Почему Россия не Венесуэла

Острое политическое противостояние в Венесуэле возобновило дискуссию о сходствах и различиях этой страны и России. Признаки сходства налицо: от нефтяной экономики до конфликта с Западом; от ограничения возможностей политического действия для оппозиции (с разным успехом, как мы видим по венесуэльскому примеру, где один из лидеров оппозиции при поддержке парламента начал исполнять обязанности президента – в сегодняшней России это из области политической фантастики) до существенной роли силовых структур в системе власти.

Но при ближайшем рассмотрении получается, что различия между двумя странами существенно весомее сходства. И связаны они с принципиально разным опытом двух стран и с существенными отличиями двух обществ. Можно выделить несколько факторов, которые играют ключевую роль в венесуэльских событиях.

Во-первых, характер режима. В России харизма лидера (которая сочетается с опорой на государственный аппарат ) – прежде всего «внешняя». Россияне ставят Владимиру Путину в заслугу рост международного влияния страны, присоединение Крыма, а некоторые вообще готовы поддержать власть, только «лишь бы не было войны». Такой характер харизмы не предусматривает большого количества подарков населению – вспомним, что даже на пике нефтяного благополучия нулевых годов рост преференций граждан был тщательно лимитирован, а значительная часть средств шла в кубышку стабфонда (что помогло, когда цены упали).

В Венесуэле харизма Уго Чавеса была прежде всего «внутренней» – внешний фактор в виде распространения боливарианской идеи по Латинской Америке (Боливия, Никарагуа, Эквадор при Рафаэле Корреа) важен, но глубоко вторичен. Чавес, а затем и Мадуро держатся на поддержке беднейших слоев населения, которым разрешено создавать парамилитарные формирования, всегда готовые побить нелюбимых ими представителей среднего класса. В России это невозможно: даже в нулевые годы, когда власть без особого успеха экспериментировала с мобилизацией молодежи, речь шла о создании симулякров. В Венесуэле все серьезно. Не менее важно и то, что лояльность бедняков покупают не только с помощью ликвидации монополии государства на насилие, но и посредством социальных программ – от кубинских врачей до дешевого жилья, от программы помощи детям до прямых выплат. Покупка стоит больших денег – и поэтому даже при желании нынешние венесуэльские власти не могут отказаться от популистской социальной политики, приведшей страну к финансовой катастрофе и тотальному дефициту. Бедняки подсели на иглу – и если убрать ее, то защищать режим будет некому.

Во-вторых, характер среднего класса. В России нет массового среднего класса, который осознанно был бы сторонником демократии не в прикладном смысле (в начале 1990-х многие голосовали за демократов, рассчитывая на экономическое чудо), а в ценностном. Немалая часть российского среднего класса – это люди, тесно связанные с государством, силовики и гражданские чиновники. Что же до «негосударственного» среднего класса, то немалая его часть колеблется в зависимости от ситуации: она была лояльна государству в оптимистичные нулевые, качнулась к оппозиции во время митингов на Болотной и Сахарова, поддержала присоединение Крыма в 2014 г. и сейчас снова предъявляет претензии к власти.

В Венесуэле огромная часть среднего класса всегда находилась в оппозиции к Чавесу. Ориентир для нее – конкурентная политическая демократия 1958–1998 гг., от свержения диктатуры Переса Хименеса до победы на выборах Чавеса. Средний класс регулярно голосовал за оппозицию на выборах разного уровня, как общенациональных, так и региональных. В 2004 г. 40% избирателей проголосовали на референдуме за отзыв Чавеса с поста президента. В 2006 г. оппозиционный кандидат получил на президентских выборах 36,9%, в 2012 г. – 44,3%, в 2013 г. (после смерти Чавеса, уже против Мадуро) – 49,1%. В 2015 г. оппозиция получила полный контроль над парламентом. Только после этого режим Мадуро начал закручивать гайки по полной программе, не допустив лидеров оппозиции к президентским выборам 2018 г. и сформировав Конституционную ассамблею как альтернативу парламенту.

Политическая самостоятельность и дееспособность среднего класса способствовали рекрутированию новых лидеров оппозиции, не связанных с неудачами 1980–1990-х гг., когда падение цен на нефть сильно ударило по венесуэльской экономике, как и по советской. И председатель парламента Хуан Гуайдо, и один из его заместителей – Сталин Гонсалес (в Латинской Америке любят называть детей в честь пролетарских вождей – например, нынешнего президента Эквадора, бывшего левака, а ныне центриста, признавшего Гуайдо главой Венесуэлы, зовут Ленин) – это выходцы из студенческого протестного движения нулевых годов. Один тогда изучал инженерное дело, другой – право, и оба были радикальными противниками Чавеса, находившегося в то время в зените своей популярности. Это выходцы из среднего класса – и при этом люди протеста, а не олигархии. Протест, приведший к власти Чавеса, нельзя было победить с помощью верхушечного переворота, как в 2002 г., – эффективно противопоставить победившему (но за два десятилетия изрядно себя дискредитировавшему) протесту можно было другой протест, только поддержанный не беднотой, а средним классом.

В-третьих, роль армии. В России это «великая немая» – как называют французскую армию при республике. Всякие декабристские наклонности из нее выжгли в советское время – расстрелами маршалов и командармов, изгнанием Георгия Жукова за бонапартизм, контролем со стороны политорганов. Из опыта начала 1990-х военные вынесли нехитрую истину – немногочисленные офицеры, засветившиеся как демократы или их противники, сломали свои карьеры. А в выигрыше оказались строго выполнявшие приказы начальства – вначале советского, затем российского.

В Венесуэле за полвека (1952–2002) военные неоднократно вмешивались в политику. Вначале «диктатура развития» генерала Переса Хименеса – попытка соединить жесткий авторитаризм и реализацию многочисленных инфраструктурных проектов. Затем демократическая революция под руководством адмирала Ларрасабаля, за которой последовали восстановление политических свобод и проведение конкурентных выборов, которые революционный адмирал честно проиграл. В 1992 г. в условиях масштабного кризиса (как социально-экономического, так и морального, связанного с коррупцией во власти) – попытка военного переворота, совершенная под левыми лозунгами подполковником-десантником Чавесом, ставшим в результате народным героем. В 2002 г. – попытка свергнуть уже президента Чавеса, предпринятая консервативно настроенными генералами.

Поэтому сейчас в Венесуэле ключевой фактор – это позиция армии. Часть военного руководства тесно связана с наркомафией – и для нее пути назад не видно. Но к большинству офицерского корпуса это не относится – отсюда и борьба между властью и оппозицией за его лояльность. Поэтому Венесуэла – не Россия. Впрочем, есть еще одно отличие, для России не столь оптимистичное. Венесуэльский опыт показывает, что страна долго, в течение многих лет, но целенаправленно закипает, пока ситуация не взрывается. Но даже самые завзятые пессимисты не предрекают распада Венесуэлы при любом развитии политического конфликта. А в российской истории лояльный народ, если ощутит полный тупик, может в короткие сроки коренным образом поменять свое отношение не только к конкретной власти, но и к государственным институтам в целом, что фатально сказывается на судьбе государства. В ХХ в. так было дважды – в 1917-м и 1991-м.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий