Зачем нужны друг другу Центр им. Мейерхольда и режиссер Дмитрий Волкострелов

Перед тем как эпидемия разрушила почти все театральные планы, в Москве случилось важное назначение. Уходя из Центра им. Мейерхольда в «Современник», директор ЦИМа Виктор Рыжаков рекомендовал на место худрука Дмитрия Волкострелова. Обычное дело, но интрига тут есть. Волкострелов – молодой режиссер с громким именем. Начинал в Санкт-Петербурге, в 2007 г. закончил Государственную театральную академию, трижды стал лауреатом молодежной премии «Прорыв». Поначалу Волкострелова уважительно называли учеником Льва Додина, но в этом звании он не задержался – ничего додинского в его постановках не было, все было свое. В 2011 г. Волкострелов создал экспериментальную площадку «театр post» без привязанности к месту, но с привязанностью к маленькой команде и драматургу Павлу Пряжко.

Интрига вот в чем. Зачем основателю модного театра, принципиально работающему в камерном формате, государственная институция, руководство которой может отвлечь его от собственных эстетических поисков? И зачем государственной институции независимый режиссер, вроде бы не нуждающийся в расширении аудитории (тут могла бы быть грустная шутка про актуальность спектаклей для менее чем 50 человек, но ее уже, наверное, раз сто пошутили)?

Просто ЦИМ

О Центре им. Вс. Мейерхольда, или просто ЦИМе, можно рассказывать много. Эта институция совсем не похожа на государственный театр. ЦИМ скорее напоминает прозрачный муравейник с офисами и залами, где идет работа: кружки, семинары, репетиции, показы, обсуждения, фестивали.

ЦИМ не имеет своей труппы. Его деятельное присутствие в театральном процессе заключается в выборе и поддержке тех инициатив, которые выглядят значимыми, если смотреть из ЦИМа. В отличие от Театра наций, который тоже не имеет своей труппы, но сделал ставку на звездные имена, ЦИМ настаивает на стратегии No name, т. е. его интересуют не персоналии, а те инициативы, которые способны менять лицо современного театра, порождать многообразие его форм.

Арт-директор центра Елена Ковальская имеет все основания считать, что Волкострелов разделяет ценности ЦИМа. Он был выпускником Школы театрального лидера при ЦИМе, где традиционно много думают о социальных обязательствах театра, совместных усилиях менеджеров и художников по созданию образа «театра в идеальном мире», о поиске «новых людей с новыми интуициями» и работе «с новыми потребностями нового зрителя», говоря словами Ковальской.

И вот департамент культуры Москвы заключает с Волкостреловым договор, поручив его заботам «независимый сектор», т. е. работу с негосударственными театральными объединениями. Идеи и программа еще в разработке, а пока департамент, ЦИМ и поклонники «театра post» явно ждут, что получится из этого назначения. Обретем мы нового топ-менеджера, потеряем один из самых интересных театров независимого сектора или случится что-то другое. Пока известно, что Волкострелов охотно согласился на новую работу.

Загадки Волкострелова

Нелюдимый на вид юноша оказался на редкость увлеченным режиссером: семь спектаклей в 2011 г., десять в 2012-м. Кстати, он был и актером. Недавно я случайно наткнулась на Волкострелова в роли убедительного маньяка в каком-то сериале тех лет.

«Театр post» озадачил зрителей и профессионалов. Говорят, Михаил Угаров, гуру Театра.doc, назвал ранний пятиминутный спектакль «Солдат» по пьесе Павла Пряжко театральным «Черным квадратом». Но как Малевичу ничто не помешало после квадрата вернуться к живописи, так и радикальный жест Волкострелова и Пряжко не помешал им продолжить лабораторные исследования границ и механизмов театра.

Бесспорный кредит доверия «театр post» получил в 2017 г. за спектакль «Поле». Хотя до «Поля» была целая жизнь, богатая ни на что не похожими событиями. Была пьеса Пряжко «Я свободен», которая состояла исключительно из фотографий предметов, машин и деревьев. Режиссер присутствовал на сцене, стоял в темноте на кафедре и время от времени читал редкие и скупые ремарки.

Был «Музей 16 пьес» под громоздким названием Shoot / Get Treasure / Repeat по пьесе Марка Равенхилла о том, что такое демократия и свобода выбора. Зрители бродили по Галерее на Солянке, самостоятельно выбирая маршрут среди 16 сюжетов, не похожих друг на друга. Свобода выбора превращала любой маршрут в лабиринт, но оставляла приятное ощущение.

Была поставленная Волкостреловым в ТЮЗе им. Брянцева композиция-головоломка «Беккет. Пьесы» в трех ничем не похожих друг на друга пространствах с интимной и не всегда приятной зрителю работой по «связыванию бессвязного».

Были две лекции, о ничто и нечто, по Джону Кейджу. Каждая предназначалась строго 12 зрителям и отсылала к практикам первых перформансистов, если не первых христиан. Было много всего – и обо всем спорили на разных уровнях компетенции и накала страстей. Главным образом спорили, театр это или «что-то другое».

«Поле» примирило всех. Это был идеальный театр и жизненно важный спектакль, неожиданный и грустный. Поле – это пространство работы элементарных частиц, а также приятных людей, комбайнеров и доярок, которые вынуждены следовать порядку, от них никак не зависящему. Да и порядок ли это? Люди «элементарных» профессий с элементарными мыслями о любви, изменах и телефонах включали любого зрителя в общую с ними «квантовую вселенную», подключали к нерешаемым вопросам, где же в этом поле запад-восток, что мы все тут делаем и зачем. Эффект сопереживания вырастал до эффекта присутствия в общем поле и общей истории. Фирменное решение «театра post» в какой-то момент положиться на случай здесь было поручено мальчишке с планшетом, который генерировал случайные цифры, а они уже выстраивали сюжет, звук и все остальное. Случайное становилось обязательным, но это только добавляло растерянности.

«Поле» было пиком зрительского театра в истории «театра post» до появления «Соседа», номинанта нынешней «Золотой маски», показанного в Московском музее современного искусства. Традиционная на первый взгляд пьеса Пряжко раздвинула собственные границы, чтобы вместить в себя не только диалог дачных соседей, но и диалог не связанных между собой искусств (театр и объект). Кастрюли, бритва, мешки с мусором, заточка, сделанная братом жены, подписанные и выставленные за сценой, появлялись и участвовали в сюжетосложении не менее энергично, чем мальчик с планшетом в «Поле». Исполнителями были Игорь и Иван Николаевы, отец и сын. Деятельное присутствие зрителя обыгрывалось на этот раз буквально: мы сидели овощами на подписанных латынью грядках (ревень, картофель и проч.), мешая дачным соседям в их разборке, а те, в свою очередь, отвлекали нас от наблюдения за соседями с грядок напротив.

В ЦИМе тем временем (в качестве приветствия нового худрука) показали более-менее разгаданного «Диджея Павла» – спектакль-дискотеку, где пьеса Пряжко представляет собой список всем известных хитов советской эстрады. А еще – новый загадочный спектакль «Два перстня», сделанный вроде бы по тому же принципу – на этот раз трек-лист состоял преимущественно из белорусской эстрады 1960–1970-х, – но совершенно иначе, в другой интонации работающий с коллективной памятью.

Между академиком и менеджером

Коронавирус смазал радость фестивального знакомства со спектаклями Волкострелова. Его «инаугурацию» в статусе нового академика в Институте театра (инициатива «Золотой маски» и Электротеатра «Станиславский») я смотрела уже в самоизоляции. Впрочем, она не мешает думать над словами Волкострелова о том, что современность ускользает и в любой момент выглядит вчерашней – и не ясно, что делать с растерянностью от этого. Театр для Волкострелова – это присутствие и общение. На вопрос о том, как он добивается своих режиссерских целей, Дмитрий рассказал, что обычно начинает знакомство и работу с предложения выйти на сцену и стоять там столько, сколько человек сочтет нужным. Я вспомнила, как провела на сцене весь волкостреловский спектакль «Хорошо темперированные грамоты». Могу подтвердить, присутствовать в поле пристального внимания других совсем не просто. Такая эстетика присутствия меняет привычные представления о театральности не меньше, чем знаменитая «эстетика отсутствия» Хайнера Гёббельса.

В поле социальных коммуникаций подобная эстетика не отделима от этики деятельного присутствия. Зритель, выросший на инициативах ЦИМа и спектаклях «театра post», заметно устал от театральной и нетеатральной рутины, изголодался по новизне, по странному и загадочному, зато не похожему на застывшую или ускользающую реальность. И тут мы возвращаемся к начальной интриге. Что теперь ждать этому зрителю от Волкострелова, режиссера, академика и менеджера ЦИМа. Не только после эпидемии: ближайшая волкостреловская премьера – «Русская классика» – пройдет онлайн.