Почему живучи слухи

Этого следовало ожидать: на волне кризиса доверия к официальной информации, глубину которого продемонстрировал митинг не поверивших названной МЧС численности жертв пожара в «Зимней вишне», появились голоса, ратующие за введение уголовной ответственности за распространение заведомо недостоверной информации о чрезвычайных происшествиях. Пока это голоса не официальных лиц, а лоялистов-общественников – но их позицию тиражируют в том числе государственные информагентства: для первого пробного шара проверки общественной реакции на предложение создать очередную «информационную дубинку» вполне достаточно.

Не то чтобы эти голоса звучат в информационном вакууме. «Соцсети <...> это мутный источник», – заявил 27 марта на встрече с кемеровчанами Владимир Путин, а позднее пояснил: «ни при каких обстоятельствах» нельзя допустить «вбросы через социальные сети, в том числе из-за границы». Поводом, по всей видимости, стало признание пранкера Никиты Кувикова (известного в сети как Евгений Вольнов) с Украины, что это он был источником слухов о якобы 300 погибших в пожаре в Кемерове. Сам по себе это бесстыдный поступок, но он фактически сыграл на стороне российских властей, дружно заговоривших о причинах кризиса в Кемерове как результатах «информационной войны» и «отработанных технологий провокации». Это, если судить по востребованности таких объяснений властью самых разных событий, привычная уже угроза – но пока ненаказуемая. Дело против Кувикова, как сообщил СКР, возбуждено в России по ст. 282 Уголовного кодекса – «Возбуждение ненависти либо вражды», потому что статьи, предусматривающей ответственность за разного рода «информационные войны» и – шире – вбросы, в российском УК нет (что-то похожее на предложение общественников есть, например, в УК Казахстана, который предусматривает наказание за распространение заведомо ложной информации в том числе в ситуациях, «создающих опасность нарушения общественного порядка или причинения существенного вреда <...> охраняемым законом интересам общества или государства», до 10 лет лишения свободы).

Проблема, однако, в том, что востребованность альтернативной информации – вера в слухи и недоверие официальным источникам – возникла не на пустом месте, и дело не только в опыте дезинформации со стороны официальных источников во время катастроф «Курска», «Норд-Оста» и Беслана. В основе такого недоверия лежит падение доверия к формальным институтам в целом, которое фиксируют социологи уже несколько лет: например, в замерах Центра социсследований РАНХиГС, который проводит российскую часть исследований для Eurobarometer, уровень доверия к разным ветвям власти страны падает с начала 2010-х гг. Одновременно растет доверие людей к друзьям и знакомым и, соответственно, к исходящей от них информации: чем больше социальных связей у человека (а с конца 2013 г. объем социального капитала, по данным руководителя исследований для «Евробарометра в России» социолога Виктора Вахштайна, вырос на 20%), тем меньше он доверяет формальным институтам. «Это касается и доверия к СМИ – вы доверяете больше тому, что вы слышите от друзей и читаете у себя в фейсбуке», – говорит Вахштайн. По данным «Левады», 78% россиян вообще полагают, что высшие чиновники, рассказывая о положении дел в стране, «скрывают правду» или даже лгут, СМИ в целом «вполне доверяют» только 30% опрошенных. Это подогревает и интерес к конспирологическим теориям, которые упрощают анализ слишком большого объема информации: в простое злодейство поверить проще, чем докопаться до истины.

Идея купировать каналы распространения слухов и вбросов, а заодно и в целом любой неофициальной информации во многом логична для современной России, предпочитающей решать проблемы ужесточением регулирования и наказания. Это и проще, и, конечно, куда быстрее, чем восстановление доверия к власти и институтам, да и результат нагляднее. Другое дело, что даже инициаторы появления новой статьи УК ратуют за одновременное расширение прав государства на распространение официальной позиции и информации – хотя, казалось бы, куда больше? При этом есть опасность конструирования новой ловушки в формулировке «заведомо ложной информации» – подпадает ли под такое определение, например, заявление губернатора Кузбасса Амана Тулеева о 200 «бузотерах» на площади Кемерова, которые «вообще не родственники погибших»? Или слова Путина об отсутствии в Крыму российских военных? Ирония момента: современное российское государство тоже активный игрок на поле дезинформации и конспирологии и конкуренты ему на этом поле, надо понимать, не нужны.