшается. Как пример – реакция Киева на сбитый украинскими ПВО над Черным морем в октябре 2001 г. самолет Ту-154 авиакомпании «Сибирь». Президент Украины Леонид Кучма тогда неудачно заметил: «Мы не первые и не последние, не надо из этого делать трагедию». То, как среагировал сейчас Тегеран, называется проекцией: признаются факты и их серьезность, но вина переносится на кого-то другого. В данном случае на США, создавшие напряженную обстановку в регионе.

С одной стороны, отпирательство – это простой (хотя и неправильный с моральной точки зрения) выбор политиков, позволяющий им продолжать жить в удобном мире, где часть процессов находится под их контролем. Как долго этот мир продлится, зависит от того, насколько мастерски применяется выбранный подход. По словам Геворга Аветикяна, востоковеда из Европейского университета в Санкт-Петербурге, даже три дня отрицания фактов вынудили иранские власти «пристегнуть ремни безопасности»: слово «отставка» (на фарси) – один из самых популярных сейчас хештегов в иранских соцсетях.

С другой стороны, в случае нашей страны ложь в каком-то смысле традиция, давний способ ведения политических дел. Задолго до того как у нас появилась атомная бомба (она, по мнению некоторых комментаторов, дает нам бо́льшую свободу настаивать на любой лжи), интересное наблюдение сделал историк Василий Ключевский. В «Сказаниях иностранцев о Московском государстве», повествующих о XV–XVIII вв., он писал: «Дипломатические приемы московских бояр часто повергали в отчаяние иностранных послов, особенно тех, которые хотели вести дело прямо и добросовестно. Они горько жалуются на двуличность и бесцеремонность московских дипломатов, на их непостоянство и легкость, с которой они давали и нарушали обеща­ние. Чтоб не попасть в их сети, недостаточно было уве­риться, что они лгут; надо было еще решить, куда метит эта ложь, что о ней подумать. Если их уличили во лжи, они не краснели и на упреки отвечали усмешкой. Как бы точно и решительно ни был определен и установ­лен какой-нибудь пункт переговоров, в случае нужды они всегда находили возможность, посредством разнооб­разных заученных толкований, ослабить его силу или даже представить его в другом, неожиданном виде».

Так или иначе сравнивать дипломатические маневры Москвы и Тегерана имеет смысл только с учетом целей и ситуации, в которых оказались два режима. Нельзя судить, какой из них правдивее. Оба используют одни и те же методы соразмерно своим интересам. В случае российских властей выбранный подход очевидно работает. Тегерану же выгодно идти по пути большей прозрачности, чтобы весь мир следил за действиями США в регионе, а не упрекал Иран в сокрытии следов преступления.

Автор — проректор РЭШ по стратегическому развитию