Почему российский «Круглый стол» такой угловатый

Тридцать лет назад, 6 февраля 1989 г., в Польше начал работу «Круглый стол», за который сели представители власти и оппозиции, чтобы определить дальнейший путь развития страны. Эти переговоры сегодня принято считать почти образцовым вариантом конструктивного политического диалога, поскольку они привели страну к прекращению многолетней конфронтации, демократизации, рыночным реформам и в конечном счете к возвращению Польши в Европу.

Возможен ли такой диалог в сегодняшней России? Не секрет, что многие на него надеялись во время горячей протестной зимы 2011–2012 гг. Однако власть ни на какое общение с демократической оппозицией не пошла. Наоборот, Кремль укрепил свои позиции, пойдя в 2014 г. на присоединение Крыма, что его противникам совершенно не понравилось. Опыт событий 1989 г. (см. первую статью этого цикла «Почему были успешны бархатные революции 1989 г.», № 8 от 18.01. 2019) может помочь нам понять, по каким причинам наш исторический путь оказался совсем не таким, как польский.

Несмотря на то что польские власти долгое время подавляли оппозицию, в конце 1980-х гг. они боролись друг с другом, уже будучи примерно в одной весовой категории. Власть не могла не считаться со столь сильной оппозицией. Или, точнее, она могла с ней какое-то время не считаться, но это приводило к тому, что режим генерала Войцеха Ярузельского увязал во все новых и новых проблемах, решение которых требовало поддержки со стороны тех политических сил, которые пользовались влиянием в широких народных массах.

Что важно знать о положении дел в Польше той эпохи? Мы с коллегой Отаром Марганией подробно проанализировали его в книге «Европейская модернизация», сейчас я отмечу лишь самое главное.

Во-первых, в стране существовало традиционно мощное рабочее движение, желающее и умеющее выступать против власти. Именно оно сформировало основы протестов 1980-х. Правительство боялось не столько выхода на улицы Варшавы «травоядных» интеллигентов и студентов, сколько забастовок рабочих судоверфей, шахт, металлургических и текстильных предприятий. Ведь положение дел в экономике и без того было тяжелым. Более того, власти знали, что забастовки могут соединиться с погромами партийных комитетов, магазинов, общественных зданий, как это произошло в ходе конфликта 1970–1971 гг., возникшего из-за повышения цен на продукты, – тогда было много погибших и раненых, что, естественно, приходилось принимать во внимание спустя десятилетие.

Во-вторых, польская оппозиция была достаточно четко структурирована. Лидером оппозиционного профсоюза «Солидарность» стал гданьский электрик Лех Валенса. Это был яркий, харизматичный, хотя малообразованный и авторитарный по своим замашкам человек. Но явные минусы в фигуре «великого электрика», как начали в шутку называть Валенсу, сочетались с явными плюсами. Однако главным было то, что власть четко понимала, кто ведет за собой народ, и, соответственно, в случае выхода на переговоры знала, с кем их можно вести. Ведь нет никакого смысла о чем-то договариваться с такими лидерами оппозиции, которые примут определенные обязательства, а потом вдруг скажут: простите, но народ нас не слушается. Валенса же мог до поры до времени убеждать массы в том, в чем был убежден сам.

В-третьих, некоторым оппозиционно настроенным польским интеллектуалам во второй половине 1970-х удалось установить дружественный контакт с рабочими. Сделать это было, наверное, нелегко, поскольку традиционно между ними особой любви не наблюдалось. Но в тот момент, когда бастующим и репрессированным пролетариям понадобилась серьезная поддержка (деньгами, советами, адвокатами), варшавские интеллектуалы Яцек Куронь и Адам Михник создали Комитет защиты рабочих. Он за несколько лет сделал достаточно, чтобы растопить лед недоверия и побудить рабочую верхушку «Солидарности» принять помощь интеллектуалов, и в конечном счете под их влиянием популистские взгляды некоторых лидеров «Солидарности» уступили место конструктивной программе.

В-четвертых, большую роль в налаживании контактов между властью и оппозицией сыграла католическая церковь. Она обладала значительным авторитетом в народе, существенно усилившимся с 1979 г. благодаря тому, что польский кардинал Кароль Войтыла стал римским папой Иоанном Павлом II. В то же время церковь не подстраивалась под власть, чтобы получить как можно больше храмов, пожертвований и разнообразных материальных благ, а серьезно интересовалась судьбой своей страны, стремясь содействовать формированию хотя бы относительного единства в расколотом на противостоящие группировки обществе.

В-пятых, само польское общество при всей его разобщенности постоянно помнило о важности национального единства. С одной стороны, это определялось многовековой трагической судьбой народа, который соседние великие державы делили между собой как хотели. С другой – многолетняя зависимость от восточной тоталитарной страны культивировала миф о прекрасной Европе, куда надо рано или поздно вернуться, отвергнув все советское – административную экономику, коммунистическую диктатуру, всесилие промосковских спецслужб. Поляки не отвергали демократию как чуждую их национальной культуре выдумку, а, напротив, полагали, что разрыв с европейской демократической традицией (помимо всего прочего) обусловил убогость той жизни, какой им приходилось жить в 1980-е.

В сегодняшней России мы не имеем почти ничего из выше приведенного списка польских условий формирования сильной оппозиции, способной стать переговорщиком на каком-нибудь «Круглом столе». Протест временами вспыхивает, но довольно быстро гаснет и к тому же в основном ограничивается лишь действиями благополучных столичных жителей. Рабочие и интеллигенция чужды друг другу. Лидеры оппозиции практически никогда не спускаются в пролетарскую среду. Порой они делают странные заявления, что оппозиции не нужно единое лидерство, не нужно четкое структурирование. Церковь поддерживает во всех вопросах власть. И наконец, российское общество скорее чувствует себя сегодня имперским, чем европейским. Для многих людей воодушевляющими ценностями являются сохранение единой и неделимой России, жесткое противостояние американцам, укрепление вооруженных сил, а не вхождение в объединенную Европу. Соответственно, Кремль имеет возможность раскалывать оппозицию и играть на противоречиях ее отдельных групп. Вместо переговоров с оппозицией власть просто маргинализирует активную часть своих противников.

Таким образом, развитие по польскому сценарию сегодня для России совершенно невероятно. Наш условный «Круглый стол» состоит сейчас из сплошных углов. Слишком многое должно измениться и в действиях протестующих масс, и в самом обществе, для того чтобы власть с оппозицией стали бороться в одной весовой категории. Скорее перемены у нас пойдут в будущем не по польскому, а по старому советскому сценарию, при котором трансформация начинается не снизу, а сверху, усилиями нового поколения правителей. Такая трансформация по понятным причинам может начаться еще не скоро, но вероятность ее, однако, достаточно велика. О том, почему это так, речь пойдет в мартовской статье этого цикла – о первых выборах в СССР.

Автор — научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге