Какой язык взаимоотношений нужен сейчас России

Владимир Путин еще в 2010 г. сказал, что не жалеет о распаде СССР только тот, у кого нет сердца. Тогда таких было 30% (среди тех, кому 18, и старше), в 2015 г. их стало 37%, а затем их доля стала падать, и теперь их в целом 25%. Среди ровесников президента и тех, кто его старше, их совсем немного – 14%. Однако среди тех, кто родился и вырос уже после распада Советского Союза, не сожалеющих об этом почти половина, а если они учатся, то и больше половины. Опрос «Левада-центра» ясно показывает, что чем меньше у людей жизненных ресурсов, таких как молодость, образование или деньги, тем больше они жалеют о распаде СССР. Тому, чего не хватает в сегодняшней реальности, они ищут символическую замену в воображаемом прошлом. (А если хватает – не ищут.)

Внутри сожалений о распаде СССР есть и мотив сожалений о распаде Российской империи. Это он сквозит в полушуточных разговорах о том, что пора вернуть Аляску. Доля правды в этих шутках состоит в том, что этим людям правильными, истинными кажутся способ мышления и аргументация времен, когда империи делили мир пропорционально силе своей армии и флота. (Недаром слова о том, что они единственные союзники России, столь популярны сейчас.)

Эти люди, очарованные простым языком силы, забывают, что схватки империй за мировое господство дважды за последнее столетие ввергали нас в глобальную катастрофу. И мир, потерявший в двух мировых войнах почти 100 млн человек, вышел из них с убеждением, что война перестала быть средством достижения этого господства. Они также забывают, что в бывших империях метрополии оставили попытки силой удержать некогда покоренные ими народы и страны.

Эти люди, которым нравится и полушутка «Можем повторить!», так и не выучили новые языки взаимоотношений между странами, вообще между человеческими сообществами. Большая беда нашего социума состоит в том, что язык силы, будь то язык великих империй, будь то язык уличных банд, ему кажется единственно истинным. А язык прав и свобод человека, международных законов, договоренностей и договоров – лишь наивной либо лицемерной маскировкой реальных, т. е. силовых, отношений.

Но они и сами готовы, когда надо, говорить на языке «дружбы и взаимопонимания» – с нужными умолчаниями. О Советском Союзе принято и теперь толковать как о стране, где все держалось на братстве народов, где никто не смотрел, какая у кого национальность и проч. Но о том, что большевики – вполне справедливо – называли Российскую империю «тюрьмой народов», а потом сами проводили войсковые операции в Западной Украине и Прибалтике, депортации оттуда десятков тысяч человек, а также с Кавказа, из Крыма и с Дальнего Востока, сейчас не говорится. Неприличным считается и вспоминать, как русским после распада СССР вдруг пришлось бежать из «братских» республик.

Советский Союз в смысле силы и ее применения против людей был помощнее нынешней России. А все же – раз, и распался. Чтобы не пришлось потом жалеть о распаде России, нам всем надо срочно учить новые для нас языки взаимодействия между народами, между людьми.

Автор — заведующий отделом социокультурных исследований «Левада-центра»