Василий Чапаев: человек, миф, анекдот

Чапаев далеко не сразу стал легендой: гибель начальника дивизии в годы Гражданской войны не была чем-то исключительным. Чапаевский миф складывался на протяжении нескольких лет. Первой ступенью к героизации начдива 25-й стал роман Дмитрия Фурманова, где Чапаев был показан самородком и, несмотря на простоватость, чрезмерную доверчивость и склонность к самовосхвалению, настоящим народным героем.

Биография Чапаева и эволюция представлений о нем – пример того, как пропаганда и художественные преувеличения искажают образ яркого и противоречивого исторического героя, проделавшего путь от человека к персонажу советской агиографии, а затем – к герою анекдотов.

Жизнь Чапаева окружена ореолом вымысла и легенд, которые нередко поощрял сам герой. Он уверял комиссара Дмитрия Фурманова, что он внебрачный сын дочери казанского генерал-губернатора. Зачем ему понадобился этот вымысел, не ясно. Василий Чапаев родился в бедной крестьянской семье в деревне Будайки Чебоксарского уезда Казанской губернии. Из девяти детей его родителей выжили пятеро. Когда ему исполнилось пять лет, отец и мать, понимая, что маленький надел не позволяет прокормить семью, переехали в торговое село Балаково на Волге.

Чапаев работал в семейной артели, женился вопреки воле родителей на дочери священника, лишенного сана. За пять лет у молодой семьи появились трое детей. Чапаев мог стать одним из мастеровых, которые кочевали в Поволжье в поисках работы, но его жизнь резко изменила Первая мировая война.

На германской войне

Чапаева призвали в армию в сентябре 1914 г., спустя месяц после рождения младшего сына Аркадия. В декабре вместе с маршевой ротой 159-го запасного батальона он отправился на фронт. Он был храбрым и сметливым солдатом, пробирался в тыл противника, умел остановить панику в обороне, вести своих солдат в атаку под ураганным огнем неприятеля. За два года войны он заслужил медаль и Георгиевские кресты, дослужился до высшего для солдата чина фельдфебеля. «Фельдфебель Василий Чапаев в бою 15 июня 1916 года руководил подчиненными примером личной храбрости и мужества <...> будучи опасно ранен, после сделанной ему перевязки вернулся в строй и снова принял участие в бою», – гласил один из приказов о награждении. Весной 1917 г. был одним из активных участников создания ударного отряда в запасном полку, где служил после отпуска по ранению. С января 1915 г. до ноября 1916 г. он был трижды ранен. Тяжелее пуль и осколков его ранило известие об измене жены Пелагеи, которую он нежно любил. Она не выдержала непростого характера отца Чапаева и ушла к кондуктору железной дороги.

Фронтовой унтер стал в тылу сторонником большевиков. Летом 1917 г. Чапаев явился к секретарю ячейки большевиков в Николаевске (ныне Пугачев) Саратовской губернии Арсению Михайлову в походной форме с боевыми наградами на груди. Тот решил: «Какой-то черносотенец пришел громить нас» – и хотел спрятаться. Но фронтовик сказал: «Я, Василий Чепаев (так его фамилия указывалась во многих документах до 1930-х гг.)... хочу записаться к вам».

От германской к гражданской

После Октября совет назначил его командиром 138-го запасного полка. Во время демобилизации армии Чапаев стремился сформировать в полку боеспособный отряд Красной гвардии, силы которого потребовались местным большевикам для захвата и удержания власти.

20 января 1918 г. Чапаев и его красногвардейцы разогнали уездное земское собрание, члены которого протестовали против политики большевиков. 12 февраля его отряд подавил восстание противников Советской власти в Балаково. Успех оказался дорогим: мятежники убили брата Чапаева Григория и издевались над его телом. Возможно, это повлияло на дальнейшие действия Чапаева в войне, придало им характер личной мести за погибшего брата.

Николаевский отряд весной 1918 г. увеличивался в численности, иногда его пополняли небанальными методами. Чапаев предложил вернуть телесные наказания: «Некоторые не хотят идти, прячутся в коноплях, по овинам. Что вы с ними будете делать?... Гибнет Советская власть... А как возьмешь его, разложишь при народе, да как вспылишь штук 15 или 25 одному, так 10 сами добровольно в отряд прибегут». С дезертирами Чапаев боролся и ярким народным словом. Как вспоминал Михайлов, однажды он застал речь Чапаева перед строем: «Что же, лети вашу мать в трубу, свобода вам нужна, земля чтобы ваша, а воевать, защищать революцию я один за вас буду?» – грозно вопрошал командир. К слову, образ командира «на лихом коне» был вымышленным: в сентябре 1915 г. вражеская пуля перебила сухожилие руки Чапаева, которая так и не восстановилась. Из-за этого он не мог управлять лошадью.

Отряды Чапаева, как утверждал он сам и советские авторы, громили части Народной армии Комитета членов Учредительного собрания, чехов и казаков. Впрочем, уцелевшие противники, особенно казаки, утверждали, что их потери и поражения красные изрядно преувеличивали.

Походы Красной армии на Уральск в мае, июле и октябре 1918 г. не увенчались успехом. Бои против чехов и КОМУЧа (Комитет членов Учредительного собрания - правительство, созданное в Самаре 8 июня 1918 г., после захвата города чехами) были для бригады и дивизии Чапаева более успешными. Тем не менее в августе лишь случай спас его семью от возможной гибели: чехи нанесли внезапный удар на Николаевск и захватили город. Родных Чапаева спас железнодорожник, спрятавший жену в подполе и выдавший детей за своих. После ухода белых Пелагею с детьми нашел начальник связи бригады Петр Исаев (прототип кинематографического Петьки) и отвез их в дом, где жили Чапаевы. Бесстрашный командир, вспоминали очевидцы, увидев детей, изменился в лице и полез в карман. Ребята бросились к отцу, взгромоздились к нему на колени и поочередно откусывали от яблока, которое дал им Чапаев. Неожиданно стул, на котором они сидели, подломился - и все дружно рухнули на пол. Командиры и бойцы, сдерживая смех и слезы, говорили: «Василь Иваныч, тебя ни штык не берет, ни пуля, ни сабля, ни снаряд, а собственные детки все-таки тебе когда-нибудь шею-то свернут».

Летом и осенью 1918 г. Чапаев в донесениях в штаб армии нередко преувеличивал грозившую ему опасность и обвинял высшее командование в саботаже. В октябре 1918 г. он писал командующему 4-й армии Тихону Хвесину: «Товарищ Хвесин! Вы приказ мне даете и требуете его выполнить, но пешком по всему фронту я ходить не могу, верхом мне ездить невозможно… у меня вышиблена рука и порваны жилы, управлять лошадью не могу… прошу выслать мне для дивизии и для дела революции один мотоциклет с коляской, 2 легковых автомобиля, 4 грузовика… За невысылку таковых я обязан сложить с себя обязанности». В другой телеграмме он обозвал Хвесина мерзавцем. Командарм впоследствии требовал предать Чапаева суду Ревтрибунала, но его не поддержали другие члены Реввоенсовета. Однако ранее Лев Троцкий, которого некоторые обвиняют в стремлении отстранить от должности и даже арестовать Чапаева, наградил его после смотра частей дивизии в сентябре золотыми часами и именным револьвером. В ноябре 1918 г. Троцкий поддержал ходатайство Чапаева об его направлении на учебу в Академию Генштаба.

«Академиев не кончал»

Среди однокурсников Чапаева были видные военные и политики: будущие маршалы Кирилл Мерецков и Василий Соколовский, погибший в начале Великой Отечественной войны генерал Леонид Петровский, репрессированный в годы «большого террора» начальник Разведуправления Красной армии Семен Урицкий, известный партийный деятель Евгений Трифонов. Однако учеба не оправдала ожиданий Чапаева.

Ему пришлось слушать рассуждения о военной истории, лекции по географии и рассказы о тактике артиллерии, начинавшиеся с греческих катапульт и византийских метательных машин. «Преподаватели были разными… Были способные лекторы, но не для данной аудитории… с весьма слабой общеобразовательной подготовкой. Были, конечно, и те, которые умели устанавливать контакт с аудиторией и пользовались всеобщим уважением и любовью у слушателей», — писал Мерецков.

Проблемой Чапаева кроме низкого образовательного уровня была уверенность, отчасти оправданная, что он человек исключительного военного таланта. Чапаев болезненно воспринимал несогласие со своей версией и присущее преподавателям ироническое отношение к слушателям и воспринимал его как продолжение гражданской войны. В конце декабря Чапаев написал письмо члену РВС 4-й армии Гавриилу Линдову (орфография и пунктуация подлинника): «Томится понапрасно в стенах я несогласен ето мне кажется тюрмой и прошу еще покорно не морить меня в такой неволи. Я хочу работать а нележать и если вы меня неодзовете я пойду к доктору который меня освободит и я буду лежать без полезно но я хочу работат и помогат Вам». Линдов ответил, что не может отозвать из академии человека, которого он лично рекомендовал, и тогда Чапаев в январе 1919 г. самовольно покинул академию и отправился на родину.

Против Колчака

Новый командующий 4-й армией Михаил Фрунзе решил вернуть талантливого командира на фронт. Начальник штаба армии - бывший генерал Федор Новицкий описал Чапаева так: «В кабинет медленно и очень почтительно вошел человек лет тридцати, среднего роста, худощавый, гладко выбритый и с аккуратной прической. Одет Чапаев был не только опрятно, но и изысканно: великолепно сшитая шинель из добротного материала, серая мерлушковая папаха с золотым позументом поверху, щегольские оленьи сапоги-бурки мехом наружу. На нем была кавказского образца шашка, богато отделанная серебром, и аккуратно пригнанный сбоку пистолет «маузер». В марте 1919 г. Фрунзе назначил Чапаева командиром наступавшей на юг Уральской области Александрово-Гайской группы. Тогда же он познакомился с комиссаром Дмитрием Фурмановым, который стал одним из творцов чапаевского мифа.

В апреле 1919 г. Чапаева назначили начальником 25-й стрелковой дивизии, которая по плану Фрунзе и командования Восточного фронта должна была сыграть одну из ключевых ролей в контрнаступлении против выдвигавшихся к берегам Волги армий адмирала Колчака. Замысел оказался удачным. Дисциплинированные и неплохо оснащенные чапаевские полки ударили по утратившим прежний порыв белым частям, долго не получавшим пополнения и одежды, с отставшими из-за распутицы обозами и артиллерией. Действия чапаевской дивизии и ее соседей были успешными, в мае и начале июня белые были отброшены на 100-150 км и пытались остановить красных под Уфой.

Чапаевские полки форсировали реку Белая 8 июня, но затем были контратакованы. Показанная в легендарном кинофильме «психическая атака» каппелевского офицерского полка – миф, выдуманный кинематографистами (пусть меня назовут «конченой мразью»), а затем подхваченный официальными пропагандистами.

Волжский армейский корпус генерала Владимира Каппеля не сталкивался с чапаевскими полками. Против 25-й дивизии действовали 4-я Уфимская и 8-я Камская дивизии генерала Сергея Войцеховского. Кроме того, ни у Каппеля, ни у Войцеховского не было офицерского полка или даже батальона. Вскоре после выхода на передовую два полка Волжского корпуса перешли на сторону красных. Советская пропаганда создала офицерский полк, чтобы вычеркнуть из истории факт, что самыми упорными противниками Красной армии на Восточном фронте были соединения, сформированные из добровольцев –рабочих Ижевского и Воткинского заводов, восставших против Советской власти летом 1918 г.

Чапаеву и его соратникам удалось сломить сопротивление неприятеля (сам Чапаев был ранен пулей, пущенной с аэроплана, а Фрунзе – контужен взрывом бомбы) на реке Белой и занять Уфу. 25-я дивизия была отмечена приказом Реввоенсовета, а Чапаев награжден орденом Красного знамени. Приказ гласил: «Настойчивыми стремительными ударами и искусными маневрами он остановил наступление противника и в течение полутора месяцев овладел городами Бугурусланом, Белебеем и Уфой, чем и спас Среднее Поволжье и возвратил Уфимско-Самарский хлебный район. В боях под Уфой (8 июня сего года) при форсировании р. Белая лично руководил операцией и был ранен в голову, но, несмотря на это, не оставил строя и провел операцию, закончившуюся взятием г. Уфа».

Последние сражения

Победитель на поле боя, Чапаев был менее успешен на личном фронте. Если верить дневникам Фурманова, начдив питал нежные чувствами к его жене Анне, искал встречи с ней и писал ей нежные письма (одно из них заканчивалось словами «Л…й Вас Чепаев»). Комиссар ответил гневным письмом: «Я стал Вас презирать всего несколько дней назад, когда убедился, что Вы карьерист, и когда увидел, что приставания делаются особенно наглыми и оскорбляют честь моей жены… Ваши прикосновения к ней оставили во мне чувство какой-то гадливости. Впечатление получалось такое, будто к белому голубю прикасалась жаба: становилось холодно и омерзительно…» Отношения между Чапаевым и Анной Фурмановой ограничились романом в письмах, намеки на их интимную связь — выдумка современной желтой прессы. Личные разногласия обернулись политическими обвинениями. В начале июля Фурманов, еще недавно боготворивший начдива, писал в политуправление армии: «Чапаева считаю беспринципным и опасным карьеристом, в случае провала способным на авантюру».

Страсти понемногу стихли, но конфликт стал одной из ключевых причин перевода Фурманова. Ревность спасла ему жизнь: незадолго до налета казаков на Лбищенск комиссара отозвали в политуправление Туркестанского фронта.

Тем временем Чапаева и его дивизию перебросили на уральское направление против казаков. Успешное наступление вглубь территории казачьего войска укрепило веру Чапаева в собственную непобедимость и притупило бдительность. Дивизия почти не имела резервов, ее штаб, находившийся недалеко от линии фронта, не имел сильного прикрытия. Сведения о слабости лбищенского гарнизона натолкнули белое командование на нестандартный ход. Штаб Уральской армии выделил 2-ю кавалерийскую дивизию Тимофея Сладкова (всего около 1200-1500 сабель и два орудия) для внезапного рейда в тыл красным. Казаки тщательно скрывали свой маневр, копыта лошадей были обмотаны тряпками, днем конные полки скрылись в густых камышах. Никакого броневика, который в фильме обстреливал чапаевский штаб, не было: шум его мотора сразу выдал бы присутствие белых в тылу.

В ночь на 5 сентября 1919 г. казаки бесшумно сняли часовых, захватили аэродром и находившиеся там аэропланы, ворвались в станицу и окружили штаб дивизии. Чапаев возглавил сопротивление казакам, но силы были неравны: разрозненные тыловые подразделения не могли сдержать натиск закаленных фронтовиков. Чапаев был дважды ранен, его, истекавшего кровью, переправили через Урал на деревянных воротах, где он умер от потери крови.

От легенды к анекдоту

Миф о непобедимом командире и «отце солдатам» окончательно сложился в середине 1930-х гг. Фильм братьев (на самом деле – однофамильцев) Георгия и Сергея Васильева встретил на своем пути некоторые препятствия. Режиссерам пришлось доказывать кинематографическому начальству необходимость создания звукового (а не немого фильма), сценарий перерабатывался согласно пожеланиям главного кинозрителя страны Иосифа Сталина, который «рекомендовал» внести в фильм романтический мотив: отношения между Петькой и Анкой-пулеметчицей.

Такое внимание к фильму не было случайным: кино было важнейшим способом пропаганды и насаждения «правильного» мировосприятия в массах. Судьба выхода или запрета кинокартин решалась на самом высоком уровне, во время их предварительного просмотра членами Политбюро. 4 ноября 1934 г. партийный ареопаг смотрел «Чапаева». «Когда лента заканчивалась, И. В. поднялся и, обращаясь ко мне, заявил: «Вас можно поздравить с удачей. Здорово, умно и тактично сделано… Фильм будет иметь большое воспитательное значение. Он – хороший подарок к празднику. И. В. и другие хвалили работу как блестящую, правдивую и талантливую», – писал партийный куратор кинематографа Борис Шумяцкий.

Успех Чапаева был оглушительным: за два года его увидели более 40 млн зрителей, а Сталин за полтора года смотрел его 38 (!) раз. Очереди в кассы превращались в демонстрации. Репрессии против красных командиров затронули и соратников Чапаева: его преемник на посту начдива Иван Кутяков и командовавший соседней 3-й кавалерийской дивизией Иван Каширин были расстреляны. Командир Интернационального полка Чапаевской дивизии Михаил Букштынович после пыток и лагерей был освобожден в конце 1942 г. и дошел до рейхстага.

Массовые репрессии вычеркнули из истории многих потенциальных «конкурентов» Чапаева по гражданской: Епифана Ковтюха, Василия Блюхера и Витовта Путну. Храбрый солдат и яркий человек превратился в символ официальной пропаганды.

Деидеологизация советского общества, его растущий цинизм привели к эволюции мифа в широкий цикл анекдотов. Они отразили противостояние народной иронии надрывному агитационному пафосу, дополнили выдуманный пропагандой образ героя очеловечивающими его реальными и вымышленными чертами. «Низкий» жанр подтвердил сохранение интереса к его герою, простоватому и забавному «своему парню», которого легко можно встретить в своей компании.