Как университетские олимпиады победили единый госэкзамен

У моего знакомого одиннадцатиклассника рядом с компьютером висит большая доска, на которую он клеит напоминалки про все проходящие в этом учебном году олимпиады. Их у него, кажется, десять – по самым разным предметам, в том числе по праву, обществознанию и экономике. Казалось бы, можно порадоваться за столь одаренного парня, но, надо признать, картина эта выглядит жизнеутверждающей только на первый взгляд.

В 10-м классе школьник, мечтающий о бюджетном месте в хорошем вузе, начинает изо всех сил готовиться к поступлению. Как правило, поступление гарантируется призовым местом на серьезной олимпиаде. А поскольку таких олимпиад много, к тому же состоят они из нескольких этапов, то впереди старшеклассника ждет задорное олимпиадное дерби с дедлайнами, онлайн- и офлайн-турами, сессиями, сборами и многими другими увлекательными мероприятиями.

Чтобы понять, как сложилась такая ситуация, следует вернуться на 20 лет назад, когда в стране зародилась идея единого госэкзамена (ЕГЭ), который был призван заменить советскую двухступенчатую систему экзаменов школа (выпускные) – вуз (вступительные). Смена ее тогда назрела по многим причинам. Здесь и массовая коррупция при поступлении в вузы, и тяжесть двух месяцев экзаменов, доводивших особо упорных школьников до нервного срыва, и дублирование экзаменационной системы. Но главная проблема была в массовом нарушении законодательства об образовании, причем с обеих сторон – и со стороны школ, и со стороны вузов. Формально вступительные экзамены проводились «по программам, утвержденным Министерством высшего и среднего специального образования СССР, в соответствии с программами средней общеобразовательной школы». Фактически же многие школы, особенно в регионах, были не в состоянии дать выпускникам знания того уровня, который соответствовал бы этим программам. С другой стороны, многие сильные вузы, прежде всего столичные, стремясь отобрать лучших выпускников, проводили вступительные экзамены, не очень-то стыкующиеся со школьной программой. Впрочем, это не мешало им отбирать для поступления блатных абитуриентов.

Конечно, у такого положения дел была вполне объективная причина. К 1980-м гг. советские люди поняли, что деньги, конечно, можно зарабатывать и без высшего образования, но вот хорошую карьеру без него не сделать. Поэтому если в 1960-е гг. только 30% учеников оканчивали полную среднюю школу, то к концу 1980-х в среднем эта цифра составляла уже 40%. Это не могло не сказаться на снижении общего уровня абитуриентов.

Существенный разрыв в программах обучения в школе и поступления в вузы высшая школа компенсировала подготовительными курсами, многочисленными сборниками заданий «Для поступающих в вузы» и репетиторством вузовских преподавателей, зачастую вырождавшимся в банальную коррупцию. Такая система оказалась выгодной прежде всего выпускникам школ крупных вузовских центров, которые могли в течение последнего года обучения в школе посещать курсы в ближайших вузах, знакомиться с преподавателями, отлаживать схемы поступления – как честные, так и коррупционные. Это отнимало у старшеклассников много сил и времени (а у их родителей – еще и денег). В середине 1990-х мне довелось по субботам вести занятия по экономике для учеников одной из школ в городке примерно в 150 км от Москвы. Половина моих одиннадцатиклассников попросту не являлись на субботние занятия, поскольку этот день они проводили на подготовительных курсах в московских вузах, тратя только на дорогу в обе стороны минимум шесть часов.

Появление ЕГЭ лишило вузы не только коррупционных денег. Фактически вузы потеряли возможность регулировать процесс поступления – им осталось заниматься простой сортировкой абитуриентов по уровню ЕГЭ. Проблема была даже не в утрате коррупционного ресурса. Управление процессом приема делало вузы значимым игроком на рынке образования, а ректора сильного вуза – весьма влиятельной фигурой в любой городской иерархии.

Таким образом, в результате внедрения ЕГЭ административный ресурс вузов оказался жестоко подорван, поэтому с первого же года внедрения ЕГЭ вузы начали искать выход из сложившейся ситуации. Одной из первых ласточек была олимпиада «Ломоносов», появившаяся в МГУ практически одновременно с массовым внедрением ЕГЭ. Сейчас олимпиады проводит практически любой крупный вуз. В перечне олимпиад на 2019/20 учебный год, утвержденном Министерством науки и высшего образования, числится 78 олимпиад разного уровня, хотя реально их намного больше.

Так постепенно олимпиады стали куда более надежной, чем высокие баллы по ЕГЭ, гарантией поступления в сильнейшие вузы страны на самые популярные специальности. Казалось бы, что в этом плохого? Надо бы радоваться, что поступают сильнейшие. Проблема, однако, в том, что выиграть олимпиаду первого уровня, дающую право на поступление в любой вуз, можно только в результате серьезной работы, далеко выходящей за рамки школьной программы. Причем сделать это можно только с помощью квалифицированного преподавателя-олимпиадника. Таких преподавателей в регионах практически нет. И даже если школьник из глубинки каким-то чудом сможет пройти в финал сильной олимпиады, то ему все равно придется искать средства на поездку в Москву или другой крупный город, где этот тур проходит, – а программы помощи одаренным ученикам есть далеко не во всех регионах.

Таким школьникам остается надеяться на ЕГЭ, но даже 90 баллов по всем экзаменам не дадут возможности поступить на лучшие специальности, где верхние места уже заняты олимпиадниками, многие из которых также имеют неплохие баллы по ЕГЭ, хотя и не столь высокие. Ведь олимпиада дает дополнительные баллы к полученным за ЕГЭ.

К примеру, уже несколько лет почти половина абитуриентов Высшей школы экономики поступает на первый курс через олимпиады. Причем для восьми направлений («Математика», «Прикладная математика и информатика», «Программная инженерия», «Бизнес-информатика», «Юриспруденция», «Юриспруденция: частное право», «Фундаментальная и компьютерная лингвистика», «Культурология») доля олимпиадников в 2018 г. в структуре приема превысила 80%.

Впрочем, не только олимпиады стоят на пути выпускников. Сильные вузы (например, МГИМО, МГУ, СПбГУ) практикуют дополнительные вступительные экзамены, которые зачастую сложнее иной олимпиады, – и это не нарушает закон.

Безусловно, каждый сильный вуз стремится получить качественных абитуриентов. Но это бьет по школам. Одиннадцатиклассники, участвующие в этой олимпиадной гонке, практически прекращают присутствовать (в прямом и переносном смысле) на обычных школьных занятиях – и дело не только в пропуске, например, уроков по субботам, как это было в школе, где я работал. У выпускника раз в несколько дней проходит очередной тур очередной олимпиады, к которому надо готовиться, и этот тур может проходить в учебное время – т. е. одновременно с обычными уроками. Поэтому нередки случаи, когда такой ученик прямо на уроке выходит в интернет со своего планшета или ноутбука и начинает отвечать на задания олимпиады. Из школьной программы в этом случае его интересуют только олимпиадные предметы. Оставшееся время он тратит на дисциплины, по которым ему предстоит сдавать ЕГЭ – ведь там нужно набрать проходной балл, чтобы вуз засчитал результат олимпиады. Все остальные предметы для таких старшеклассников просто не существуют.

Таким образом, спустя 20 лет после своего появления технология поступления в вузы через ЕГЭ оказалась практически полностью выхолощена вузами, которые фактически выстроили систему, в чем-то аналогичную советской. Теперь ЕГЭ играет роль выпускных школьных экзаменов, а олимпиады стали заменой старым вступительным экзаменам в вуз. И снова регионы мучительно пытаются покорить Воробьевы горы (МГУ) и Мясницкую улицу (ВШЭ) в Москве, остров Русский (ДВФУ) и др. Только теперь пропасть становится еще больше, а элитарное высшее образование еще дальше отрывается от рядовых школ, ведь репетиторский труд стоит больших денег, которые есть далеко не у всех, тем более в регионах.

Перед нами новое неравенство, только это неравенство образовательное. В сильные вузы поступают только дети обеспеченных родителей или те, кому повезло учиться в крупных городах. Небогатая российская провинция, где проживает половина России, шансов на качественное образование при таком раскладе практически не имеет. И значит, новых Ломоносовых, пришедших с обозом, мы рискуем не дождаться.

Автор — доцент кафедры политических и общественных коммуникаций ИОН РАНХиГС