Как власти сплотить оппозицию

После 2012 г. регулярные репрессии в отношении политически активных граждан стали вещью привычной (иногда под них попадают и люди, не имеющие отношения к политике). Конечно, речь не идет о массовых репрессиях наподобие сталинской эпохи – сейчас это селективные меры, направленные на вполне конкретный круг людей: если человек демонстрирует хоть какую-то гражданскую активность, его риск попасть под какое-нибудь «дело» резко повышается, от штрафов за лайки и репосты до арестов по поводу и без повода накануне публичных акций (чтобы «неповадно было») и увольнений с работы как самих «активных граждан», так и членов их семей. Это стало элементом профессионального риска любых общественников, журналистов, позволяющих себе критику экспертов.

Чем ближе день голосования, тем сильнее нервозность властей и риски новых неадекватных действий. Вновь пошло давление на независимых наблюдателей: накануне тренинга 9 февраля арестовали координатора «Голоса» в Краснодарском крае Давида Канкию по надуманному обвинению в якобы неповиновении сотруднику полиции (что не подтверждается видео задержания), 11 февраля задержали наблюдателей в Воронежской области. Штабы Алексея Навального вообще ведут суммирование арестов и задержаний «нарастающим итогом»: на конец февраля активисты и волонтеры накопили 2652 суток ареста, 17,7 млн руб. штрафов, 3527 часов обязательных работ. Сюда включены 30 суток ареста, которые в конце февраля получил начальник штаба Леонид Волков (он выйдет на свободу уже после выборов), но не включены 25 суток ареста координатора петербургского штаба Дениса Михайлова – он был задержан прямо на выходе из спецприемника, где отбывал 30 суток ареста за организацию «Забастовки избирателей» 28 января. Теперь он сидит за участие в «забастовке». 25 суток ареста отбывает сейчас активист движения «Весна» Артем Гончаренко из Петербурга – в день «забастовки» он выставил в окно резиновую утку.

Попытка силового давления, стремление напугать, деморализовать оппонентов выглядит как первая и самая простая инстинктивная реакция власти на всех, кто ей не нравится. Это и критики, это и оппоненты на выборах, и те, кто просто мешает предпринимать какие-то действия. Такой простой сценарий борьбы с оппонентами строится на самой примитивной, фактически гопнической логике «права силы». Все институциональные балансы, сложные системы сдержек и противовесов, анализ долгосрочных последствий при таком стиле принятия решений в расчет не берутся и даже вовсе не предполагаются (считающий себя правым по «праву силы» не нуждается в дополнительных сложных умозаключениях и обычно рефлексией не страдает). И наоборот, чем больше управление примитивизируется, тем более частыми и закономерными становятся силовые сценарии. Одно рождает другое: зачем думать, как убедить, если можно заставить?

Однако логика «заставить и напугать» вместо «убедить и договориться» имеет существенные побочные эффекты, причем как нормативного, так и социально-психологического свойства. С нормативной точки зрения она обесценивает формальные правила игры, а с ними и все, с чем они связаны: это и вопрос признания и уважения результатов (т. е. их легитимности – как общественной, так и юридической); и вопрос защиты прав собственности; это и вопрос собственных гарантий безопасности завтра для тех, кто в силе сегодня. С социально-психологической стороны она искажает весь общественный дискурс, меняет природу как самой власти, так и оппозиции. И эти последствия не менее долгосрочны и важны, чем нормативные. Происходит внутреннее изменение самого объекта, с которым власть борется. И он часто меняется совсем не так, как бы власти хотелось. При этом если о нормативной части последствий стратегии силового давления власть все же иногда задумывается, то об изменении внутренней природы оппозиции в результате репрессий думать обычно не привыкла.

Как же меняют репрессии оппонентов власти изнутри? Основных эффектов два – внутреннее сплачивание и радикализация.

Силовое давление – это всегда тест на сопротивляемость. Можно поддаться ему и исчезнуть как субъект, однако можно и перейти в иное качественное состояние. Не секрет, что общественные, политические инициативы – это очень подвижные структуры, в которые граждане приходят часто ненадолго, обычно движимые каким-то частным раздражителем. Исчезает раздражитель – исчезает и потребность участия. Кроме того, меняются обстоятельства – семейное положение, работа, просто меняются взгляды, интересы, потребности. Общественные организации и партии вынуждены часто проводить новый рекрутинг активистов, так как прежние вымываются. Создать стабильную и устойчивую структуру в таких условиях всегда очень сложно, особенно если часть активистов дополнительно начинает распугивать обычный страх. Чтобы временное объединение ранее незнакомых граждан стало реальной социальной общностью, часто нужны дополнительные технологии – посмотрите, как эфемерно большинство наших партий. Есть выборы и деньги, есть коллектив. Кончается финансирование – и выясняется, что никого ничто друг с другом не связывает. Как бизнес-структуры, так и общественные организации активно практикуют тимбилдинг, чтобы команда стала устойчивой и действительно сплоченной, а не просто союзом временных попутчиков по случайному поводу. Как это ни парадоксально, но для общественных инициатив, часто возникающих из ранее не знакомых друг с другом людей (при этом, что немаловажно, часто очень молодых), внешнее давление превращается в приключение и игру, которую не придумает никакой мастер тимбилдинга. Объединяет не только совместный труд – совместное сопротивление объединяет еще больше. Конечно, нет ничего хорошего, когда человека увольняют с работы или отчисляют из университета, но совместные испытания – это самое сильное, что создает реальные команды. В результате репрессиями власть во многом лишь способствует кристаллизации новой общественности, вычищая из нее неустойчивые и случайные элементы.

Намного печальнее ситуация с радикализацией оппозиции в результате такого давления. Жизнь в условиях экстремальных рисков не просто ведет к ужесточению позиций и внутреннему сплочению после пережитого риска, она может менять характер всей системы построения организации. Гипертрофированные вопросы личной безопасности, взаимной ответственности, потребности в конспирации и введения внутренних санкций в целях самозащиты создают совершенно другой тип иерархии. Сопротивляясь давлению, структура неизбежно становится жестче, а работа в подполье вообще может вести к тому, что организация начинает строиться на военно-иерархических принципах. В политической теории возникновение партий из подпольных групп и тайных обществ часто вообще выделяют как особую разновидность внепарламентского способа их создания (круг примеров таких партий и организаций огромен – от РСДРП в России до «Фатх» и «Хамас» в современной Палестине). В чем же проблема? Дело в том, что организации имеют тенденцию в дальнейшем сохранять те свойства, которые они обрели вначале. Запрет может исчезнуть, но внутренняя авторитарная или тоталитарная структура – остаться. В дальнейшем, приходя к власти, партии часто переносят свою внутреннюю структуру на всю структуру государственного управления. Грубо говоря, если бы в Российской империи не было столь жестких запретов на политическую деятельность и будущие большевики изначально не действовали в условиях столь жесткой внутренней иерархии, может быть, и не было бы и последующего тоталитаризма. Давление на оппонентов может провоцировать в будущем появление ответной системы еще большего давления.

Таким образом, репрессии и их масштаб – это не только один из способов сохранения контроля, это и вопрос будущего власти, оппозиции и государства. Сопротивляясь репрессиям, крайне важно не утратить изначальной собственной идентичности и не превратиться в итоге в подобие того же, с чем ты сам борешься.

Автор — политолог