Татьяна Парфенова: «У женщин с силиконовыми губами другие марки»

Мы встречаемся с Татьяной Парфеновой в Санкт-Петербурге на Невском проспекте, 51, где ее модный дом работает с момента основания в 1995 г. Здесь представлены модели из коллекции pret-a-porter текущего сезона, несколько платьев haute couture, предметы из интерьерной линии. Тут же работает часть мастеров из команды дома, и во время разговора один из вышивальщиков выходит к нам и демонстрирует изделия, над которыми сейчас работает. Эти вещи – без малейшего преувеличения – удивительной красоты и мастерства исполнения. «Я сама иногда так посмотрю – какие мы, правда, классные», – смеется Парфенова в ответ на комплименты.

Интервью было назначено на вторую половину дня в пятницу. Перед началом разговора Парфенова предупредила, что может отвлечься на телефонный звонок: ее приглашали участвовать в одном городском мероприятии Санкт-Петербурга и хотели обсудить детали. Как оказалось, действо должно было состояться в ближайший понедельник, что не оставляло Парфеновой времени ни как следует продумать формат участия, ни качественно его реализовать. Это гипотетическое предложение задало тон нашему диалогу – об уровне российской моды, профессионализме в целом, отношении к творчеству и результату своего труда. «Как так можно работать? Для чего? Чтобы что?» – спрашивала Парфенова. Конечно, организаторов мероприятия можно понять: владелица модного дома «Татьяна Парфенова» – большой художник, каких немного не только в России, но и во всем мире. Ее имя всегда гарантия качества, высокого класса, предельного профессионализма. Парфенова работает в различных областях дизайна – от одежды и аксессуаров до интерьера. В истории ее модного дома числятся проекты с Русским музеем, множество персональных выставок и коллабораций. Она единственный в мире дизайнер костюма, получивший от Эрмитажа право производить аксессуары с репликами произведений из коллекций музея.

– Уровень российской моды... Вы понимаете, дело в том, что уровень российской моды никаким образом не зависит от российских дизайнеров. Во всем мире мода – это бизнес. А поскольку в России бизнесом в области моды еще никто не занимается серьезно, а только-только начинают, то мы сейчас стоим на первой ступени. Все. И все дружно говорим друг другу: «У нас нет индустрии». На самом деле она есть, потому что очень много людей одеты в выпущенные российскими производствами одежды. Не важно, сделаны они в России, Китае или еще где-нибудь, но тем не менее все, кто руководит процессом, уже местные. Все постепенно научатся все делать. Да, этот бизнес чуть-чуть посложнее, потому он очень сильно, конечно же, связан с рекламой и пиаром. Но в целом дело нехитрое. И когда все осознают, что выпуск одежды такой же бизнес, как и любой другой, – тогда начнется индустрия.

– Только индивидуальный подход к каждому дизайнеру, к каждой марке, к каждому производству, потому что кому-то не хватает оборудования, кому-то не хватает помещений, кому-то не хватает сырья, кому-то еще чего-то другого. Кого-то, например, можно на определенный срок избавить от налогов – с условием, конечно, чтобы потом все было инвестировано в бизнес. Но поскольку я все-таки художник, а не бизнесмен, я говорю вам какие-то такие элементарные вещи, которые чувствую. Но ведь это так не будет. Вообще ничего из того, о чем мы можем мечтать, не будет, а будет та действительность, которая есть. Это будет ряд, как они говорят, мероприятий, и потом это все вспыхнет и бесследно исчезнет. И все. Мне кажется, в нашей стране все деньги, любые средства имеют способность превращаться в воду, в песок, во что угодно и просто растворяться в воздухе.

Можно, наверное, сделать какие-то серьезные встречи, на которых выслушивали бы производителей и т. д. Они, может быть, уже проходят. Вот, допустим, был [Петербургский экономический] форум, я там даже была. Выступили несколько человек (некоторые, правда, просто сидели, уткнувшись в свои телефоны). Потом их выступления совершенно не обсуждались. Зато обсуждалось, что через 20 лет дизайнер вообще не нужен будет. Понимаете, сидят и мечтают, от чего бы им избавиться. Давайте избавимся от дизайнера. А о том, что вообще все, что нас окружает, нарисовано художником, дизайнером, – об этом речь не идет. Художник вообще неудобный человек. Он вроде есть, а лучше бы его не было.

– Достойный уровень возможен тогда, когда идет профессиональная работа. Когда зрители на показе – это закупщики, журналисты, промоутеры, люди, которые занимаются непосредственно этим бизнесом. И все, больше никого, потому что это не концерт. Может, еще постоянные клиенты. А у нас вся «мода» относится к шоу-бизнесу. Как в свое время в концертном зале «Россия» проходила неделя высокой моды, которую делал [продюсер Александр] Достман, куда продавались билеты и где были бесплатные «артисты» из дизайнеров: у всех было по пять выходов моделей, а в конце – показ Валентина Юдашкина. И все это транслировалось по телевизору. Я тоже в них [Неделях] участвовала.

– Да, ушли оттуда, делаем свои показы. Я пообещала в начале октября поддержать неделю моды в Петербурге, сделать там показ пижам, одежды для дома. Но на самом деле ничего не хочется поддерживать, нигде не хочется участвовать. Хочется от всего быть немножко подальше, потому что все это сейчас принимает такие уродливые формы. Допустим, долгое время ты никому не был нужен, тебя никто не трогал и никто ничем не помогал. Относились так: а, мода? Это бизнес, так? Значит, ни одного сюжета по «Культуре» о моде не может быть. Только показать старые подштанники из какой-нибудь коллекции да старые прекрасные ретуши из собрания Александра Васильева. И все. Понимаете? Мода – это не искусство. Поэтому для телеканала «Культура» упоминание имени дизайнера – это реклама его марки. А сейчас государство сказало: «Ой, нужна собственная одежда, значит, надо помогать». У них свои доводы, и я думаю, что они не связаны с тем, чтобы народ одеть. Потому что никто не хочет наш народ ни одевать, ни кормить. Он и сам себя не хочет ни одевать, ни кормить. Его никто не любит, и он никого не любит. Но раз государство сказало, все начнут экстренно этим заниматься, и мне кажется, что даже те живые ростки, которые сейчас есть, просто затопчут.

– Вообще в целом. Если у кого-то начинает что-то получаться, то в результате того, что на него обратят внимание и начнут вокруг скакать, все загнется.

– Беда. Во-первых, нужно больше школ (то, что раньше называлось ПТУ), которые давали бы именно профессию. После того как человек окончит такое училище, ему нужно продолжать работать, чтобы научиться по-настоящему. Он получил какие-то теоретические знания. Можно 50% отбросить, потому что он молодой человек, он гулял, прогуливал, где-то не хотел учиться, т. е. у него прямо совсем зачаточное образование, он владеет какими-то небольшими навыками. Дальше он должен поступить на производство, и там его должен обучать мастер.

– В нашем доме – да, есть. Я с удовольствием взяла бы какое-то количество молодых и обучила. Например, наш вышивальщик работает в доме уже лет 10 точно. Мы в свое время также набирали молодых на обучение, и вот он – один из них. Сейчас у нас тоже все время есть вакансии – портного, вышивальщика.

– Наверное, есть. Но мы о них не знаем, пока они не предлагались нам. Может быть, они есть в области массового производства, но в наш дом они не приходят.

Модный дом

– Есть несколько направлений, которые мы ведем, чтобы быть именно модным домом, не просто ателье. У нас, конечно, есть прием заказов и индивидуальная работа с клиентами – то, что называется ателье. Мы выпускаем хотя бы раз в год (но чаще два раза в год) коллекции haute couture. Это уже готовые вещи высокой моды с достаточным количеством ручного труда – не могу сказать, что 90%, но, наверное, 70% точно. То есть это, конечно, портновское искусство в высочайшем смысле. У нас есть pret-a-porter, потому что мы можем запускать серийное производство. Есть аксессуарная линия – она выпускает небольшое количество обуви разного типа, от вечерних показов кутюр до домашней обуви для Home Collection. Для Home Collection энное количество всяких предметов – одежда для дома, все, что связано с декором помещений: подушки вышитые, невышитые, покрывала стеганые, нестеганые, шторы всяких разных форм. Там же возможно делать мебель – от кроватей, столов, стульев, диванов до кухонь и т. д. Но мы это делаем не сами, а совместно с предприятиями, у которых есть производства.

– У нас по-разному это бывает. Бывают индивидуальные заказы, бывает так, что мы показываем что-то на выставке, ставим в свой интернет-магазин.

– Российские по большей части, но есть и другие. Сейчас выпускаем обои, ковры – это английские.

– Она будет перевыпускаться: Диана Вишнева и модный дом. Мы ее планируем на 2018 г. Это линия для танцев, точнее - для репетиций, тренировок. Не для выступлений на сцене, а удобная, комфортная, полуспортивная.

– Мне вообще хорошо. Мне не надо, например, работать над этим, мне только, собственно, картинки рисовать. Я там в этом плане абсолютно свободный человек.

– Абсолютно интуитивно. Все направления развиваются естественно, не потому что «вот я так хочу», а потому что появляется потребность и есть возможность. Вот есть ткани, есть рисунки, из этого вытекает Home – допустим, обои. Или нас нашла маленькая фабрика на Волге, которая делает очень красивые ковры. Ну как не появиться ковру? Выпустили.

– Не знаю, мне кажется, что дизайнеру нельзя жить в такой терминологии. Это менеджеру важно так рассуждать. Я, вообще, создавая платье, не должна думать о том, сколько таких платьев будет выпущено.

– Честно говоря, я не очень хорошо знаю. Это знает наш отдел кадров. Но, наверное, человек 40. У нас же есть еще те, кто не числится в модном доме, но с кем мы осуществляем разные проекты. Например, те же ковры можем выпустить. Или свитшоты. Мы же не будем шить для себя свитшоты. Для нас шьют. Есть компании, которые для нас вышивают. Есть компании, которые для нас шьют шторы и для наших клиентов. Они тоже наши партнеры.

– Наши клиенты проживают по всему миру, но тем не менее салон у нас один – здесь, в Петербурге (в модном доме). И есть сайт, на котором представлена вообще вся продукция, все созданные коллекции. А больше нигде не продаемся. Иногда еще работаем с партнерами – например, ковры, про которые я говорила, продавали у них в шоуруме в Самаре. Но все можно выставлять в интернете, это очень удобная вещь, я очень люблю всякие инстаграмы. Нам этого достаточно, мы на большее не выпускаем.

– Нет, я бы с удовольствием запустила массовое производство, но все-таки с кем-то таким умным. Я надеюсь, что в ближайшее время все состоится. Мы же очень такой продукт серьезный.

– Нет, много было разного, но сейчас ничего. А вот для олимпийской сборной – нет, конечно. Я думаю, что кто-нибудь другой сделает. И как всегда, хорошо.

Мировая индустрия

– Слушайте, они не только берут и перерабатывают, они еще просто закупают все готовое – идеи, цвета, крой – и пришивают свои бирки. И такие тоже есть компании. Знаете, мне иногда кажется, что это умирает для того, чтобы новое потом все-таки родилось. Но не знаю... У меня такое ощущение, что только новые технологии смогут как-то повлиять. Слишком долго человечество приучали носить дырявое тряпье, эти штаны с драными коленками, висящими нитками и всем прочим. Сначала просто как эпатаж, как шутку, потом уже как обычные вещи, с какой-нибудь умопомрачительно дорогой обувью. Все так. Везде толерантность, в моде тоже. Мода же все отражает, она как зеркало.

– Это все там, да. Даже названия – майки-алкоголички, например. Не знаю, относится это к моде или нет. Но как-то все вплетается, подползает, прорастает. Я никогда не анализировала такие явления, потому что мне об этом неинтересно и даже неприятно думать. Я знаю, что очень многие вещи пародийные. Не знаю, может, показать ребят из новостроек условных Омска, Екатеринбурга или Новосибирска... Может быть, это такой взгляд свежий, как в фильме «Елена», не знаю. Я, наверное, потерянный человек для таких направлений. Я считаю, что всё прекрасное и разное замечательно, лишь бы не было фашизма. А в этих вещах я ощущаю фашизм. Мне это неприятно. Мне это болезненно. Я там сразу вижу биту, железный прут и всё остальное.

– Да, вот эта сезонность уже больше вредит. Не сезонность в смысле зимней или летней одежды. Но, скажем, вы купили свитер, и что же – вы на следующий год его носить не будете? Будете. То есть сама жизнь отменяет сезонность. Но бизнес его навязывает. Вот здесь, мне кажется, должна быть правильная грань между употреблением одежды и ее выпуском. Может быть, люди не должны такое огромное количество денег тратить на вещи. Может быть, они должны тратить деньги все-таки более разумно. Может быть, не надо покупать такие быстропортящиеся вещи.

– Качества. А если говорить о тонусе, то хорошие вещи очень долго актуальны. Дизайнерская одежда, наверное, практически не выходит из моды.

Высокая мода

– По-разному. Платье может стоить полмиллиона, может – миллион, может – полтора миллиона. Сколько угодно. Смотря из чего оно сделано, сколько часов работы было затрачено. Для такого платья, например, может потребоваться 6 м ткани, созданной вручную. И эти 6 м, может быть, делаются месяц. Сейчас у нас есть платье, сколько с ним уже работают? Около года точно. Долго. Шьют и шьют, шьют и шьют. Хорошо же, пусть долго.

– У нас так не может быть. У нас может быть, допустим, когда девушка приходит и говорит, что она выходит замуж и у нее есть мечта – например, она с детства мечтала быть вот такой-то героиней. Такое бывает, потому что все верят в сказки, многие выросли на сказках Диснея. Или есть какие-то личные символы счастья, и клиентка хочет, чтобы платье было с ними связано. Есть истории бабушкиных или маминых платьев, и они тоже хотят платье, которое можно хранить и передавать по наследству. Но чаще всего кутюр сейчас заказывают к свадьбе.

– Это колеблющаяся из года в год цифра, но много их не бывает. Платья уникальны, и люди, которые их заказывают, тоже такие уникальные.

– Так и есть, через какое-то время уже не найти ни одной вещи с показа, например, годичной давности; ничего не остается. И вряд ли будет – у нас очень маленький выпуск. Наши вещи – редкие вещи, и я сознательно держу эту планку редких вещей. Даже так: если что-то хорошо продается, то надо вещь быстро снять с производства, потому что, знаете, узок круг революционеров – если выпустить больше, есть вероятность, что они будут пересекаться, потому что у нас единое культурное пространство, какой-то один слой людей. Поэтому больше трех, максимум пяти ярких, запоминающихся вещей выпускать нельзя, невозможно просто. Даже если это не кутюр. Вот сколько может быть таких белых платьев, как на витрине? Вот оно одно. Конечно, там немножко другого цвета может быть или еще что-то, но на поток такую вещь никак не поставить.

– Ничего с ним не случится. Просто будет идти платье. Если все совпадет, произойдет такая состыковка внутреннего содержания человека и платья, получится образ. Человек значительно выиграет от этого. Может быть, встретит кого-то, кого должен встретить. Произойдет натуральная химическая реакция под названием любовь. Но, вообще, у нас нет таких «неподходящих» клиенток, потому что клиент ищет свою марку, свою философию. Например, у женщин с силиконовыми губами другие марки. Мне кажется, они даже боятся к нам зайти. Мы их пугаем.

– Вот смотрите, что происходит. Например, появляется такой персонаж, как Рената Литвинова. Все сначала говорят: вот, Рената Литвинова, богиня, всегда идеально одетая женщина. Через какое-то время иногда так не кажется. Да, у нас нет, что называется, иконы стиля, потому что очень много азиатского в крови. Нам бы, по идее, вообще униформа не помешала. Чтобы разброд и шатания чуть-чуть сначала успокоить, а уже потом, когда будет стержень, добавлять икону стиля. Я раньше была против, например, школьной формы, а сейчас я за школьную форму. Потому что все-таки с детства надо как-то приучать к строгости, правильным цветовым сочетаниям и т. д. Потому что просто уже невозможно смотреть, когда идет маленькая девочка – на голове тиара, розовая юбка, вся в стразах. Из нее так принцессу растят.

– Мне стыдно говорить такую фразу, но мне стало все равно. Вот с какого-то момента мне стало все равно. Мне всегда казалось, что мода требует философского взгляда на мир, а в последнее время кажется, что нет. Я вам сейчас ужасную вещь скажу. Мне кажется, чтобы заниматься модой в России, нужно [как раз] быть дураком. Ну как можно предложить в пятницу в середине дня поучаствовать в мероприятии, которое будет в понедельник? Для чего? Чтобы просто [сказать, что] у них участвовала Татьяна Парфенова?

Санкт-Петербург

Исправленная версия. Уточнено описание финальных показов на Неделях высокой моды Александра Достмана и слова об отсутствии тканей российского производства, подходящих по качеству модному дома «Татьяна Парфенова»