Банкротство после коронавируса: чего стоит ждать

После победы над коронавирусом российский рынок ожидает не только многократное увеличение банкротств, но и большая реформа самого банкротного законодательства. Реабилитация должников вместо их ликвидации, слепой выбор арбитражных управляющих и доступность банкротства для физических лиц – основные направления реформы оглашены еще до кризиса. Но будет ли реформа скорректирована из-за пандемия и когда она начнется?

Каждый новый кризис вызывает панические настроения и заявления, что «мир никогда уже не будет прежним», а спустя несколько месяцев после апокалипсиса об остроте переживаний закономерно вспоминают только коллеги-банкротчики, разгребающие остатки рухнувших бизнесов. Остальная страна ходит в новые рестораны и магазины, открывшиеся на месте менее удачливых предшественников. Но законодательство о банкротстве хранит следы каждого из кризисов – все они заставляли проводить реформы. Достаточно вспомнить специальный режим банкротства банков, появившийся после кризиса 1998 г., и главу в законе о банкротстве об оспаривании сделок, которая принята после кризиса 2008 г.

Очередные изменения в российском законодательстве о банкротстве начали обсуждать задолго до пандемии. Самым заметным в последние месяцы был, пожалуй, проект реформы банкротного законодательства, подготовленный Минэкономразвития (хотя изменения в это законодательство обсуждаются и внедряются с завидным постоянством). Все дальнейшие шаги имеет смысл обсуждать с оглядкой на этот программный документ. Пожалуй, самая ожидаемая реформа – повсеместное использование реабилитационных процедур банкротства вместо ликвидационных. Сами по себе предложения Минэкономразвития в этой части (отмена заведомо бессмысленной и порой вредной процедуры наблюдения, более четкое разграничение оставшихся процедур) выглядят более чем здраво, но надеяться сейчас на революцию, увы, все равно не приходится. Самый замечательный банкротный закон не предоставит финансирование бизнесу, у которого не хватает средств на расчет с кредиторами, не даст закрывшемуся из-за пандемии ресторану возможности рассчитаться с арендатором, банком, поставщиком и налоговым органом. Поэтому единственной альтернативой ликвидации пока остается принудительное прекращение части обязательств должника в ущерб интересам кредиторов, а подобные благодеяния не могут быть массовыми, так как наносят удар по платежеспособности кредиторов – среди которых фискальный орган, а его интересы ущемлены у нас уж точно никак быть не могут.

Переход к широкому использованию реабилитационных процедур именно в эпоху массовых банкротств может оказаться вдвойне сложным.

Во-первых, инвесторов, готовых вкладываться в реструктуризацию проблемного бизнеса, не будет или будет слишком мало. То есть даже потенциально прибыльный бизнес, который мог бы привлечь финансирование со стороны на этапе банкротства или перед началом формальной процедуры и относительно легко пройти реабилитацию, в период кризиса скорее всего будет ликвидирован.

Во-вторых, повышенная нагрузка на любую систему делает гораздо более сложным внедрение изменений, тем более настолько глубоких. Новые процедуры, доселе не известные ни суду, ни арбитражным управляющим, вряд ли будут успешно применены в условиях многократного увеличения количества банкротных дел. Во многих судах нагрузка на судей банкротных составов и до кризиса (совмещенного с реформой) была чрезмерной. Судьи московских арбитражных судов вынуждены уделять слушанию по одному делу не более 10 минут, а при обсуждаемом сценарии и, например, при увеличении количества банкротных дел в 2 раза время рассмотрения дела, очевидно, уменьшится, условно, до пяти минут, за которые суд должен будет применить неизвестное ему законодательство, не имея под рукой правоприменительной практики.

Стоит сказать, что реструктуризация намного сложнее ликвидации и требует куда большей вовлеченности судьи – равно как хирургическая операция на сердце требует намного больше времени и усилий хирургов, чем вскрытие пациента, операции не дождавшегося.

Так что самые благие замыслы законодателя вполне могут разбиться о реалии арбитражных судов, но и другой принципиально важный участник процесса – арбитражный управляющий – тоже может не поддержать реформу. Похоже, что профессиональное сообщество арбитражных управляющих совершенно не в восторге от предстоящих изменений. Как итог, текущий кризис мы, вероятнее всего, переживем в условиях ликвидационного уклона банкротства, однако по его завершении остается надежда на более широкое использование реабилитационных процедур.

К сожалению, положение арбитражных управляющих давно оказалось гордиевым узлом российского банкротства. Основной принцип финансирования их деятельности – небольшое ежемесячное вознаграждение (или даже одноразовое в случае банкротства граждан) и процентное вознаграждение по результатам проведенных процедур банкротства. Казалось бы, вполне разумный подход, но работает, как задумано, он довольно редко – как правило, только в тех процедурах, где активов должника достаточно, чтобы заинтересовать стороннего инвестора, который их финансирует (практически ни один арбитражный управляющий в одиночку сделать это не в состоянии). Поэтому обычно процедуры банкротства финансируются кем-то из кредиторов или акционерами должника, которые получают в свое полное распоряжение и имущество должника, и управляющего. Результат вполне предсказуем – среднестатистическая процедура банкротства сейчас похожа скорее не на цивилизованный процесс, в котором учитываются законные интересы всех участников, а на первобытную схватку, где побеждает сильнейший и самый зубастый кредитор.

Последние поправки в закон о банкротстве предлагают помимо всего прочего изменить сложившееся положение вещей и доверить выбор управляющего компьютерному алгоритму, а также несколько изменить порядок начисления вознаграждения. Арбитражные управляющие уже реагировали на эти предложения – и очень остро. За их возражениями достаточно легко читается опасение остаться без средств, которые платят нечистоплотные заказчики банкротных процедур. Без сомнения, безобразия с контролируемыми банкротствами должны быть пресечены, и с предложением о выборе кандидатуры управляющего компьютерным алгоритмом нельзя не согласиться – по крайней мере пока российские суды по разным причинам не готовы объективно и информированно назначать управляющих по своему усмотрению. Но если не учитывать финансовые интересы арбитражных управляющих (в их легитимной части, разумеется), то может оказаться так, что вести процедуры, ликвидационные и реабилитационные, будет просто некому. Пока эта дилемма остается неразрешенной, а потому власти внезапно могут оказаться заложниками арбитражных управляющих – если в период массовых банкротств последние начнут бойкотировать проведение процедур.

Еще один очень большой блок реформы – банкротство физических лиц. Законопроект об изменениях в законодательстве о банкротстве в этой части уже рассмотрен Госдумой в первом чтении. Консенсус здесь заключается в том, что банкротство должно быть доступно для широкого круга граждан, оказавшихся в тяжелой финансовой ситуации. Предполагается упростить (и, соответственно, удешевить) процедуры, сократить бюрократические формальности, необходимые для освобождения граждан-банкротов от долгов. До последних событий этот законопроект выглядел полезным и для кредиторов, но в ситуации, когда процент неплатежеспособных заемщиков может вырасти на порядок, упрощенное банкротство должников по потребительским кредитам может потащить на дно и микрофинансовые, и кредитные организации. Возврат в случае дефолта по таким кредитам в любом случае практически невозможен, поэтому речь скорее о факторе времени – насколько быстро финансовые организации будут вынуждены отразить убытки в балансах и (потенциально) обанкротиться сами. Эта часть реформы банкротного законодательства ближе всего к завершению, но может оказаться невыгодной для крупных банков – а значит, замороженной.

В любом случае после снятия режима ограничений на работу бизнеса для отрасли банкротства самой большой загадкой будет, начнется ли основная часть реформы законодательства после окончания кризиса в экономике (по опыту прежних лет речь о 1,5–2 годах) или правительство постарается добиться игры по новым правилам уже сейчас. Это мы, скорее всего, узнаем уже летом.

А пока на банкротства у нас мораторий.

Автор – советник, руководитель практики банкротства и финансовой реструктуризации международной юрфирмы «Ильяшев и партнеры», координатор INSOL Europe в России