Зачем Путину оглушительная победа

Предвыборная кампания стартовала еще до Нового года, однако стратегии политической борьбы до сих пор проявляются и дискутируются.

Оппозиция занята даже не столько критикой противника, сколько непримиримой конкуренцией внутри себя: либо всем на голосование идти и как угодно самовыражаться в протесте – либо, наоборот, вовсе никому никуда не ходить и жестким бойкотом эти выборы дискредитировать. Здесь не предвидится ни компромисса, ни тем более победы одной из позиций. Особенности обсуждения, да и самого предмета таковы, что полемика, судя по всему, продлится до последнего дня и, не сбавляя интенсивности, продолжится после оглашения итогов. Это как если бы администрация президента и его избирательный штаб дискутировали по какому-нибудь принципиальному вопросу, причем на поражение. Например: выдвигаться Путину самому или же прямо сейчас подарить стране достойного преемника? И так спорить до марта, а то и до самой инаугурации...

Власть, наоборот, своих стратегий публично не обсуждает, но уже дает понять, что кампания запланирована сверхинтенсивной. Ясно, что ожидается множество выступлений и спецмероприятий, встреч и турне до самых до окраин. На центральных каналах будет как никогда много персонально заточенных трансляций. Например, если в программе стоит документальный фильм с простым названием «Валаам», то об историческом значении архипелага и ставропигиального монастыря вам расскажет не историк или экскурсовод, а сам президент. А до этого будет множество анонсов с тщательно смонтированными кадрами, работающими как предвыборные ролики, – «растяжки в эфире».

В этом напоре есть нечто новое. На прошлых выборах щеголяли другой идеей – о том, что президент специальной кампании вести не будет, но продолжит руководить страной и глобальными процессами в рабочем режиме. Все это покажут, и этого будет достаточно для победы за явным преимуществом. Но в нынешних всплесках публичной политики и личного пиара нет и чего-либо совсем неожиданного. В персоналистских режимах с электоральными играми практически всё в той или иной степени становится частью ни на минуту не прекращающейся предвыборной кампании первого лица. В этом смысле у регулярных опросов населения и голосований раз в несколько лет одна задача. Рейтинг превыше всего! Разве что выборку в 1600 респондентов вам обеспечат организаторы «поля», а явку на избирательные участки приходится задирать со всей мыслимой и немыслимой изобретательностью.

Это момент принципиальный. Ельцину можно было поднимать рейтинг в последний момент из-под плинтуса, политическим дефибриллятором. Нынешнему правлению необходим рейтинг стабильно высокий, а лучше зашкаливающий. Эта основа легитимности, как она здесь понимается, прямо влияет на политику, как она здесь реализуется. Когда предвыборные команды ориентируют не просто на победу, но на победу именно безальтернативную и сокрушительную, есть основания задаться вопросом: а зачем? Ведь сокрушительная победа неизбежно обеспечивается здесь с немалыми политическими и моральными издержками, вплоть до будущих разбирательств по части злоупотреблений и легитимности.

На этот же вопрос наталкивают и симптомы невроза, странные при, казалось бы, идеальных стартовых условиях. Здесь явно недостаточно банальной установки: чем больше, тем лучше. Должны быть и другие мотивы.

Замеряемый на выборах или в опросах рейтинг во многом определяет степень политической свободы власти. Невысокий или средний рейтинг задает рамки поведения; сверхвысокий рейтинг в этой политической философии легитимирует что угодно, вплоть до демонстративного произвола. Масштаб и накал поддержки необходим власти и для самоощущения, но и для предъявления обществу, стране и миру. Он важен и для морально-психологического обуздания внутренней оппозиции, и для приведения в чувство внешних врагов. Считается (хотя это далеко не очевидно), что в зависимости от градуса внутренней поддержки лидера внешние оппоненты определяют и свою политику в отношении страны как таковой. В этой логике самодержец или фюрер должны обеспечивать максимум удобств для отечественной дипломатии и внешней политики. Рейтинг лидера как аналог ядерного потенциала.

Однако применение экстраординарных и явно не бесспорных технологий часто имеет и собственный, самоценный смысл. Если рейтинг влияет на свободу власти, то не менее важна свобода в выборе средств обеспечения рейтинга (или результатов голосования). Помимо работы на результат это еще и тестирование методов на случай экстраординарной ситуации. Не только суггестия телевизора, но даже обычные вбросы и карусели с банальной мобилизацией солдат и бюджетников есть одновременная проверка боеготовности «засадного полка». А заодно и готовности общества протестовать или, наоборот, смиряться с вызывающими манипуляциями.

Нечто подобное наблюдалось в связи с опасным снижением рейтингов власти накануне 2011 г. Тогда фокус-группы ЦСР показывали не только плохие настроения, но и смещение протеста из столиц в города-миллионники. Необходимо было не только исправить положение, но и доказать себе и всем, что ситуация под контролем даже при таких трендах. Важно было убедиться, что контроль гарантирован в любом случае, хотя бы и с использованием «спецсредств».

Такого рода «внезапные проверки» боеготовности политической армии имеют системный характер. Даже в идеальной ситуации отдельные нарушения и злоупотребления необходимы как в плане проверки тонуса, так и в режиме учебных маневров. Обойтись без мобилизации административного ресурса и проч. нельзя уже в силу недопустимости создания прецедента. Все должны знать: здесь иначе не бывает и быть не может. Поэтому идеальные выборы мало реальны даже при стопроцентном рейтинге и нулевом голосовании против. В этой логике даже суд не просто выносит нужные решения, но и делает это с откровенным вызовом. Хотя в целом всё это во многом показательные выступления, как техника на параде.

Тем более важно такого рода тестирование, когда нагнетается целый комплекс проблем с политикой, экономикой, социальной сферой и скрепами морально-политического единства. Если есть опасения, что холодильник начинает побеждать телевизор, приходится проверять возможности мобилизации других, запасных линий обороны. Не говоря уже о том, что результат выборов должен хоть как-то согласовываться с социологией в 87% – с чудом, так много значившим для внутренней и внешней политики, для всего курса.

Можно предположить, что за этим стоит не вполне осознанное, но определенное понимание самой сути режима суверенной власти. Если доводить идею до логического конца, то на этот счет есть целая концепция. Классик теории политического Карл Шмитт прямо связал понятие «суверена» с идеей ЧП: суверен и есть тот, кто принимает решение о наличии чрезвычайной ситуации и о введении чрезвычайного положения, дающего власти право действовать вне правил. В выходе за нормы для Шмитта и есть сама суть властного суверенитета: «Исключение интереснее нормального случая, – пишет он в «Политической теологии». – Нормальное не доказывает ничего, исключение доказывает все; оно не только подтверждает правило, само правило существует только благодаря исключению».

Нет нужды прямо увязывать наши опыты с этой философией, тем более с ее не самым респектабельным политическим родством. Однако трудно отделаться от впечатления, что даже при любых гарантиях триумфа действующего президента ситуация будет тестироваться и разрешаться как близкая к чрезвычайной. Для власти сейчас проблема не в банальном «победить», а победить так, чтобы потом не пожинать плоды этой победы в ситуации плохо подготовленного ЧП. Важно победить с впечатляющим счетом, но еще и с запасом протестированного ресурса ответа на чрезвычайность. Опыт принятия эффектных и резких политических решений без элементарного просчета экономики их цены, последствий и контекста должен был бы заставить задуматься об ориентирах и логике рисков в оперативной политике, о том, что называется «ценой вопроса». Далее важно, какие выводы могут следовать из таких размышлений. Особенно в условиях, когда эпоха торжествующей чрезвычайности себя исчерпала политически и исторически.

Автор - руководитель Центра исследований идеологических процессов