Кому платить за безработных

Сегодня проблема безработицы в российской экономике отходит на второй план, а главным вызовом становится неформальная занятость со всеми связанными с ней проблемами – в том числе по оплате официально не занятыми в экономике гражданами государственных социальных услуг, включая медицинские. В конце 2018 г. депутаты Госдумы предложили обязать их оплачивать эти услуги из своего кармана, а за уклонение от оплаты штрафовать.

На мой взгляд, это весьма спорная, несвоевременная, слабо проработанная и, главное, очень рискованная, с непредсказуемыми социальными последствиями инициатива. Это серьезнейший социальный маневр, который наверняка ухудшит уровень и качество жизни значительной части населения, что приведет к росту социальной турбулентности в обществе и дальнейшему падению рейтингов первых лиц государства и «Единой России». При этом опыт многих стран подсказывает, что репрессивные меры противодействия неформальности на рынке труда в лучшем случае бессильны, а чаще опасны.

Такие лобовые репрессивные меры инициируются без проведения фундаментальных исследований, без выявления и обсуждения причин возникновения неформальной экономики, не говоря уже о том, как они сопрягаются с действующим законодательством. Конституция и Трудовой кодекс запрещают принудительный труд и не дают абсолютных гарантий трудоустройства. Социальный же характер российского государства, зафиксированный в Конституции, означает, что принимаемые законы должны быть направлены на сохранение благополучия граждан, их защиту – всех в равной степени, а не обрекать их, по сути, на гибель.

При этом ясности в вопросе, на кого именно предлагается распространить действие закона, нет.

Если речь о самозанятых, то никто сегодня не знает точно, какова их численность: четкого механизма подсчета нет. По оценочным данным Росстата, самодеятельным бизнесом занято около 20 млн человек – это почти 30% трудоспособного населения страны. Одновременно в СМИ гуляют цифры от 8 млн до 30 млн человек. Не зная, сколько в экономике самозанятых работников, невозможно оценить и масштаб выпадающих налогов и соцвзносов.

Если речь о безработных, то, по данным Росстата, в октябре 2018 г. их доля от общей численности занятых, классифицируемых в соответствии с методологией МОТ – от 15 лет и старше, в экономике России составила 4,7%, это 3,6 млн человек. Но безработный безработному рознь. Сколько среди них инвалидов, матерей-одиночек, людей, не работающих из-за того, что они вынуждены ухаживать за детьми и стариками, или людей, которые просто не могут найти работу из-за состояния здоровья, отсутствия знаний, навыков, компетенций и банального отсутствия рабочих мест, неизвестно. Справедливо ли наказывать их за невозможность уплаты ими соцвзносов – ведь государство тоже несет ответственность за то, что они формально безработные?

К какой категории относить людей, которые живут на проценты со вкладов и дивидендов и при этом нигде не работают? Как учитывать людей, живущих на доход от сдачи в наем своей недвижимости и уплачивающих за это все необходимые налоги? И как относиться к труду домохозяек, который по рекомендациям департамента статистики ООН должен включаться в общий объем ВВП страны? Как поступать с людьми, которые сегодня временно или даже постоянно не работают, перебиваясь сезонными заработками, но в свое время отработали минимальный стаж для получения государственных соцуслуг?

Зато понятно и очевидно, что от принятия такого закона пострадает в первую очередь население самых бедных и депрессивных регионов, где высокая доля безработных и низкая средняя оплата труда. В пятерку таких регионов входят Ингушетия (26,3% безработных), Чечня (13,5%), Тува (12,3%), Алтай (11,2%) и Дагестан (10,6%). Для сравнения: в Москве уровень безработицы составил в октябре 2018 г. всего 1,2%. В результате фактически предлагается бедных людей, проживающих в России, сделать еще беднее и еще более социально незащищенными.

Россия не единственная страна, которая сталкивается с проблемой неформальной занятости: она существует в большинстве стран мира, вопрос только в ее объеме и, соответственно, масштабе негативного влияния на национальную экономику. По некоторым оценкам МОТ, она в наименьшей степени характерна для Японии, Швейцарии и Норвегии, а в наибольшей – для Нигерии, Кении и Азербайджана. Россия находится во второй, более негативной половине рейтинга. Причем за последние пять лет ситуация не акцентированно, но ухудшается.

В это же время в России уже несколько лет наблюдается устойчивая динамика снижения корпоративной занятости в экономике и роста неформальной занятости при практически не меняющемся уровне безработицы. Это крайне негативный тренд, и при достижении точки бифуркации он может иметь серьезные отрицательные последствия.

Полностью решить проблему неформальной занятости и, соответственно, выпадающих налогов и неуплаты социальных взносов в России и даже в других странах, наверное, невозможно. Ее можно только минимизировать, постепенно перейдя в России на уровень нестандартной формы трудоустройства, характерной для восточноевропейских стран.

Но прежде чем начинать войну с бойцами невидимого трудового фронта, надо ответить на самый главный вопрос: такой ли уж огромный вред наносят эти люди экономике страны в целом, а также госбюджету?

Да, часть самозанятых и все безработные не платят социальные взносы, но в то же время пользуются государственными соцуслугами. Однако уход населения в неформальный бизнес зачастую бывает вынужденным маневром ради сохранения хотя бы минимального уровня и качества жизни для себя и своей семьи. По некоторым оценкам, доход неформалов даже с учетом неуплачиваемого НДФЛ на 20–25% ниже, чем средний доход в официальной экономике. В результате благодаря полученному от нестандартной трудовой деятельности доходу часть семей уходит из зоны бедности, сокращая долю населения, находящуюся ниже черты прожиточного минимума. При этом эти люди, заработав свой пусть и не совсем праведный доход, тратят его на товары и услуги (оплачивая при этом НДС) и своим потребительским спросом участвуют в создании ВВП страны – т. е. не только «вредят», но и приносят пользу национальной экономике и бюджету страны.

Если рассматривать законопроект как способ пополнения бюджета, то именно сегодня очевидной необходимости в этом нет. Бюджет 2018 г. вместо планируемого дефицита выполнен более чем с 2%-ным профицитом. Россия имеет минимальный внешний долг даже с учетом корпоративных долгов. Резервный фонд и ФНБ находятся на приличном уровне. Цены на основной российский экспорт хотя и начали снижаться, но находятся на достаточном для бюджета уровне, особенно при цене отсечения по нефти в $40 за баррель.

Инициативы вроде этой в других странах практически всегда реализуются в период роста доходов населения. У нас же уже более четырех лет динамика реальных располагаемых денежных доходов населения развивается по рецессионно-стагнационному сценарию. Может быть, в такой ситуации уместнее было бы для пополнения бюджета на случай усиления санкционного давления и возможного прихода нового мирового финансово-экономического кризиса усилить налоговое обременение крупного государственного и полугосударственного рентоориентированного бизнеса? Или по крайней мере добиться от них выплаты всех налогов и дивидендов для государства, которые ему полагаются?

Стратегически же решить проблему могут помочь меры, которые давно применяются в странах с развитой экономикой. В первую очередь России нужна не фрагментарная, а комплексная управленческая и институциональная реформа. Ведь рост неформальной занятости в экономике свидетельствует об институциональной слабости государства и низкой активности институтов развития. Необходимо резко интенсифицировать процесс улучшения предпринимательского климата в стране, в том числе за счет снижения административных барьеров для входа в бизнес и его ведения и мотивации населения к деятельности именно в формальном бизнесе. Сегодня, к сожалению, при принятии законов, касающихся предпринимательства, превалируют запретительные и ограничительные меры. Необходимо дать бизнесу больше свободы – тогда люди начнут сами переходить из тени под солнце. И конечно, нужно акцентированно увеличить вложение в человеческий капитал – образование, здравоохранение, науку. В условиях четвертой промышленной революции и начала цифровой эпохи не капитал, а именно люди с их знаниями, навыками и компетенциями являются основным фактором, формирующим экономический рост.

Автор — директор Центра конъюнктурных исследований Высшей школы экономики