Почему развалилась охрана природы

Эксплуатация природных ресурсов, обеспечивающих значительную долю бюджетных доходов и в пределе – само существование нынешней политической элиты, убивает природу нашей страны, и чем дальше, тем быстрее. Антропогенная нагрузка на природу, как правило, увеличивается при высоких темпах роста экономики, но в России это не так. Явное улучшение экологической ситуации в России наблюдалось в лихие 90-е – с начала 1990-х примерно до 1998–2002 гг., пишет директор по программам Greenpeace Иван Блоков в 419-страничной монографии «Окружающая среда и ее охрана в России. Изменения за 25 лет», в которой он систематизировал данные почти из 1500 источников (в основном официальных). В 1999–2008 гг. российский ВВП рос в среднем на 6,9% в год – в этот период улучшение сменилось разнонаправленными колебаниями, а в кризисные 2009–2017 годы при росте ВВП в среднем на 0,7% негативные показатели состояния природной среды нарастали, констатирует эколог.

Ухудшение носит системный и фронтальный характер. Так, за последние 10 лет почти вдвое выросло количество зафиксированных случаев (а фиксируются не все) экстремального загрязнения водоемов. Как показательный пример Блоков приводит состояние Невы в Санкт-Петербурге: сколько за 25 лет было программ, сколько строили очистных сооружений – а качество воды в Неве лучше не стало. То же и с водами Волги, а в Днепре, Печоре, Кубани качество вод в последние шесть лет даже ухудшается. Только по официальным данным организаций и предприятий, в 2015–2017 гг. масса сбрасываемых в водоемы сульфатов выросла на 15,8% до 2,2 млн т, хлоридов – на 3,6% до 5,8 млн т, свинца – на 8,8% до 5 т. Несмотря на активное строительство очистных сооружений в нулевые, общий объем сточных вод, подвергающихся очистке, напротив, уменьшается. При этом только 15% сточных вод, проходящих через очистные сооружения, очищается до нормативных значений. Неудивительно, что в целом 80–90% водоемов до сих пор не отвечает нормам экологического благополучия.

Другой пример – воздух, которым мы дышим. Дежурное сообщение органов мониторинга – «предельно допустимые концентрации (ПДК) загрязняющих веществ в воздухе ниже нормы», и формально это так. Но правда в том, что нормативы ПДК для ряда веществ многократно смягчались: например, для крайне неприятно пахнущего метилмеркаптана с 1999 по 2017 г. – в 660 раз. Также были повышены нормы ПДК для безусловного канцерогена – формальдегида: в 2014 г. среднесуточные ПДК были увеличены в 3,3 раза, а максимальные разовые – в 2,4 раза, пишет Блоков. То же – и с ПДК для фенола. А на бумаге это привело к резкому «улучшению» экологической ситуации: нарушений новых ПДК стало меньше.

Важный маркер состояния природоохранной системы – положение особо охраняемых природных территорий, а оно становится все более уязвимым. За последние 10 лет власти разрешили строить на них туристические и спортивные объекты, в 2017 г. была попытка разрешить в заповедниках частную собственность.

Почему так происходит? На уровне государства был разрушен баланс сил, который делал возможным эффективное сопротивление лоббизму крупных корпораций и заинтересованных чиновников. Положительные тенденции в области природоохраны в 90-х связаны во многом со становлением трехуровневой государственной природоохранной системы во главе с Госкомэкологией (упразднена в 2000 г.). В нулевые система была демонтирована и, например, охрану окружающей среды вменили Министерству природных ресурсов, заинтересованному в разработке природных ископаемых.

И конфликт интересов решается не в пользу экологии. Реальные ставки платы за негативное воздействие на окружающую среду за 25 лет снизились в 4,5 раза; реальные природоохранные бюджетные расходы – более чем в 3 раза. И важно, что подразумевается под природоохранными расходами: например, около 60% затрат природоохранного раздела в бюджете 2018 г. – это субсидии автопроизводителям.

Стараются и законодатели в Госдуме. Средний срок действия российского природоохранного закона без внесения коррективов – менее пяти месяцев, пишет Блоков, а скорость внесения изменений в 2–15 раз выше, чем в Белоруссии, Казахстане и Великобритании. Неудивительно, что критерий экологической эффективности органов госвласти оставлен только один– доля обезвреженных отходов. Ни качество воздуха и воды, ни общие объемы отходов, прямо влияющие на здоровье граждан и биоразнообразие, в расчет не принимаются.

Профессионалов такая госполитика и основанная на ней система выталкивает: зарплаты низкие – до 30 000 руб. у инспектора, на ответственные посты попадают по принципу личной преданности, высокопоставленные чиновники природоохранными интересами пренебрегают. Третий сектор и вовсе не у дел: государство не просто монополизировало охрану окружающей среды, но и отстранило от выработки серьезных решений общественные организации, закрыло важные данные. У управленческих элит так и не сложилось экологическое сознание, а из-за нехватки инвестиций на производстве нет массовой смены технологий, отмечает экономист Евгений Гонтмахер. До тех пор пока интересы охраны природы и будущего страны не будут поставлены выше иных, в том числе сиюминутных экономических, ситуация кардинально не улучшится, заключает Блоков.