Крым как война другими средствами
Кремль хотел, как США, делать что хочет и чтобы ему ничего за это не было – так и вышло, внутри страны
Подсчитывать, во сколько обходится России Крым, не лучший способ оценить последствия событий пятилетней давности. Логика политиков, принимавших решение о Крыме, должна была основываться на мотивах более непосредственных и высоких, чем приходно-расходные соображения. Аннексия Крыма была военной операцией, предпринятой в ответ на то, что было воспринято российским командованием как военная операция противника.
К моменту кульминации украинского восстания 2013–2014 гг. «цветные революции», российские протесты 2011–2012 гг. и события «арабской весны» уже давно прочитывались российской политической элитой как современные методы ведения войны. В наиболее последовательной форме эти представления о мире изложил начальник российского Генштаба генерал Валерий Герасимов в докладе и опубликованной в 2013 г. статье о войне нового поколения. К действиям нового типа, писал Герасимов, относятся использование «сил специальных операций и внутренней оппозиции для создания постоянно действующего фронта на всей территории противостоящего государства, а также информационное воздействие».
Заметим объединение сил спецопераций и оппозиции союзом «и» в одном перечислении. В понимании российских стратегов, в современном мире не война есть продолжение политики иными средствами, а, наоборот, политика – прежде всего политика США – есть продолжение войны иными средствами.
Те, кто принимал решение о Крыме, при этом не могли не понимать, что далеко не все видят военные действия там, где их видит Кремль. В конце концов, это Кремль вооружен тайным знанием, которого нет у простых граждан. Да и внутри правящей коалиции должны были быть какие-то другие партии, помимо «партии войны». Как минимум там должна была быть «партия геополитического самоутверждения более продуманного и долгосрочного, чем атаки на соседние территории». Таким образом, первым и до сих пор актуальным последствием тех событий стала необходимость непрерывно оправдывать цену, которую Россия платит за ведение своей неочевидной войны.
Отсюда огромные расходы на пропагандистское обеспечение – оно должно непрерывно объяснять гражданам, что против России ведется война, что оппозиционная политика равняется войне. Но оправдывать цену, которую платит страна, где пятый год беднеет население и вечно откладываются в сторону вопросы ремонта жилья, улучшения здравоохранения, строительства мостов и дорог, становится все труднее. Ведь поля сражений находятся (помимо сознания Путина и его коллег) вне территории России. Сражений люди не видят, а вот свои полуразрушенные дома – видят. Должна за происшедшим стоять какая-то великая ценность, которая выше низменной цены. Нужна миссия. Если есть высокая цена, то должна быть и высокая миссия.
Из самих действий Кремля и политической риторики его лидеров следует, что эта миссия включает геополитическое самоутверждение России. Крымом нужно было показать, кого Запад позволяет себе надменно поучать, кого пренебрежительно не замечать, меняя режимы в соседних странах. Показать, что Россия – великая держава, которая всегда может поставить собственный геополитический интерес во главу угла. Показать, что Россия удерживает призовые места в высшей лиге геополитической борьбы (формулировка из недавней статьи Владислава Суркова).
Утверждение миссии происходит не абстрактное, а ориентированное на конкретный пример. Этот пример для подражания, а одновременно и предмет ненависти – США. Российские политики действовали, исходя из определенного восприятия, прочтения внешнего мира, главным действующим лицом которого является надмирная и всесильная Америка.
То процитированное выше выступление Герасимова было воспринято на Западе как изложение российской доктрины (ее назвали «доктриной Герасимова»), и комментаторы сбились с ног, доказывая, что генерал в своем выступлении описывал свое прочтение действий Америки, а не излагал российские планы. Бесполезно: вы и сегодня найдете в англоязычной среде бесконечные ссылки на «доктрину Герасимова» как на действующий российский документ.
Какова доктрина Кремля во внешнем мире – мы точно не знаем: это наверняка множество многостраничных секретных документов. Но знать их и не интересно. Сама логика миропонимания диктует определенное политическое поведение внутри страны, и мы его каждый день видим. В глазах Кремля оппозиция – это пятая колонна, оппозиционная политика, в том числе раскрытие случаев коррупции, борьба за свободу слова в сети, – это продолжение войны иными средствами, военные действия с помощью троянских коней, в роли которых может выступать в том числе и интернет. Российский истеблишмент, действуя в России, зеркально отображает свое понимание действий «великой Америки» в мире.
Америка, в понимании российской правящей группы, делает что хочет и ей за это ничего не бывает. Вот и Кремль делает что хочет – внутри страны. И – внутри страны – Кремлю действительно ничего не бывает. Это и есть главное последствие аннексии Крыма.
Можно ли и нужно ли оспаривать это восприятие мира? Это скучное занятие. К тому же мир не стоит на месте и сегодняшняя Америка изо всех сил стремится сбросить на кого-нибудь свои многочисленные обязательства по удержанию баланса сил практически во всех регионах мира. Шансы России были не в том, чтобы зеркально, хотя и в малом масштабе, воспроизводить поведение США прошлого. Шансы России были в том, чтобы хотя бы частично заполнить политические и стратегические пустоты, которые сейчас оставляет США.
Чтобы это сделать, нужно было бы доказывать миру, что России можно доверять, а не то, что Россия способна на любой непредсказуемый шаг в нарушение любых договоренностей. Леонид Бершидский в одной из недавних статей уже помечтал о том, как мог бы выглядеть стратегический альянс России и ЕС. Европе действительно сейчас нужен противовес Америке, и теоретически Россия вполне могла бы начать движение в этом направлении.
Стратегический союз, может быть, и не сложился бы – инерция слишком велика. Но Россия, учитывая ее опыт прохождения через кризисы, могла быть серьезной и уважаемой силой в Европе и мире уже сегодня. Российское общество пережило слом идеологии, крушение старой системы ценностей, выжило и развивается. Европейские общества сегодня проходят через похожие кризисы. Если не на государственном, то на межчеловеческом уровне, на уровне интеллектуальном и медийном российский опыт вполне мог бы всерьез учитываться нашими соседями. Но у российского общества нет авторитета, оно воспринимается как угнетаемое население отсталой страны, непредсказуемой и вероломной.