Как СССР заморозил Пражскую весну

События 1968 г. в Чехословакии стали поворотом в развитии СССР – от расстановки сил в Политбюро ЦК КПСС и внешней политики страны до развития экономики, культуры, общественного движения. Послехрущевское время вновь поставило перед высшим политическим руководством страны вопрос: насколько далеко могут зайти эти реформы? Где та грань, после которой реформы могут затронуть и поколебать основы социализма? Сама постановка этого вопроса для коммунистического руководства была по-своему закономерна: убеждение в существовании враждебного империалистического окружения, военные конфликты (война во Вьетнаме, Шестидневная война и разгром союзников СССР на Ближнем Востоке) создавали ощущение постоянной внешней угрозы.

Не было и полной уверенности в прочности лагеря социализма, социалистической системы. Не были забыты ни берлинское восстание 1953 г., ни венгерские события 1956 г., ни волнения в Польше, ни попытки более или менее далеко уйти от союза с КПСС в Югославии, Китае, Албании, Румынии.

В 1967 г. в Чехословакии вспыхнула борьба за власть внутри высшего партийного руководства страны. С различных сторон велась резкая критика деятельности Антонина Новотного – одновременно первого секретаря ЦК КПЧ и президента Чехословакии. В декабре 1967 г. Прагу посетил Леонид Брежнев. Формальным поводом для визита стало приглашение Новотного отдохнуть и поохотиться. Однако Брежнев потратил время не на охотничьи развлечения, а на многочисленные консультации с чехословацкими лидерами. В результате он дал фактическое согласие на замену Новотного, заявив, что «это ваше дело».

На декабрьско-январском пленуме ЦК КПЧ разгорелась политическая схватка, в которой «коммунистические фундаменталисты» оказались в абсолютном меньшинстве. «Реформаторское крыло» предлагало план демократизации КПЧ. Третья проявившаяся тогда группа в КПЧ – словацкая, лидером которой был Александр Дубчек. Словаки были раздражены сокращением местных полномочий, проведенным Новотным.

Позиции Новотного в президиуме ЦК были относительно прочными, но недостаточными, чтобы обеспечить ему сохранение поста первого секретаря ЦК КПЧ. В результате споров на пленуме было принято решение о разделении постов, первым секретарем был провозглашен Дубчек. Новотный остался (впрочем, ненадолго) президентом ЧССР.

Нового первого секретаря поздравил по телефону Брежнев. С этого времени контакты Брежнева с Дубчеком стали постоянными. Полагаю, что Брежнев осознавал свою персональную ответственность за избрание Дубчека, что придавало их отношениям до известной степени личный характер и влияло на развитие событий в течение всего 1968 года.

В феврале – начале марта 1968 г. политическая ситуация начала осложняться. Первым чрезвычайно тревожным сигналом стали волнения польских студентов – их лозунги выражали поддержку событиям в Чехословакии. Другим важным событием была фактическая отмена цензуры в чехословацкой прессе. Началась открытая критика методов работы КПЧ, профсоюзов, органов госбезопасности и юстиции.

Одновременно осложнились отношения с Румынией. Реальной стала угроза выхода Румынии из Варшавского пакта. Критика, раздававшаяся в чехословацкой прессе в адрес Варшавского договора, свидетельствовала об угрозе, что следом за Румынией может пойти Чехословакия, что привело бы к значительному ослаблению западных границ Варшавского договора.

Обострение обстановки в Чехословакии стало причиной обсуждения этого вопроса на Политбюро 15 марта. «Положение действительно очень серьезное. Методы и формы, которыми ведется сейчас работа в Чехословакии, очень напоминают венгерские. В Венгрии тоже с этого начиналось, а потом пришел первый, второй эшелон и наконец социал-демократы», – заявил председатель КГБ Юрий Андропов, непосредственный участник подавления венгерского восстания 1956 г. Брежнев считал, что «надежды на Дубчека не оправдываются, события, которые происходят, им мало управляются».

Дубчек уверял Брежнева, что «у нас ни в Праге, ни в стране не будет никаких событий <...> мы справимся». Однако ситуация продолжала быстро ухудшаться. После массового митинга, участники которого требовали ухода Новотного с поста президента, он подал заявление об отставке. В Москве уход Новотного вызвал раздражение и новые опасения: по мнению Брежнева, «митинги, собрания, активы и т. д. – многие из них носят направленность антисоветскую».

По словам Брежнева, ситуация в Чехословакии сильно тревожила лидеров ряда социалистических стран. «В Софии и уже после к нам обращались товарищи Живков, Гомулка, Кадар с просьбой о том, чтобы КПСС приняла какие-то меры к урегулированию положения в Чехословакии, но они не высказали, какие именно меры».

Положение в Чехословакии, по мнению Брежнева, было настолько сложным, что его необходимо обсудить на специальном пленуме ЦК. Участники не скрывали своего раздражения. «Надо исходить из того, что Чехословакию мы никому не отдадим, – говорил Александр Шелепин. – Дубчек, очевидно, временная фигура. <...> Надо быть готовым и к крайним мерам. Верно, что Новотного не спасешь, но надо, пока есть Новотный, чтобы обратились к нам за помощью. А что им помочь надо – это ясно». По мнению Андропова, «по линии военной нам нужно также принять конкретные меры, во всяком случае, разрабатывать их хотя бы».

Были и те, кого в Политбюро считали «здоровым ядром» в КПЧ. Но и их критиковали в Москве. Так, Петру Демичеву не нравилось, что представители «здорового ядра» «вдолбили себе в голову, что они за свою «модель социализма». Мне кажется, все они ведут против нас линию и добиться решения вопроса в этих условиях можно только силой».

В июле развернулись споры о целесообразности непосредственного военного вмешательства в чехословацкие дела. На заседании Политбюро 2 июля посол в ЧССР Степан Червоненко, настаивая на выводе войск, расквартированных в Чехословакии под предлогом учения стран Варшавского договора, заявил: «...Войска нужно сейчас выводить, так как в этой ситуации присутствие наших войск народ не поддержит».

Выводы Червоненко поддержал главный редактор «Правды» Михаил Зимянин. По его словам, Дубчек растерян, деморализован, не способен принимать решений. По мнению Зимянина, КПЧ расколота, идет погром руководящих кадров, решения Политбюро не выполняются даже его членами.

Но большинство участников заседания с выводами Червоненко не согласились. Сторонником жестких и скорых действий был Андрей Громыко, доказывавший, что время работало против советских интересов: «Теперь уже ясно, очевидно, что нам не обойтись без вооруженного вмешательства». Брежнев постарался занять осторожную позицию. «Важно нам уяснить четко сейчас, не ошибаемся ли мы в оценке событий в Чехословакии. От этого будут зависеть все наши меры». По сути, он поддержал политические методы давления на Чехословакию.

19 июля на заседании Политбюро Брежнев высказал предположение, что «здоровые силы сейчас не обратятся к нам за помощью». Отсюда следовал вывод: «Все ли мы исчерпали из арсенала политического воздействия? Мы заявили о том, что примем все зависящие от нас меры политического воздействия. Если это не даст соответствующего эффекта, только тогда предпримем крайние меры».

Началась спешная проработка этих «крайних мер». Были подготовлены декларации политбюро ЦК КПЧ и революционного правительства ЧССР о внутренней и внешней политике, обращения к гражданам Чехословакии, заявление ЦК КПСС «К советскому народу». В нем утверждалось, что социалистическая Чехословакия оказалась на пороге смертельной опасности и, «сознавая всю глубину опасности, нависшей над страной, лучшие представители чехословацких коммунистов образовали президиум ЦК КПЧ и революционного правительства ЧССР, принявшего на себя всю полноту ответственности за руководство делами государства. <...> В этих условиях советское правительство приняло единственно необходимое решение и дало приказ частям Советской армии оказать помощь революционному правительству Чехословакии. <...> Такие же решения приняли правительства Польской Народной Республики, Венгерской Народной Республики, Народной Республики Болгарии, которые вместе с нами выполняют свой интернациональный долг».

Однако сохранялся и второй путь – продолжение переговоров с руководством ЧССР, путь политических решений. 22 июля решением Политбюро оба этих направления закреплялись формально. Советскому послу в Праге было дано указание – передать согласие с чехословацким предложением о встрече Политбюро ЦК КПСС и президиума ЦК КПЧ, и было предложено провести эту встречу в Чиерне-над-Тиссой.

Участники встречи получили «Памятку для конфиденциальных бесед», где были сжато сформулированы основные требования: запрещение деятельности всех политических организаций, партий и клубов, выступающих против социализма; обеспечение контроля партии за СМИ; восстановление руководящей роли компартии в чехословацком обществе; ряд отставок. Для делегации КПСС на совещании братских партий содержалось требование к чехословацкой стороне: «Только проведение этих мероприятий не на словах, а на деле позволит нам – социалистическим странам – не прибегать к крайним мерам. В противоположном случае у нас не остается другого выхода». Эти требования носили откровенно ультимативный характер.

Первоначально рассчитывали, что переговоры в Чиерне-над-Тиссой будут короткими – всего один день, 29 июля. Планируемый провал переговоров открывал путь к «крайним мерам». Однако переговоры пошли не так, как ожидалось: была достигнута «договоренность обеих делегаций». Курс сторонников политических решений на этом этапе явно брал верх. Угроза военного вмешательства отодвинулась. Однако и чехословацкое руководство должно было заплатить за этот компромисс свою цену. Прежде всего, это гарантия управляемости партии и страны с позиций «пролетарского интернационализма», сохранения места Чехословакии в Варшавском договоре. Для этого следовало в первую очередь восстановить контроль за СМИ.

Результатом этих переговоров стали краткое коммюнике и взаимные обязательства, принятые руководством двух компартий, носившие устный, недоговорной характер. На время публичная полемика утихла, появились надежды на сохранение компромиссов. Однако для каждой стороны оставались болезненные вопросы: не слишком ли далеко они зашли на этом пути. Для одних это была опасность ограничения национального суверенитета и достоинства, окончательного превращения правящей партии в марионетку другого государства; для других – угроза уступок ревизионизму, пересмотр послевоенного соотношения сил в Европе, соблазнительность чехословацкого своевольства для Восточной Европы и для населения самого СССР.

13 августа Брежнев позвонил Дубчеку. Это был вторник – день заседания президиума ЦК КПЧ, и Брежнев, несомненно, рассчитывал на немедленные действия Дубчека или, как минимум, на возможность предупредить о советской позиции высшее партийное руководство в Праге.

Брежнев начал разговор с того, что обвинил чехословацкие СМИ в критике недавних соглашений, в антисоветской пропаганде, что выглядело как нарушение договоренностей Чиерны-над-Тиссой. На слова Дубчека, что «у нас было совещание работников печати, оно осудило действия репортеров», последовало брежневское: «Саша, не в этом дело... Мы договаривались не о совещании...»

Дубчек сообщил Брежневу, что 13 августа в повестку заседания президиума КПЧ включен вопрос о разделении МВД, «так, как условились в Чиерне-над-Тиссой». Брежнев напомнил, что договор был о скорейшем решении вопроса, но Дубчек ответил, что «сейчас сильно изменилась ситуация» и решение будет позже – в конце октября.

«Но что тебе сказать на это, Саша, разве это не проявление нового обмана? – ответил Брежнев. – <...> у вас президиум ЦК ничем не руководит и что нам очень жаль, что мы этого не знали на совещании в Чиерне-над-Тиссой <...> такое отношение к выполнению обязательств вынуждает нас принимать новые меры».

«Товарищ Брежнев, принимайте все меры, которые ваше Политбюро ЦК считает правильным», – ответил Дубчек.

Для Москвы становилось ясно, что Дубчек не контролирует деятельность президиума ЦК КПЧ, президиум ЦК – ситуацию в стране. 16 августа Политбюро ЦК КПСС утвердило текст послания Брежнева Дубчеку, которое должен был передать чехословацкому лидеру посол Червоненко. В нем на двух страницах машинописного текста содержался перечень обязательств, не выполненных чехословацким руководством.

На следующий день, 17 августа, в Москву из отпусков прибыли все члены Политбюро. Началась непосредственная подготовка к вторжению. В решении Политбюро «К вопросу о положении в Чехословакии» сообщалось: «Политбюро ЦК КПСС единодушно считает, что развитие событий в Чехословакии приобрело самый опасный характер. Правые элементы <...> осуществили подготовку контрреволюционного переворота. <...> Учитывая, что со стороны КПСС и других братских партий уже исчерпаны все политические средства воздействия на руководство КПЧ, Политбюро ЦК КПСС считает, что наступил момент для применения активных мер по защите социализма в ЧССР, и единодушно решает оказать коммунистической партии и народу Чехословакии помощь и поддержку вооруженными силами».

При принятии решения учитывалось и мнение «здорового ядра в КПЧ». «Здоровые силы, – сообщил Брежнев, – высказали целый ряд соображений о синхронности действий. Приемлемы и сроки, какие указывают они для действий, т. е. 20–21 августа. Поэтому нам надо сегодня обсудить и определиться по этому вопросу». В ходе этого заседания дискуссий, споров вокруг решения о вводе войск Варшавского договора в Чехословакию не было. На следующий день в Москву прилетели руководители стран Варшавского договора, чьи войска должны были входить в Чехословакию, которые «выразили полное и единодушное согласие с оценкой и выводами Политбюро ЦК КПСС».

В ночь с 20 на 21 августа, за час до начала операции, посол Червоненко должен был посетить президента Чехословакии Людвика Свободу и сообщить ему, что ЦК КПСС и другие «братские партии» получили просьбу большинства членов президиума ЦК КПЧ и многих членов правительства ЧССР об оказании военной помощи против угрозы контрреволюции в стране. «Если президент положительно отнесется к просьбе братских стран, – сообщалось в инструкции для посла, – то вы, с соблюдением необходимого такта, можете передать ему в качестве проекта прилагаемый текст его обращения к армии и народу».

21 августа в Чехословакию были введены войска. Но хорошо организованная военная акция стремительно становилась политическим поражением. Против войск выступило гражданское население страны. Трудно было даже вообразить более мощный фактор антисоветской, антикоммунистической агитации.

Вторым признаком поражения стал провал всех планов опереться на «здоровые силы». Все надежды сформировать революционное правительство провалились уже в первый день вторжения. Арестованные 21 августа советскими войсками Дубчек и другие 23 августа были отосланы в Москву на переговоры с тем, кто несколько дней ранее отказывал им в политическом доверии.

23 августа шли переговоры Брежнева, Косыгина и Подгорного со Свободой и Дубчеком. Когда переговоры еще продолжались, на заседании Политбюро ЦК КПСС, по сути, между строк был признан провал «крайних мер». Процесс «нормализации» затянулся на годы.

Для советского руководства, никогда не отделявшего чешские события от того, что происходило в СССР и «братских странах», стало ясно, что реальный социализм принципиально нереформируем, что реформы и социализм не могут сочетаться и надо выбирать – либо реформы, либо социализм.

Разгром реформ в Чехословакии стал началом конца реформ в СССР. Режим становится еще более репрессивным по отношению к любому инакомыслию. Для советского общественного мнения вторжение в Чехословакию добивало иллюзии революционного гуманизма, коммунистической идеи. Режим стал циничнее, проще, понятнее.

И вывод, к которому приходится прийти. Ясно, что драматические события августа 1968 г. вызревали не как межгосударственный, а как межпартийный конфликт, заложниками которого оказались народы наших стран. Правительства Восточной Европы развивали свои отношения с СССР, как и СССР с ними, не на основе нормальной дипломатической практики, а путем межпартийных выяснений отношений, аргументами в которых могли быть и статьи в газетах, и танки на улицах. Межпартийные конфликты становились межгосударственными.

Автор - главный научный сотрудник Института российской истории РАН, главный редактор журнала «Российская история»