Чем опасны цепочки зла

Никакая репрессивная политически мотивированная статья российского УК или КоАПа не может считаться безобидной, даже если эта статья абсурдная и «спящая». Само существование таких статей в сочетании с механистичностью и инерционностью российской правовой машины означает, что сценарий трагедии может развиваться стремительно.

В четверг стало известно о смерти в реанимации 17-летней Алины, дочери активистки российской «Открытой России» Анастасии Шевченко – обвиняемой по первому в истории уголовному делу по ст. 284.1 УК об «участии в деятельности иностранной организации <...> нежелательной на территории России». Мать едва успела проститься с дочерью, инвалидом первой группы: следователь отпустил Шевченко из-под домашнего ареста на 48 часов всего за несколько часов до смерти ребенка. А суд отказался изменить Шевченко меру пресечения – несмотря на сообщение защиты о критическом ухудшении состояния Алины. С момента возбуждения дела прошло две недели.

История Шевченко потрясает не только тем, что это трагедия, – это еще и пример, как быстро и фактически из ничего разрастается зло. Закон, вводящий понятие нежелательной организации, был принят в 2015 г. на волне борьбы с призраками западного вмешательства в российскую политику. Руководство «нежелательными» организациями уголовно наказуемо, также уголовное дело (наказание – до шести лет лишения свободы!) может быть заведено на человека, больше двух раз за год подвергнутого административному наказанию за сотрудничество с такими НКО.

Это как раз случай Шевченко, которую по ст. 20.33 КоАПа штрафовали за работу координатором на дебатах и «собрание-лекцию», организованные российской «Открытой Россией». В списке нежелательных – британская «Открытая Россия», а российская утверждает, что не связана с ней.

В этой истории было много аварийных тормозов, но ни один не сработал. Именно их системная атрофия делает любую репрессивную новацию потенциально очень опасной. Отдельные действия собираются в цепочки зла: суд мог бы отпустить Шевченко к ребенку раньше, ведь врачи говорили об угрозе жизни, – но нет. А до того мог бы не сажать ее под домашний арест: сбежать с инвалидом на руках сложно – но нет. Следователь мог бы не возбуждать дело, действия Шевченко не были хоть сколько-нибудь общественно опасными – но нет. Парламент мог бы найти родине врага пострашнее лектора – но нет. Президент мог бы не впадать в раж борьбы с воображаемыми иностранными злодеями – но нет.

А Шевченко теперь предстоит добиваться разрешения быть на похоронах дочери. Похороны в отличие от угрозы смерти – тот случай, когда российское правосудие иногда проявляет снисхождение (но необязательно). Кирилла Серебренникова из-под домашнего ареста на похороны матери отпустили, могли бы дать увидеться с нею еще живой, тяжело больной, – но нет.