Феномен «большого террора»

Если представить данные о массовых арестах и расстрелах в сталинском СССР в виде графика, то получится кривая линия, которая в отдельные периоды образовывала высокую волну. Иначе говоря, если в целом государственный террор был огромным во все годы правления Сталина, то в отдельные периоды он был чрезвычайно огромным и чрезвычайно жестоким. К числу таких периодов относится «большой террор» 1937-1938 гг., печальный юбилей которого, 80 лет, пришелся на этот год.

Трудно представить себе нашего соотечественника, который бы не слышал чего-либо о 1937-м. Другое дело, что каждый вкладывает в это понятие собственное содержание. Многое зависит от политических пристрастий и уровня информированности. Долгое время по поводу «большого террора» 1937-1938 гг. спорили также историки. Однако теперь профессиональная историография достигла высокого уровня согласия, основанного на глубоком исследовании архивов.

Для понимания новых качеств, которые приобрели наши знания, полезно сопоставить концепцию 1937 г., сформулированную при Хрущеве, и нынешнюю. «Разоблачение культа личности Сталина» при Хрущеве было политической кампанией, которая оставила глубокий след в историческом сознании нашего общества. Вслед за Хрущевым многие до сих пор рассматривают «большой террор» как уничтожение элит – партийных работников, инженеров, военных, писателей и т. д. На самом деле все было совсем не так. Как показали современные исследования, в 1937-1938 гг. были арестованы по крайней мере 1,6 млн человек, из них более 680 000 расстреляны. Руководящих работников разных уровней среди них было несколько десятков тысяч. Жертвами террора были простые советские люди, не занимавшие должностей и не состоявшие в партии.

Выяснение реальной численности жертв – принципиально важный исходный момент для понимания сути «большого террора». Прежде всего, поражают его масштабы. С учетом того, что наиболее интенсивно репрессии применялись чуть больше года (август 1937 – ноябрь 1938 г.), получается, что каждый месяц арестовывались около 100 000 человек, из них расстреливались – более 40 000. До открытия архивов эта невероятная концентрация насилия и жестокости казалась хаотичной, а ее механизмы необъяснимыми. Однако в 1992 г. стали доступны документы, которые показали, что террор 1937-1938 гг. планировался так же, как все остальное в советской системе. На убийство людей составлялись и утверждались такие же государственные планы, как на производство стали или детских игрушек. Дальнейшие исследования в архивах позволили детально изучить всю цепочку террора, сверху донизу.

Коротко говоря, документы фиксируют в «большом терроре» две неравномерные части. Первую, сравнительно незначительную, составляло уничтожение элит. Оно проводилось через обычные судебные инстанции, которые получали прямые указания от высшего руководства страны о приговоре – расстрел или заключение в лагерь. Известны, например, 383 списка на аресты и расстрелы 40 000 советских руководящих работников, утвержденные Сталиным и его соратниками. На основании этих списков суд выносил свои формальные приговоры. Вершиной системы уничтожения «номенклатуры» и старых большевиков были известные московские открытые процессы против Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова и других видных партийцев. Вторую часть «большого террора» составляли так называемые «массовые операции». Именно они, охватив более миллиона человек, сделали террор 1937-1938 гг. «большим».

Исследованию массовых операций историки за последние годы уделили значительную часть своих усилий. В результате было доказано, что решения о проведении массовых операций, несомненно, принимались руководством страны (точнее, Сталиным). Самая крупная из массовых операций, против так называемых «антисоветских элементов», готовилась в июне-июле 1937 г., а началась в августе. Основная идея операции состояла в том, чтобы ликвидировать физически или изолировать в лагерях те группы населения, которые сталинский режим считал потенциально опасными – бывших «кулаков», бывших офицеров царской и белой армий, священнослужителей, бывших членов враждебных большевикам партий – эсеров, меньшевиков и многих других «подозрительных». На протяжении многих лет в советских органах госбезопасности вели учет таких «враждебных» категорий. Летом 1937 г. было решено не просто учитывать и периодически арестовывать «подозрительных», как это делось раньше, но полностью избавиться от них.

С этой целью 30 июля 1937 г. Политбюро утвердило оперативный приказ наркома внутренних дел № 00447. Все репрессируемые «антисоветские элементы», согласно приказу, разбивались на две категории: первая - подлежащие немедленному аресту и расстрелу, вторая – подлежащие заключению в лагерь или в тюрьму на срок от 8 до 10 лет. Каждой области, краю и республике в приказе доводились планы на репрессии по каждой из двух категорий. Всего на этом первом этапе было предписано арестовать около 270 000 человек, из них более 70 000 – расстрелять (в том числе 10 000 заключенных в лагерях). Кроме того, заключению в лагеря или высылке могли подвергаться семьи «врагов народа». Для решения судьбы арестованных в республиках, краях и областях создавались внесудебные органы – «тройки». Как правило, в их число входили нарком или начальник управления НКВД, секретарь соответствующей партийной организации и прокурор республики, области или края. «Тройки» получили чрезвычайные права. В пределах планов-лимитов, утвержденных в Москве для данной области или республики, «тройки» выносили приговоры и отдавали приказы о немедленном приведении их в исполнение, включая расстрел, без обжалования.

Важно подчеркнуть, что приказ № 00447, на основе которого в последующие полтора года проводилась значительная часть репрессий, содержал в себе положения, которые фактически нацеливали местных руководителей и чекистов на эскалацию террора. Он давал им право запрашивать у Москвы дополнительные лимиты на аресты и расстрелы. По законам сталинской системы такое «право» фактически означало обязанность. Действительно, уже в первый период реализации приказа № 00447 заложенный в нем механизм дополнительных лимитов привел к радикализации террора. На практике это происходило так. После проведения первых арестов на основании картотек учета «антисоветских элементов», которые были во всех отделениях НКВД, проводилось «следствие». При помощи жестоких пыток, описание которых может составить предмет специальной работы, у арестованных выбивали показания об их участии в «антисоветских организациях». Эти «признания» давали адреса для очередных арестов. Новые арестованные под пытками называли новые фамилии. Такой механизм мог действовать бесконечно.

Это, однако, не означало, что местные исполнители террора вышли из-под контроля центра. Они должны были запрашивать – и запрашивали – разрешение Москвы на дополнительные лимиты на аресты и расстрелы. Без согласия Москвы массовая операция неизбежно прекратилась бы. Однако Москва почти всегда санкционировала новые цифры и планы. Как свидетельствуют архивы, этим занимался лично Сталин. Сохранилось значительное количество телеграмм Сталина, подписанных им решений Политбюро, а также его указаний Ежову о выделении дополнительных лимитов на репрессии и об активизации чистки. Материалы, сохранившиеся в личном фонде Сталина, показывают, что руководство репрессиями в 1937-1938 гг. занимало значительную часть времени диктатора. Например, он самым внимательным образом прочитывал многостраничные протоколы допросов, регулярно доставлявшиеся ему из НКВД. О состоянии Сталина в этот период свидетельствуют многочисленные пометы и резолюции, которые он оставлял на протоколах допросов, а также на различных докладных записках НКВД и телеграммах. По мере прочтения документов Сталин давал указания об аресте тех или иных людей и рассылал красноречивые уточняющие распоряжения: «Красноярск. Крайком. Поджог мелькомбината должно быть организован врагами. Примите все меры к раскрытию поджигателей. Виновных судить ускоренно. Приговор – расстрел»; «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям»; «Т. Ежову. Дмитриев (начальник управления НКВД по Свердловской области – О. Х.) действует, кажется, вяловато. Надо немедля арестовать всех (и малых и больших) участников «повстанческих групп» на Урале»; «Т. Ежову. Очень важно. Нужно пройтись по Удмуртской, Марийской, Чувашской, Мордовской республикам, пройтись метлой»; «Т. Ежову. Очень хорошо! Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь»; «Т. Ежову. Линия эсеров (левых и правых вместе) не размотана <...> Нужно иметь в виду, что эсеров в нашей армии и вне армии сохранилось у нас немало. Есть у НКВД учет эсеров («бывших») в армии? Я бы хотел его получить и поскорее <...> Что сделано по выявлению и аресту всех иранцев в Баку и Азербайджане?». Подобные примеры можно приводить долго. В завершение этого короткого обзора уместно отметить, что в 1937-1938 гг. Сталин впервые перестал выезжать из Москвы в отпуск, хотя в предшествующие 14 лет ежегодно проводил на юге несколько месяцев летом и в начале осени. Организация террора занимала все мысли и силы.

В результате давления центра и встречной инициативы на местах масштабы террора нарастали. Результат арестов и расстрелов по операции против «антисоветских элементов» по приказу № 00447 в несколько раз превысил первоначально намеченные планы. По похожему сценарию проводились другие массовые операции – против «национальных контрреволюционных контингентов» или «национальные операции». Их также планировали и контролировали из центра. Сводные списки осужденных «национальных контрреволюционеров», так называемые «альбомы», составлялись на местах и посылались на утверждение в Москву. Более десятка таких операций обрушились на советских граждан разных национальностей – поляков, немцев, румын, латышей, эстонцев, финнов, греков, афганцев, иранцев, китайцев, болгар, македонцев. Особая операция проводилась против так называемых «харбинцев», бывших работников Китайско-Восточной железной дороги, вернувшихся в СССР после вынужденной продажи КВЖД Японии в 1935 г. Все эти категории населения рассматривались сталинским руководством как питательная среда для шпионажа и коллаборационизма. Под этим же предлогом было осуществлено сплошное выселение корейского населения Дальнего Востока. Депортации в Казахстан подверглись 170 000 советских корейцев.

В совокупности операции против «антисоветских элементов» и «национальные операции» составляли суть «большого террора». Именно эти операции придали репрессиям в 1937-1938 гг. особенно жестокий и массовый характер. Открыв этот факт, историки задались естественным вопросом: в чем же была причина массовых операций, иначе говоря, в чем причины «большого террора»? Подчеркну еще раз: причины не сталинских репрессий вообще, а именно их всплеска в 1937-1938 гг., причины массовых операций, ареста более чем миллиона человек и расстрела более 680 000.

Вокруг этого вопроса идут споры. О них, некоторых мифах и последствиях «большого террора» – в продолжении статьи.

Автор – ведущий научный сотрудник Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий, профессор школы исторических наук НИУ ВШЭ.

Продолжение статьи читайте через неделю.