Проблема забытой справедливости

Сейчас, в преддверии президентских выборов, а по сути – в начале нового российского политического цикла, эксперты пытаются угадать, что станет проблемой, создающей для власти максимальные трудности. Очевидный победитель недавно сказал: «Все, что мешает идти вперед, должно быть зачищено, отброшено». Интересно, догадывается ли Владимир Путин, что главное препятствие, остановившее наше развитие и даже развернувшее его вспять, – это массовое чувство попранной справедливости?

Казалось бы, это утверждение слишком абстрактно и попахивает дешевым популизмом. Когда это на Руси жизнь была устроена справедливо? Столетиями, включая советский период, правящая верхушка помыкала «тягловыми людьми». И ничего страшного не происходило. Все потрясения и революции случались из-за раскола элит (последние примеры – 1917 и 1991 гг.), народ при этом либо безмолвствовал, либо использовался в качестве расходного материала при выяснении отношений сильных мира сего. Вот и сейчас, несмотря на уже пятый подряд год падения реальных доходов, серьезные аналитики дружно говорят о том, что в России массовыми протестами и не пахнет. А уровень поддержки Владимира Путина зашкаливает.

Но ведь повестка дня для страны не должна состоять только из поддержания во что бы то ни стало «стабильности», по старинке понимаемой как профилактирование цветной революции. Время диктует необходимость «развития», о котором уже говорит даже нынешний президент – мастер по удержанию всевозможных status quo, принципиальный противник любых сколько-нибудь резких движений (например, реформ).

А в это время лучшие мозговые центры готовят предложения по этим самым реформам: тут и технологический прорыв (цифровизация, роботизация и т. п.), и вложения средств в человеческий капитал, и новое государственное управление. Но боюсь, что все эти предложения, детально проработанные и финансово обоснованные, даже если их в ближайшие годы примут к реализации, никак не сработают. Дело в том, что в России господствует старая психология: верхи лучше знают, как жить, а простому народу отводится роль «человеческого капитала». Это видно даже при подготовке грядущих выборов: в очередной раз сгоняют бюджетников на «многочисленные» митинги в поддержку главного кандидата, ему же в очевидной для всех имитационной манере собирали подписи для выдвижения, ровно такими же топорными методами пытаются повысить явку, подправляют содержание телевизионного вещания, оставляя там только «хорошие» новости. На коротком горизонте нескольких недель, оставшихся до 18 марта, это все сыграет со стопроцентным успехом – Владимир Путин выиграет с разгромным результатом, возможно, максимальным за всю историю президентских выборов, в которых он участвовал.

Но сразу же после этого все его попытки что-то поменять в стране, одновременно принципиально ничего не меняя, окончатся ничем из-за того, что у него нет реальной программы работы с массово разлитым в обществе чувством порушенной справедливости. Людей с таким настроем можно сколько угодно звать в «креативную» и цифровую экономику, в предпринимательство, а они будут про себя говорить: «не верю». Времена промышленного, монотонного труда, где «человеческий капитал» не более чем приложение к лопате, станку или баранке грузовика и его настроение никого из власть предержащих не волновало, быстро уходят. Поэтому «не верю» означает фактическую массовую забастовку, нежелание полноценно трудиться. Как это похоже на советское «я делаю вид, что работаю, а вы (т. е. государство) делаете вид, что платите»! Какая уж тут высокая производительность труда!

Так в чем же заключается эта «порушенная справедливость» или системная «несправедливость» нашей жизни? На круглом столе Комитета гражданских инициатив, где этот вопрос обсуждался, прозвучало два ответа: справедливость – это «процесс» и справедливость – это «доступ». В России радикально не хватает ни первого, ни второго.

Если говорить о «процессе», то еще с времен появления понятия «гражданское общество» постулировалось, что многочисленные интересы, которые соединяют и разъединяют различные группы людей, надо как-то согласовывать между собой. Для этого создавались институты поддержания «справедливости» – демократия и суд, которые, в свою очередь, работали в режиме разделения властей. Классический пример – Великобритания и ряд других стран Западной Европы. Конечно, и в этих государствах накоплена изрядная масса чувства несправедливости, но она не носит критического характера, угрожающего основам. Пожалуй, только обострившаяся ситуация с наплывом беженцев и мигрантов вызвала опасный рост несистемных политических сил, таких как Национальный фронт Марин Ле Пен, партия «Альтернатива для Германии» и движение за выход Великобритании из Евросоюза. Но, кажется, единственное значимое, что состоялось, – это Brexit. В остальных случаях институты «справедливости» устояли.

В России чувство «несправедливости» (как результат функционирования власти, управляющей массами «подданных») традиционно присутствовало как неизбежный жизненный фон, и к нему, вроде бы, общество привыкло. Но сейчас, после 25 лет открытости миру (которая во многих элементах будничной жизни сохраняется и до сих пор), невиданного в истории России повышения уровня жизни, которое произошло благодаря нефтегазовому изобилию в 2000-е гг., неудовлетворенность порядками привела, в частности, к очевидному недоверию к государству как к институту.

Почему так случилось? Люди ожидали, что улучшение социальных стандартов будет продолжаться постоянно и достигнет вожделенного европейского уровня, который они увидели либо воочию, либо из-за информационной открытости. Но этого не произошло. Всем очевидно, в том числе в случае с собственными семейными бюджетами, что жизнь большинства становится хуже. Открытого недовольства нет, но есть массовая тревожность, непонятность личных перспектив. Если в конце 2000-х государство для населения выступало в качестве добренького попечителя, то теперь оно ушло в другую реальность. Люди с недоумением смотрят на бодрые доклады министров и губернаторов президенту и пока только в кулуарных разговорах возмущаются их мастерством манипулировать цифрами. Характерный пример – инфляция. Несмотря на явные успехи государства по снижению темпов роста потребительских цен, люди убеждены, что реальная инфляция в разы больше официально объявляемой. А это очевидные последствия отсутствия справедливости как процесса, когда людям не директивно объявляют об их судьбе монаршие герольды, а вовлекают в процесс подготовки и принятия решений. Именно для этого существует нормальная, а не «суверенная» или, как теперь принято говорить, «имитационная» демократия.

Отсюда – уход в тень экономики. Скажем, по оценке РАНХиГС, в теневую экономику вовлечено 33 млн взрослых жителей России, это 45% трудовых ресурсов страны. В целом независимые эксперты оценивают масштабы тени в 25–30% ВВП, МВФ недавно привел цифру 33,7%, некоторые заявляют даже про 40%. Это происходит не только потому, что налоги обременительны. Массы твердо убеждены, что изымаемые у них деньги государство разворовывает или, в лучшем случае, тратит «не туда».

Отсюда – недоверие к правительству (более половины, по данным «Левада-центра», стабильно оценивает его деятельность негативно). Понятно, что это относится ко всей исполнительной власти. Еще худшие параметры у Госдумы, а значит, и у власти законодательной. Все это приводит к тому, что в нашей стране словосочетания «демократия» и «права человека» ассоциируются с чем-то не нужным для развития России. Конечно, свою лепту в дело дискредитации этих институтов внесла и наша государственная пропаганда. Но большие массы людей имеют свойство, как это мы наблюдали в позднесоветскую эпоху, согласно кивать, слушая очередного обличителя европейских порядков, но при этом, как уже отмечалось, фактически бастовать по-итальянски против сложившейся системы, не откликаясь на призывы к инновационному развитию и повышению производительности труда.

Отсутствие справедливости как «процесса» органически дополняется явными проблемами со справедливостью как «доступом». И дело здесь не в имеющемся имущественном расслоении – хотя оно представляет собой отдельную и очень глубокую проблему. Намного более остро положение с так называемыми «социальными лифтами». Они остановились. Молодые люди, родившиеся в 1990-е и начале 2000-х, получившие в своей массе дипломы о высшем образовании, все более четко начинают понимать, что на рынке труда для них нет нужного числа достойных, с их точки зрения, рабочих мест. Это объясняется не только архаичным характером нашей экономики, когда относительно высокие зарплаты можно получать преимущественно в малоемком с точки зрения занятости нефтегазовом секторе и обслуживающих его структурах, а также на госслужбе или в каком-нибудь офисе в Москве. Главное в другом: наиболее продвинутая часть молодежи увидела, что будь ты хоть семи пядей во лбу, но и на эти немногочисленные места никак не попадешь, потому что они уже заняты всевозможными сыночками, дочками и просто знакомыми нашей номенклатуры 2.0. И это происходит не только в Москве, но и на местах.

Не буду много говорить и о самом элементарном виде «доступа», который, с точки зрения большинства, массово попирается. Это здравоохранение, которое, несмотря на бодрые рапорты, становится все более платным, т. е. недоступным для массового, в целом бедного, российского человека. И, конечно, пенсии, уровень которых, практически никого не устраивает, особенно в сопоставлении с доходами, продолжающими поступать в страну от нефтегазового экспорта.

Нарисованная картинка может показаться абстрактной: справедливость же не измеришь в рублях или баррелях. Так зачем о ней всерьез говорить? Лучше займемся точечными изменениями, созданием промежуточных институтов, а там как-нибудь и вынырнем из того болота, в которое Россия постепенно погружается.

Но этот технократический подход, к сожалению, обречен на неудачу, о чем говорит даже российский и советский опыт: вспомним косыгинские новации середины 1960-х, горбачевскую попытку придать социализму «человеческое лицо», гайдаровские реформы, которые помогли избежать национальной катастрофы, но, как оказывается, не обеспечили необратимость движения России по европейскому пути. Переход от календарного к настоящему XXI веку в России возможен только через включение всевозможных механизмов вовлеченности человека в решение его собственной судьбы. Поэтому дискуссия вокруг справедливости имеет не только гуманитарный, но и практический смысл.

Автор - член Комитета гражданских инициатив, профессор НИУ ВШЭ