Аппаратные войны за государство
Философ Александр Рубцов о сопротивляемости реформируемой системы управленияКак заведено в России, перед президентскими выборами огромные интеллектуальные и финансовые ресурсы кидаются на подготовку программы главному кандидату. Сочинение стратегий жестко привязано у нас к электоральному циклу. В активности такого рода хорошо видны и попытки продвинуться по ряду направлений, и инерции, кажущиеся безнадежными.
До сих пор умозрительные программы страдали тем же недостатком, что и сама реальная политика, – невниманием, а то и просто игнорированием политического «сопромата» – собственной сопротивляемости реформируемого материала. Этот стиль отношения к действительности можно назвать «манипулятивным дирижизмом». Даже если здесь все более или менее понятно с тем, что будет делать власть, ей малоинтересно и совершенно не ясно, что в ответ будут делать «остальные». Потом, когда в очередной раз не все, мягко говоря, получается, провалы объясняют чем угодно, кроме собственной близорукости на грани слепоты.
Этот стиль стратегий и сейчас доминирует – если не считать разработок ЦСР. Здесь, по крайней мере, декларируется необходимость учета социокультурных факторов и раскладов сил. Реализуются титанические исследования отношения к реформам с региональной дифференциацией. Выявляются трудные регионы и точки, выдвигаются идеи коалиций и даже компенсаций группам, несущим потери от реформ.
Это уже прорыв, хотя и требующий развития. Когда говорится о готовности или неготовности «общества» к реформам, речь чаще идет о разных территориях, чем о стратах, а страты много важнее, поскольку в отношении к институциональным преобразованиям общество крайне неоднородно, причем именно стратегически. Нет внятного различения преобразований, в принципе отличающихся по показателям популярности или непопулярности (например, монетизация и дерегулирование). Не учитывается, в какой степени негативное отношение к реформам и более или менее кардинальным изменениям в целом является следствием реального «шока 1990-х», а в какой мере наведено целенаправленной пропагандой, бичующей «либеральное» прошлое и воспитывающей пассивный, соглашательский консерватизм (лучше уж так, чем изменения с неизвестным исходом). Все обсуждают возможные варианты исхода битвы между телевизором и холодильником, хотя ясно, что с таким телевизором институциональные преобразования обречены при любой наполненности холодильника.
Но есть одно направление, которое практически не обсуждается: проблемы «войны и мира» в самой системе власти. Исполнители интуитивно полагают, что с их стороны было бы весьма бестактно включать в качестве объекта анализа и предмета рекомендаций самого заказчика, т. е. власть. Отсюда вечно воспроизводимая иллюзия, будто власть при изъявлении высочайшей воли по поводу проведения реформ остается в целом однородной. В самом деле, какой собаке понравятся объяснения, что ею сплошь и рядом рулит не голова, а хвост – средняя и низовая бюрократия, нижние отроги «вертикали»? Было бы крайне унизительно узнать о том, что наше высшее руководство, легко объявляющее как бы победоносные войны по всему миру и конкурирующее в этом со сверхдержавами, в собственной стране регулярно проигрывает необъявленные войны с внутренним административным классом – и даже не с его элитой.
Создается иллюзия если не «вечного мира», то возможности достижения консенсуса и приемлемого баланса сил между имеющими отношение к реформам коалициями. В опыте прошлых преобразований в сфере дерегулирования игнорируется тот факт, что реформы вязнут вовсе не в «обществе», а в самой системе управления реформами. Сплошь и рядом они тихо сжираются даже не чиновничьей массой, а внутриправительственными «пятыми колоннами» страдающих от реформ ведомств. Сначала реформам объявляется пропагандистская война, в ходе которой на их дискредитацию бросаются интеллектуальные, людские и финансовые ресурсы ведомственных бюджетов. Затем выстраивается имитация согласия между ведомствами и прикормленными общественными структурами, в том числе карманными бизнес-ассоциациями. Параллельно скупается критически необходимая часть аппарата, отсекающая от верха все «ненужное» и обеспечивающая туда открытый доступ якобы вдруг прозревших сторонников «правильной» реформы. Используются обходные маневры, продвигающие решения, минуя регулярные процедуры – регламенты работы самой же исполнительной власти (например, заходы в кабинеты второго уровня, минуя даже правительственные комиссии). Эксплуатируются авторитарные амбиции – внушаемость и импульсивность начальства, которому предлагают перехватить яркие преобразования, «исправив» их именно стратегически... В результате через несколько лет лучшие стратеги страны пишут планы дерегулирования и реформ институтов будто с чистого листа. А главное – с реальной перспективой передачи реформ на исполнение тем же структурам, а часто и тем же лицам, благополучно сохранившимся во власти и рядом с ней, в ее дочерних учреждениях. Вместо внутреннего расследования завтра в бой за дерегулирование бросят те же штабы и полки, которые ранее это самое дерегулирование тихо побеждали – и не раз!
В рассуждении о коалициях и компенсациях не учитывается и тот факт, что страдающие от дерегулирования группы несут отнюдь не только материальные потери от сжатия возможностей и масштабов государственного рэкета. Иногда здесь куда важнее снижение и даже утрата социального статуса, позиций в системе власти и социума, самооценка и отношение окружающих. Это фатальные потери в символическом капитале, в принципе исключающие возможность честной договоренности. Философия, из лучших побуждений построенная на принципах «общественного договора», не должна исключать неизбежных идеологических, политических, аппаратных, административных и даже пропагандистских войн внутри самой системы власти. Институциональная среда, заточенная на перераспределение рент, в принципе несовместима с институтами, работающими на производство и инновации. Поэтому в таких схватках всегда есть структуры и люди, любые договоренности с которыми заведомо ничтожны. Проверено.
Автор – руководитель Центра исследований идеологических процессов