Как Венеция стала Готэм-сити
Сенсация Венецианского кинофестиваля – кинокомикс «Джокер» с Хоакином Фениксом в роли изломанного клоунаВоистину и за пределами Готэм-сити, где восстанавливал справедливость Бэтмен, наступили последние времена.
Улыбка Джокера
Джокер – специальная карта, оборотень, Шут в колоде карт, обещающий спрашивающему и свободу от условностей, и хаос. Его изображают на краю пропасти с расшитым магическими символами мешком на плече. Шагнет или нет? И что у Шута в мешке?
Режиссер бешено успешного «Мальчишника в Вегасе» Тодд Филлипс и, возможно, самый мощный актер своего поколения Хоакин Феникс предлагают заглянуть в мешок Джокера, в котором уместились психическое расстройство и острое чувство несправедливости; тоска по отцу, которого никогда не было, и забота о матери; наконец, влюбленность в величайшую в мире американскую индустрию развлечений и мечта о сцене. О ждущем твоих шуток зрителе. О бьющем в глаза свете софитов и предваряющем твое выступление джазе. Об ударных фразах, за которыми всегда следует смех.
Фильм Филлипса – история Джокера, самого интересного и загадочного злодея комиксовой вселенной DC. Но слепые пятна в официальной биографии героя (его настоящее имя неизвестно, относительно происхождения и этапов большого злодейского пути тоже есть разные версии) позволили Филлипсу сделать авторский, не скованный каноном фильм, в связи с которым уместнее вспоминать Мартина Скорсезе и Чарли Чаплина, чем сравнивать трактовки Джокера разными артистами и перебирать отсылки к комиксовой основе.
Артур Флек – немолодой клоун в Готэм-сити 1980-х. В отличие от Трэвиса Бикла из «Таксиста» Скорсезе он ездит по главному городу мира на метро (Готэм-сити, как известно, комиксовый аналог Нью-Йорка) и видит своими глазами не только его злые улицы, но и изъеденное неравенством и насилием подбрюшье. Артур заботится о пожилой маме, которая однажды рассказывает ему о своей связи с баллотирующимся в мэры Томасом Уэйном, будущим отцом Бэтмена. В отсутствие реального отца Артур восхищается ведущим вечернего шоу Мюрреем Франклином (его играет Роберт Де Ниро, а «Король комедии» Мартина Скорсезе становится еще одной важнейшей точкой опоры фильма) и пытается стать стендап-комиком, но над его шутками никто не смеется.
Впрочем, смеется Артур сам – часто, неконтролируемо и дико. На случай приступа смеха он даже носит в кармане карточку, которая сообщает окружающим, что у ее обладателя – особенность и смеховые припадки не имеют отношения к его настоящим чувствам.
Про особенности будущий Джокер пытается говорить с бесплатным психологом, но этот психолог – ночной кошмар любого, кто когда-либо пробовал себя в юморе: «Вам кажется, это смешная шутка, Артур?» Тут кто угодно озвереет.
Артуру в сердце стучит пепел класса: он отверженный, странный, не привилегированный, он живет в городе возможностей, которых на самом деле нет. В городе, где все стали вдруг злобными (предапокалиптическое ощущение, актуальное и для Готэма, и для Нью-Йорка, и для Москвы) – и это, несмотря на воображаемый Готэм и воображаемые 1980-е, комментарий Филлипса к реальной Америке Трампа. Даже главная, самая чистая любовь героя и автора – к комедии, к теплому свету в студиях лучших в мире вечерних шоу и полумраку стендап-клубов – не может заслонить ощущение обмана поколений бедных поколениями богатых.
Более того, комедия делает это ощущение острее. Не случайно главная культурная отсылка фильма – остросоциальный Чарли Чаплин: мы не только видим его в кадре, но и слышим написанную им для фильма «Новые времена» и ставшую джазовым стандартом песню Smile. Улыбка в новые времена становится улыбкой безумца, страшного клоуна. А фильм о комиксовом злодее – горьким шедевром об инаковости и отвержении.
Неравенство и братство
Схожие темы поднимает Роман Полански в «Офицере и шпионе», фильме о деле Дрейфуса – судебном процессе, ключевом для понимания европейского антисемитизма и ксенофобии в целом.
До показа картины много говорили о возможных параллелях с судьбой самого автора, над которым много лет висит тень судебного дела об изнасиловании несовершеннолетней (и реальный риск быть арестованным и экстрадированным). Но в реальности «Офицер и шпион» – не ответ Полански своим обвинителям и не попытка оправдаться. В фильме нет автобиографических отсылок (режиссер прекрасно понимает, что выглядели бы они крайне жалко). «Офицер и шпион» – гораздо больше, масштабнее. Это мастер-класс режиссуры – сдержанный и строгий по стилю, точнейший ритмически и интонационно, очень умный фильм о неравенстве как неотъемлемой части европейской цивилизации, природе непорядочности и корнях национализма.
Несправедливое устройство мира – главная, заданная «Джокером» тема Венецианского фестиваля этого года. Фильму Филлипса вторит и «Мартин Иден» итальянского режиссера Пьетро Марчелло – свободная экранизация романа Джека Лондона, в которой местом действия стал Неаполь, а эпохи перемешаны и складываются в модернистскую фантазию на тему всего XX века сразу: в кадре (фильм снят на пленку и изображение тут кажется осязаемым) мерещатся то послевоенные 50-е, то 20-е, то 40-е, то 70-е.
Десятилетия сплетаются в единый поток времени, несущий героя, из моряка решившего стать писателем – без законченного школьного образования; без возможности, не работая, посвятить себя исключительно занятиям литературой; без культурной базы: по рождению все это было предназначено другим, детям из хороших (читай, богатых) семей. Еще чуть-чуть, и поток времени вынесет Мартина Идена в современность – к проблемам миграции и еще большему социальному расслоению.
Даже гораздо менее интересующийся социальным и гораздо больше нацеленный на вечное швед Рой Андерссон во вдохновленном «Книгой тысячи и одной ночи» фильме «О бесконечности» уделяет особое внимание депрессии, проникающей в жизни самых разных, обычных людей – и в этом снова рифмуется с «Джокером». Утраченная радость – подернутая меланхолией линза, сквозь которую смотрят на мир герои Андерссона: больше не верящий в бога священник, расстроенный стоматолог, офисная работница, огорченный докторской диссертацией бывшего одноклассника мужчина. И, судя по венецианскому конкурсу, это зафиксированное самыми разными художниками общее сегодня для западной цивилизации состояние.
В сером, пасмурном мире Андерссона, однако, встречаются еще не потерявшие желание жить безумцы: шагаловские влюбленные, парящие над разрушенным городом; умоляющий пощадить его приговоренный к расстрелу; танцующие без всякого повода девчонки; декольтированная женщина, которая просто очень любит шампанское. И единственный персонаж фильма, который в голос озвучивает позитивную программу, – человек в баре, выкрикивающий в лица погруженных в свои горести и проблемы незнакомцев: «Это же фантастика! Все! Все это – фантастика!» Нетрудно догадаться, чей взгляд на этот погрустневший мир разделяет сам режиссер.
Венеция