Жизнь после «Исламского государства»

Успехи антитеррористической коалиции во главе с США в первой половине 2017 г. ведут к тому, что в ближайшее время с Исламским государством (ИГ, запрещено в России) будет покончено. Разумеется, не как с политическим феноменом, а как с квазигосударственным образованием. Однако будущее Сирии и Ирака да и всего ближневосточного региона в целом остается туманным и непредсказуемым.

Этим летом после нескольких месяцев изнурительных боев был взят Мосул, имевший важное символическое значение для ИГ. Именно отсюда 28 июня 2014 г. Абу Бакр аль-Багдади выступил со своей знаменитой речью в великой мечети ан-Нури, после чего началась экспансия исламистов по территории Сирии и Ирака. Хоть операция по взятию иракского города-миллионника не была для коалиции легкой, на сегодня именно действия союзников под Мосулом наравне с успехами сирийских курдов под Раккой при поддержке Вашингтона можно назвать одной из самых успешных кампаний против ИГ с момента его провозглашения в 2014 г.

Именно в рамках операции «Непоколебимая решимость» коалиции впервые удалось поразить ИГ в его геостратегическом тылу как в Сирии, так и в Ираке. Ведь еще до середины 2016 г. ИГ если и терпело неудачи, то преимущественно в расположении противника, при этом прочно удерживаясь в суннитских районах с высокой долей своих сторонников. Но успех союзников в Мосуле и приближающееся взятие Ракки способно превратить тактический успех, которого удалось добиться в 2015 г. остановкой экспансии ИГ, в стратегический.

Однако падение ИГ отнюдь не означает решения проблем, его породивших, а значит, не может гарантировать региону стабильность и дальнейшее устойчивое развитие. Ближний Восток после арабской весны нуждается в новой архитектуре безопасности, и конструировать ее региональным акторам придется, опираясь преимущественно на свои собственные силы, что само по себе уже серьезный вызов.

На протяжении всей новейшей истории арабский мир ни разу не становился творцом своего собственного мироустройства. Судьбы Ближнего Востока вершились где угодно, только не в самом регионе, а местные элиты раз за разом оказывались лишь вольными или невольными наблюдателями всех ключевых событий, происходивших вокруг них. Само появление Ближнего Востока в привычной для нас страновой нарезке – результат эндогенных тенденций в жизни региона после окончания Первой мировой войны. Поражение Великой Порты предопределило дальнейший крах Османской империи, на обломках которой страны-победительницы, Англия и Франция, взялись за конструирование своей модели ближневосточного миропорядка, воплотившегося в 1916 г. в знаменитый договор Сайкса-Пико, отражавший не столько региональную специфику, сколько интересы Лондона и Парижа. В результате существующая система государств на Ближнем Востоке стала своего рода данностью, с которой региональным элитам было предложено смириться.

Одним из самых ярких примеров политики навязывания решений извне на Ближнем Востоке может служить создание в 1948 г. государства Израиль, которое де-факто стало возможным благодаря поддержке СССР и США резолюции Генеральной ассамблеи ООН № 181 о разделе Палестины. Ни Высший арабский комитет (политический орган Палестины во времена Британского мандата), ни Лига арабских государств не смогли воспрепятствовать этому решению и были вынуждены смириться с появлением неугодного соседа. Да и сама Лига арабских государств, самый масштабный интеграционный проект в арабском мире, появилась как результат целенаправленной политики Великобритании. Выступая в 1941 г. в британском парламенте, министр иностранных дел Энтони Иден во многом положил начало поиску приемлемой для арабов интеграционной модели – для Лондона создание единого политического пространства было весьма привлекательным вариантом укрепления влияния в регионе.

Последующая история Ближнего Востока показала, что устойчивость арабских режимов, равно как и всего ближневосточного статус-кво, во многом зависела от характера их взаимоотношений с США или СССР, а после распада последнего – и вовсе только от Вашингтона. Именно в Белом доме местные элиты на протяжении двух последних десятилетий искали гарантии собственной безопасности.

Однако арабская весна оказала существенное влияние на реконфигурацию всего Ближневосточного региона. Достаточно вспомнить, что ее побочными эффектами стали появление ИГ и резкая активизация курдской борьбы за самоопределение. Спустя 100 лет после подписания договора Сайкса-Пико именно курды и ИГ стали самыми влиятельными силами, открыто покушающимися на административно-территориальный порядок, который сложился после Первой мировой войны и деколонизации, и стремящимися перекроить карту Ближнего Востока.

И дело не только в том, что процессы социально-политической дестабилизации затронули в той или иной степени практически все арабские страны. Сколько в том, что произошел слом самой структуры как горизонтальных (между региональными игроками), так и вертикальных (между региональными и глобальными игроками) взаимоотношений.

Обнажившийся кризис поставил местные элиты перед необходимостью впервые за многие годы не просто следовать предписанным им правилам игры, но и начать их разрабатывать. При этом отсутствие достаточного опыта и ответственности за проводимую региональными игроками политику в сочетании со склонностью решать проблемы наиболее радикальным путем пока приводят лишь к росту конфликтогенности на Ближнем Востоке.

Вынужденная необходимость создания новой архитектуры безопасности в регионе собственными силами, с которой столкнулись сегодня ближневосточные элиты, несет в себе ряд проблем. Проблема первая – отсутствие у региональных акторов чувствительности к восприятию угроз. Более того, как показал, например, мировой опыт борьбы с терроризмом, восприятие угроз на глобальном уровне далеко не всегда соответствует их восприятию на уровне региональном.

Еще одна сложность заключается в том, что сегодня трудно предположить, кто мог бы стать ее новым архитектором. Традиционные тяжеловесы, которые на протяжении долгого времени выступали в роли региональных лидеров – Египет, Сирия или Саудовская Аравия, – в последнее время стали заложниками внутренних системных кризисов. В свою очередь новые амбициозные игроки (к примеру, Катар) не готовы к роли отцов-основателей новой системы ближневосточного миропорядка.

Наконец, страны региона сейчас далеки от единого понимания угроз, которые стоят перед ними. Сам по себе регион Ближнего Востока и Северной Африки видится чем-то гомогенным только внешнему наблюдателю, но никак не населению самого региона. А потому восприятие угроз, скажем, в Саудовской Аравии совершенно иное, чем даже в соседнем Омане, не говоря уже о Северной Африке. В результате возникает целый ряд закономерных вопросов, которые принимают принципиальный характер, когда речь заходит о конструировании новой системы безопасности в по сути искусственно сконструированном геополитическом пространстве. Кто будет участвовать в этом процессе? Какие проблемы стоят перед его участниками? И, конечно же, кого и от кого она должна защищать? Очевидно, что ответы на эти вопросы в Тегеране и Эр-Рияде, Дохе и Каире, Стамбуле и Дамаске совершенно разные.

Иными словами, глобальные игроки на протяжении десятилетий пытались внедрить системный подход в бессистемную ближневосточную среду. Теперь же этим придется заниматься самим местным элитам. От того, насколько успешной окажется выбранная ими стратегия, и зависит будущее региона.

Автор – старший преподаватель НИУ ВШЭ

Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)