Как стать народным политиком

Последний год стал триумфальным для политиков-популистов. Уже появились работы, исследующие социально-экономические причины распространения популизма в западных либеральных демократиях. Но не менее важен в триумфе популистов используемый ими язык: он существенно отличается от «классического» политического языка.

Одна из основных характеристик выступлений антиполитиков – их прямое обращение к людям, к народу. Классический политический язык стал слишком политкорректным, выхолощенным и неживым. На его фоне популистские лозунги звучат как проявление честности и открытости.

В чем особенности популистского языка? С помощью каких риторических механизмов популисты добиваются ощущения близости и сопричастности аудитории?

Теплота и конкретность

Они любят конкретные, бытовые образы. «Классические» политики склонны к использованию абстрактных категорий типа «граждане», «класс», «социальная группа», «поколение». Эти слова не наполнены эмоциональной теплотой. Современные популисты стремятся уйти от излишней формальности и сложных терминов (хотя и не исключают их совсем), предпочитая более конкретные, почти «домашние» образы.

Дональд Трамп в таких случаях практически не использует собирательные обозначения, за исключением категории «американцы» (all Americans). Он обращается к конкретным социальным группам, обозначая их категориями повседневного, бытового языка: мамы и папы; пенсионер, ждущий автобус; дети, идущие в школу. Эти слова рисуют картинки, которые легко представить каждому. Образы, которые вызывают эмоции.

Аргументируя закрытие границ, Трамп противопоставляет нелегальным иммигрантам не просто неких законопослушных мирных граждан, но «семьи чудесных американцев, которые любили своих близких», погибших в результате политики открытых дверей, «мам и пап, чьи интересы не учитываются политиками». В инаугурационной речи он обещает, что каждое его политическое решение «будет приниматься на пользу» не страны или нации, но на пользу «американским рабочим и американским семьям». Для сравнения: Обама в обоих своих инаугурационных выступлениях использовал в этом контексте только абстрактные слова: нация, народ, рабочая сила. Это риторически создает дистанцию между ним и аудиторией, не принадлежащей к элитным кругам.

Тот же прием эксплуатирует Найджел Фарадж, описывая свою аудиторию детально и тем самым демонстрируя, что они для него не безликая масса: «Когда я смотрю на аудиторию, я вижу представителей всех частей британского общества. Рабочих, работодателей, самозанятых. Крупных бизнесменов, владельцев маленьких магазинчиков на углу. Очень богатых, обеспеченных и тех, кто борется за достаток. Молодых и старых. Никаких идеологов. Кто-то из них левые, кто-то правые, большинство – посередине <...> Но все они сыты по горло этими вырезанными по шаблону карьеристами из Вестминстера».

В наиболее эмоциональных моментах прибегает к конкретизации и Марин Ле Пэн. Обращаясь к вопросу нелегальных иммигрантов, она говорит не о безопасности нации в целом, но о безопасности женщины, идущей по улице: «Я хочу, чтобы все французы, и я подчеркиваю, все француженки [красноречивая пауза] имели возможность ходить в безопасности в любой части страны, в любом районе любого города, в любое время дня и даже ночи!»

Даже считающиеся неотъемлемым атрибутом любого популистского дискурса категории «народ», «нация» современные антиполитики стремятся заменить более конкретными словами, обозначающими национальную принадлежность человека: французы, британцы, американцы. Нередко они добавляют к данному обращению различные позитивные эпитеты – «чудесные американцы», «умные французы», «хорошие, порядочные, трудолюбивые, законопослушные британцы», что позволяет сделать образ массы людей более индивидуализированным и потому понятным. Это же усиливает у слушателей позитивную идентичность и вызывает эмоциональную теплоту по отношению к спикеру.

«Мир идей» vs. «мир людей»

Это же различие между классическим и популистским политическим языком проявляется и на более глубинном, идейном уровне. Политики «классической» школы очень много внимания уделяют в своих речах идеям: права человека, демократические принципы, либеральные ценности. А популисты говорят о людях, об их проблемах.

Сравним еще раз инаугурационные речи Обамы (2013) и Трампа (2017). Обама провозглашает: «Что делает нас исключительными, что делает нас американцами – это наша преданность идее, выраженной в декларации более двух веков назад». Трамп: «Присяга, которую я даю сегодня, – это присяга в преданности всем американцам». Обама говорит, что необходимо сохранить, защитить наши базовые принципы: равенство и свободу, права человека. Трамп призывает защитить семьи, детей, пенсионеров и рабочие места. Типичная речь системного либерального политика обязательно затрагивает темы защиты прав человека, демократии и верховенства права. А популист говорит о защите людей и их жизней.

В основе популистского дискурса лежат идеи «безопасности» и «возврата былого величия»: «make America great again» у Трампа, или «Give us our country back» у Фараджа. Но на риторическом уровне популисты переводят эти идеи из абстрактной сферы в поле обсуждения действий, направленных на конкретное благо для населения.

Так, говоря о Brexit, Фарадж поясняет: «Проблема в том, что данный референдум звучит как некий Манифест, Манифест об уходе или Манифест о том, что мы остаемся. Но действительный смысл этого референдума в том, кто принимает решения, есть ли у нас возможность контролировать число приезжающих в Британию или нет, вот в чем первейший и наиболее важный смысл. В 1980–1990-е гг. к нам прибывало 30 000–40 000 иммигрантов. Это было приемлемое количество, которое обеспечивало лучшую интеграцию среди всех стран Европы».

Марин Ле Пен сложную тему иммиграции тоже переводит из сферы принципов демократии, социальной ответственности и соблюдения прав человека в сферу более приземленных и понятных для людей экономических отношений: рабочие места, социальная защита, места в школах. Тема иммиграции в выступлениях Ле Пен часто репрезентируется словами «защита», «платить», «стоимость», «евро».

Такой подход позволяет популисту создать образ деятеля, который в первую очередь думает не об идеалистических лозунгах (многие считают их лишь ширмой для прикрытия реальных целей политиков), но о повседневных проблемах избирателя. В ситуации конкуренции «мира идей» и «мира людей» вряд ли можно рассчитывать на риторическую победу первых – особенно, когда многие из этих идей переживают кризис.

Про Россию в этом контексте необходим отдельный разговор. Но Владимир Путин, несмотря на всю свою популярность, едва ли находится в том же ряду, что и Трамп с Фараджем. Ревизия и трансформация политического языка в либеральных демократиях никак не затронули политический язык российской элиты. Властный доминирующий дискурс в отличие от западной риторики ориентирован на отстранение от человека как субъекта политики. Посмотрите инаугурационную речь Путина 2012 г. или его послание Федеральному собранию 2016 г. Они наполнены абстрактными формальными категориями: «граждане», «общество», «нация», «страна», «Отечество». Путин призывает защитить «национальные и общественные интересы», «суверенитет страны» и «патриотические ценности». Российские спикеры даже не обращаются к аудитории напрямую, предпочитая говорить о населении в третьем лице. В целом это отражает скромную степень участия российских граждан в политических процессах: обратная связь не представляет для политиков большой ценности.

Автор – аспирант НИУ ВШЭ

Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)