Можно ли поставить точку в восстановлении памяти
Изучение частной и большой истории органично дополняют друг друга, но это практически бесконечный процесс
Стремление создавать и восстанавливать личные и семейные архивы, выяснять судьбы людей, живших и погибших в великие и трагические периоды нашего прошлого, показывает, что процесс познания общей истории через их преломление в событиях частной жизни не остановится. Это поможет создать фундамент национальной памяти и противостоять попыткам пропаганды создать официальную, сугубо этатистскую версию прошлого.
Сегодня в Музее архитектуры откроется выставка в честь пятилетия проекта «Последний адрес». Тогда, в конце ноября 2013 г., по инициативе ныне покойного председателя правления «Мемориала» Арсения Рогинского несколько десятков историков, общественных деятелей и архитекторов решили устанавливать на домах, где жили перед арестом жертвы советского террора 1920–1950-х гг., небольшие таблички с именами и фамилиями, годами жизни, датами ареста, гибели и реабилитации репрессированных.
Первые таблички были установлены на домах в Москве в декабре 2014 г. Сегодня смонтировано около 800 памятных знаков в России, на Украине, в Грузии и Молдавии, говорит член правления фонда «Последний адрес» Никита Соколов. «Последний адрес» – пример общественной инициативы, цель которой – сохранять память о жертвах репрессий, большинство которых не были известными людьми и не занимали высоких постов. Это стремление конкретных людей напомнить о трагической участи своих родных, попавших в жернова беспощадной машины террора.
Это не так много, учитывая число арестованных, расстрелянных и погибших в лагерях. Однако напоминания о частных трагедиях препятствуют официальной исторической политике, созданию «правильной» и «канонической» версии прошлого, где о репрессиях говорится вскользь, и квазипатриотической публицистике, обосновывающей репрессии борьбой «хорошего» Сталина с «партийной бюрократией». Они напоминают о беззаконии и тирании в момент, когда в бывших лагерях ГУЛАГа музеи памяти заключенных прекращаются в музеи охранников, а дотошные исследователи репрессий рискуют попасть за решетку.
Чиновники, стремясь угадать настроения наверху или по личным причинам, иногда пытаются запретить установку памятных знаков. Также было несколько случаев, когда установленные таблички срывали доморощенные хунвейбины, однако таблички рано или поздно возвращались.
Но и государство порой поощряет рост интереса к личной истории. На прошлой неделе замминистра обороны генерал-полковник Андрей Картаполов сообщил о завершении работы над базой данных об участниках Великой Отечественной войны. «Будут представлены имена и фотографии всех участников войны, всех до единого», – заявил Картаполов. Звучит как преувеличение: создать действительно полную базу воевавших сложно из-за масштабов призыва (34,5 млн человек за все годы войны), уничтожения в 1950-е гг. учетно-послужных карточек солдат и сержантов Красной армии, утраты многих документов в 1941–1942 гг. и проч.
Сейчас в базе данных о потерях 17 млн цифровых копий документов о безвозвратных потерях и 20 млн именных записей. Но продолжается работа в архивах и поиски на местах сражений, которые позволяют установить новые имена погибших. Их число постоянно уточняется: в начале 2000-х гг. официально утверждалось, что безвозвратные потери Красной армии в 1941–1945 гг. составили 8,6 млн человек, сейчас общепризнанной считается цифра в 11,3 млн, говорит историк Алексей Исаев. В ноябре 2015 г. начальник управления Минобороны по увековечиванию памяти погибших Владимир Попов сообщил, что безвозвратные военные потери СССР составили около 12 млн человек.
Минобороны заслуживает добрых слов. Созданные им базы данных о потерях и наградах, публикация в сети многих боевых документов стимулировали интерес людей к судьбе своих воевавших и погибших родственников, изучению большой войны через истории простых солдат и младших офицеров.
Познание прошлого – процесс бесконечный, изучение частной и большой истории дополняет друг друга, стимулирует новые исследования и открытия. Наконец, интерес к реальной судьбе близких и личное изучение связанных с ними документов нередко порождает оправданные сомнения в правдивости официальных и «альтернативных» версий недавней истории.
