Куда пропал конфликт отцов и детей
Социолог Карина Пипия об отсутствии поколенческого разрыва ценностей в современной России
Представителям социальных наук часто приходится отвечать на вопросы о том, чем нынешняя молодежь отличается от старших поколений, каковы ее социальные установки и модели поведения. Как правило, в подобных вопросах заложена гипотеза о «поколенческом разрыве», который указывает на существование принципиальных различий в восприятии окружающей действительности и ценностях поколенческих групп. Но если говорить о массовых поколениях в России, то результаты исследований указывают в большей степени на сходства, нежели различия в сфере ценностей и социальной памяти.
Ученые сходятся во мнении, что представителей поколения должна объединять не столько близкая дата рождения (в демографии это называется «возрастная когорта»), сколько «дух поколения» – особое восприятие, ценностное мировоззрение, определяющие установки и поведение людей. У каждого поколения должно быть свое центральное событие (события), согласно которому оно маркируется окружающими, – например, поколение шестидесятников. Однако по результатам общероссийских исследований «Левада-центра» для представителей всех возрастных когорт эти события сконцентрированы вокруг одного символического поля: победы в Великой Отечественной войне, полета Гагарина в космос и распада СССР. Даже россияне, родившиеся в демократической России, символически привязаны к советскому прошлому (а не к реформам девяностых и постсоветским трансформациям, о которых, по данным июльского опроса в 2018 г., они толком ничего не знают), поэтому говорить о конфликте поколений в России не приходится.
Характер памяти о прошлом и ее воспроизводство в настоящем на массовом уровне указывает на отсутствие у молодых поколений своего собственного символического дискурса, который дифференцировал бы их от старших поколений, а также на диффузность коллективной памяти, выходящей за рамки поколений. Межпоколенческого напряжения, предметом которого могла бы стать борьба за память, не существует. Конечно, есть различия у разных генераций элиты, но в рамках общенациональных опросов они не исследуются. Тем примечательнее тренд на рост декларативного интереса населения к изучению истории в школе, необходимость уделять больше внимания которой в 2018 г. отметил каждый второй житель страны (против каждого седьмого в 1992 г.). Это свидетельствует о запросе на институализацию единой памяти, чему косвенное доказательство – высокая поддержка инициативы создания единого учебника по истории.
Поколенческий разрыв в России фиксируется, скорее, на уровне практик, но не ценностей, своего рода «общем опыте». Молодое постсоветское поколение чаще использует социальные сети и доверяет им как информационному источнику, является активным потребителем товаров и услуг (вспомним юные лица в очередях за новым iPhone или эксклюзивными кроссовками). Феномен дефицита им лично не знаком, хотя они знают о нем (в 2008 г. 40% россиян в возрасте от 18 до 24 лет поставили дефицит, очереди и карточки на первое место в списке важнейших характеристик советской системы). Молодежь в целом более благожелательно настроена к Западу и демократии, хотя поддается консервативному влиянию старших, если те говорят, что «Запад – это плохо» (что наглядно демонстрирует негативная динамика отношения к США и ЕС в среде самого молодого поколения в период 2014–2017 гг., в то время как у старших поколений оттепели и застоя внешнеполитические события последних лет практически не изменили и без того высокий уровень негативизма к западным странам). При этом нынешняя молодежь во многом дистанцируется от рефлексии по поводу исторических событий, избегает оценок периода Сталина, советского наследия, не ностальгирует по СССР, но символическую ценность событий того периода тем не менее признает.
Результаты общероссийских исследований демонстрируют неспособность большей части молодого поколения закреплять привычные им практики в ценностной сфере и вырабатывать свою поколенческую солидарность. Например, интернет-цензуру поддерживает даже та молодежь, которая не может и дня прожить без социальных сетей (каждый второй интернет-пользователь), а не только бабушки, не знакомые с мессенджерами и Facebook. Свято место пусто не бывает, поэтому в борьбу за молодое поколение и их ценности вступают политики, использующие медийный контент и блогеров как средство агитации и пропаганды с целью закрепления «правильных» ценностей.
Не менее интересный вопрос – так называемая преемственность поколений, в ответе за которую не только система образования, но и более мощный по воздействию, как считают социологи, институт семьи. Готовность представителей оттепели, застоя и перестройки (если придерживаться классификации поколений Юрия Левады, т. е. тех жителей нашей страны, кто к настоящему моменту успел обзавестись детьми или внуками) делиться с младшими поколениями памятью о победе в Великой Отечественной войне в три раза выше, чем желание рассказывать им о репрессиях и ссылках того периода. Стоит ли удивляться после этого, что миллениалы выказывают благожелательное отношение к вождю или избегают негативных оценок его деятельности, охотно фотографируясь с его современными прототипами на Никольской улице в центре Москвы.
Еще один сюжет в поколенческой проблематике – взаимодействие с государством, который демонстрирует сильную выраженность патерналистских настроений среди представителей постсоветского поколения. Коллективное неприятие пенсионной реформы, включая повышение возраста выхода на пенсию, зафиксировали все службы общественного мнения. Со старшими поколениями, живущими от пенсии до пенсии, все предельно ясно, однако и нынешнее молодое поколение в массе своей планирует будущую старость, надеясь на государственную поддержку, а не на собственные силы и желание работать до гробовой доски. Ради справедливости стоит выделить одно отличие между молодыми и старшими поколениями в этом вопросе: патернализм у молодых сосуществует с юношеским оптимизмом, согласно которому они верят, что по достижении пенсионного возраста можно будет жить и на денежные накопления. Взрослая жизнь и интерес к событиям недавнего прошлого (кризис 1998 г.), как правило, охлаждают подобный максимализм.
Сейчас в структуре совершеннолетнего населения страны (и в выборке репрезентативных общероссийских опросов) представители поколений застоя и перестройки численно преобладают, поэтому результаты общественного мнения – это в первую очередь их взгляд на события и процессы современной России. Однако рано или поздно они будут замещены представителями нынешнего молодого (постсоветского) поколения, которое станет главным актором на исторической сцене. Вопрос, какие ценности кроме потребительства и символического наследия homo soveticus оно принесет.-
Автор — ведущий научный сотрудник «Левада-центра»