Как сочетаются скрепы и рост

Германия – одна из наиболее экономически развитых стран мира, и вряд ли кого-то может удивить, что в Средние века процветали немецкие торговые города, входившие в Ганзу. Может казаться, будто Германия всегда была образцом для Европы в хозяйственном отношении, хотя у тех, кто читал печальный роман Томаса Манна «Будденброки», повествующий об упадке старой семьи любекских коммерсантов в XIX в., должно было закрасться подозрение, что не все было так просто. Роман, правда, наводит на мысль об экзистенциальных причинах декаданса, но и проблемы Любека и других немецких городов возникли за несколько столетий до описываемых Томасом Манном событий, и связаны они были с очень конкретными вещами. В основном с удивительным консерватизмом ганзейских коммерсантов. С тем, что свои культурные скрепы они ценили больше возможности экономического процветания, а потому проиграли конкурентную борьбу всем, кому только можно. Примерно так же, как сегодня Россия, «встающая с колен» и не желающая присматриваться к происходящим в мире большим переменам, меняет былое динамичное развитие на унылую стагнацию.

Успех Ганзы был связан с успешным освоением товарных потоков по Балтике и Северному морю. Немецкие моряки на своих кораблях возили меха и воск из Новгорода, треску из Бергена, шерсть из Лондона, сукно из Брюгге, металлы из Стокгольма и сельдь, выловленную у датских берегов. С юга они во все эти точки поставляли французскую соль, рейнские вина, польское и прусское зерно. Немецкие корабли были вместительнее, чем суда конкурентов. Немецкая работоспособность обеспечивала нарастающую интенсивность поставок разнообразных товаров. Немецкая организованность привела к созданию ганзейской структуры, служившей для защиты интересов коммерсантов в мире разбоя, пиратства и постоянных «наездов» со стороны властей.

Наверное, все было бы у них хорошо, если бы мир не менялся. Но он на самом деле постоянно меняется. На высокодоходных рынках вдруг появляются новые конкуренты. Устаревают привычные технологии. Вчерашние прибыли оборачиваются убытками. И на все это надо реагировать. Но реагировать не всегда легко, поскольку людям свойственно свои временные успехи трактовать порой как вечные ценности, как свойство своей культуры, от которой никак нельзя отказаться. Старый купец полагает порой, что он зарабатывает не потому, что хорошо приспособился к рыночным требованиям, а потому, что ведет бизнес по заветам отцов и дедов. А когда заветы эти становятся тормозом, он не может уже перестроиться, поскольку не понимает, что важно в его бизнесе, а что вторично, что хорошо для прибыли, а что плохо, что реально способствует успеху, а что лишь имитирует успех.

Ганзейские города в XVI в. столкнулись с проблемами, решить которые консервативными методами было невозможно. Во-первых, ганзейские корабли – важнейший источник былого немецкого успеха – стали неконкурентоспособны в сравнении со значительно лучше спроектированными кораблями голландцев. Неприхотливые голландские матросы обходились судовладельцам дешевле, а их работоспособность была не меньше.

Во-вторых, коммерсанты из южногерманских городов (в первую очередь из Нюрнберга) стремились привнести в северогерманский бизнес принципы работы в кредит. Это позволяло существенно расширить масштаб операций в сравнении с тем масштабом, к которому привыкли ганзейцы, торговавшие за наличные.

В-третьих, на европейский рынок стали выходить сравнительно дешевые и качественные английские ткани, сделанные «прямо на месте» из английской шерсти. Этот товар стал постепенно вытеснять традиционное фламандское сукно, которое немецкие купцы развозили во все города, с которыми вели торговлю.

Голландцы, южные немцы и англичане стали обходить ганзейцев «на поворотах», но те упорно продолжали держаться за старые принципы работы. Надо сказать, что подобное свойство вообще характерно для традиционного общества. Современное стремление сделать что-то лучше, оригинальнее, выгоднее не было свойственно далеким предкам. В ряде случаев, когда жизненная необходимость перевешивала естественное стремление к старине, прорывы все же случались. Но в случае с Ганзой перемены с трудом пробивали дорогу через природный консерватизм.

Новые корабли стали строить и на любекских верфях, но с опозданием, т. е. уже в то время, когда голландцы захватили большую часть балтийского рынка. Английское сукно стали перевозить, но неохотно: до последней возможности держались за фламандские ткани. А тех своих бюргеров, которые стремились к сотрудничеству с выходцами из Нюрнберга, ганзейцы считали чем-то вроде иностранных агентов, т. е. проводников влияния, чуждого старым торговым принципам.

Сохранению консервативных настроений способствовало то, что объем ганзейской торговли вовсе не упал под воздействием конкуренции, а продолжал нарастать. Это было связано с быстрым развитием торговли в ту эпоху, но голландцы и англичане развивались с утроенной скоростью, а ганзейцы лишь с удвоенной. В такой ситуации немецким бюргерам казалось, что нет серьезных оснований для паники. Они видели, что карманы по-прежнему пухнут, но при этом вряд ли понимали, что в динамичном мире становятся середнячками, а в будущем, может, даже окажутся аутсайдерами. Пожалуй, лишь Гамбург из всех ганзейских городов меньше был склонен к консерватизму, и, может, поэтому он продолжал расти в отличие от Любека, Бремена, Люнебурга, Штральзунда, Висмара, Ростока.

Тот мир, который описал Томас Манн в «Будденброках», не был миром убогости и нищеты. Любек XIX в. оставался небольшим зажиточным городком, но экономическая динамика из него ушла. И сам Томас Манн, как известно, уехал из этой уютной провинции в Мюнхен, где царила совершенно иная атмосфера. Динамизм Германии XIX–XX вв. никак не был связан со старой Ганзой. Он основывался на новых тенденциях, вовремя воспринятых немцами той эпохи, и проявлялся в иных точках роста, нежели ганзейские города.

Чем-то ганзейская ситуация напоминает нынешнюю российскую. Наша элита зарабатывает миллионы и миллиарды. Низкая эффективность режима не мешает разным представителям элиты богатеть. И даже средний российский гражданин сегодня явно обеспеченнее, чем был в СССР. Поэтому многие люди не замечают, насколько неэффективна путинская система и как мы все больше отстаем от растущей мировой экономики. Им кажется, будто страна встает с колен, тогда как на самом деле движение у нас прямо противоположное.

Консерватизм становится сегодня важнейшим идейным течением путинской эпохи. Идеологам консерватизма представляется, возможно, будто нет большей опасности, чем разрушить ту неустойчивую политическую конструкцию, которая обеспечивает хотя бы крохотный рост ВВП. От добра, мол, добра не ищут. Вы что, хотите, как в СССР с пустыми прилавками? Или как во Франции с желтыми жилетами? Или как на Украине, одной из беднейших стран Европы? У такой постановки проблемы есть право на существование. Но тот, кто размышляет подобным образом, напоминает шахматиста, просчитывающего комбинацию на полхода вперед, тогда как побеждают в сложной игре те, кто просчитывает глобальные многоходовки.

Автор — политолог, научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге