Сталин как пузырь

В Москве начался монтаж памятника жертвам репрессий работы скульптора Георгия Франгуляна. Стоящим в пробках москвичам и гостям столицы может показаться, что это всего лишь часть собянинской реконструкции Москвы, – та часть Садового кольца, где будет размещаться «Стена скорби», основательно раскурочена и утопает в ядовитой пыли. Но все, безусловно, гораздо серьезнее: политический режим, который ведет – уже не стесняясь – свою родословную напрямую от Сталина, совершенно официальным образом, с момента подписания почти два года назад указа президента о возведении мемориала, решил помянуть жертв репрессий.

Парадоксы на этом не заканчиваются – в совете Фонда памяти, который со стороны кремлевского официоза занимался памятником, состоит Арсений Рогинский – глава «Мемориала», организации, признанной властью иностранным агентом. Тем не менее все эти противоречия кажущиеся. Их разрешение укладывается в очень простую формулу: да, репрессии были и это не очень хорошо (хотя и «политически оправданно», как следует из опросов «Левада-центра»), но зато Сталин победил в войне и при нем был порядок. Сдвинуть с места эту идеологему, засевшую, как осколок, в массовом сознании, не может никто с перерывом на короткие периоды либерализации, прочно увязанные с десталинизацией, – хрущевскую оттепель и горбачевскую перестройку.

Массовое сознание, как и политический режим, как и сам президент России, – жертва репрессий. Точнее, представлений о них как о чем-то неизбежным образом брошенном в топку развития страны: «время такое было». Сталин – «имя России» № 1 – живет в каждом как паразит, определяя представления о российской истории и текущей реальности.

В культовом советском фильме «Доживем до понедельника» между учителями происходит следующий диалог: «Вы просто ушли в себя и развели там пессимизм. А вы ведь историк. Вам это неудобно даже с политической точки зрения. – А я, Светлана Михайловна, сейчас даю историю до 17 года. Так что политически тут все в порядке». Вот так и сейчас: история советского периода не может быть пессимистичной, потому что это череда великих побед, которым мы наследуем. В этой картине мира репрессии – транзакционные издержки индустриализации, Победы, послевоенного восстановления народного хозяйства.

В сегодняшнем не то что идеологическом – повседневном дискурсе Сталин стал как Путин: оба персонажи для сувенирных магазинов на Красной площади и Никольской улице – один «вежливый», другой не очень, рядом с матрешками. Покатайтесь на речном трамвайчике по Москве-реке: счастливый голос экскурсовода расскажет вам, как сталинский генплан, сталинские высотки и вообще все сталинское замечательным образом изменили облик столицы.

Политический рынок перегрет, Сталин и Путин образуют пузырь. Но едва ли мемориал жертвам охладит рынок даже в 2018-м – в год 80-летнего «юбилея» Большого террора. Власть откупилась от гражданского общества памятником, параллельно сознательно минимизировав механизмы трансляции семейной и общественной памяти о жертвах репрессий. И еще вопрос, не станет ли мемориал инструментом искусственной конкуренции с Соловецким камнем. Или, напротив, не найдутся ли отморозки, которые, оценив значение памятника, однажды осквернят его. «Стена скорби» станет еще и тестом для общества на зрелость.

Автор – директор программы Московского центра Карнеги